суету - и увидела, как Мачу подвели неоседланную лошадь, как он
вскочил ей на спину, крикнул что-то, вызвавшее общий восторг, помахал
над головой обнаженной саблей и ускакал.
Тем временем Виирь-Ава провела узкой ладонью по разрезу на коре, и
края сошлись.
Авы бесшумно окружили Качу. Она подняла от кристалла голову.
- Нельзя ли его как-нибудь унять? - спросила Кача. - Он же людей
под палки да под розги подводит!
- Не он, так другой подведет, такое сейчас время, - объяснила
Ваам-Ава. - У каждого времени - свои ветры, а в этом веке вольностью
потянуло. И к тому же - что ты так за этот народишко волнуешься? Это
больше не твой народ! Ты нашла свой - и радуйся! С нами ты не узнаешь,
что такое оплеуха и розги.
- Мы тропами нижнего мира тебя ходить выучим, - ласково сказала
Наар-Ава. - Покажем, где входы, где выходы.
- И зелья варить тебя научим, - пообещала Виирь-Ава. - В моих
лесах много занятных травок водится. Вот взять хоть ужиную...
- Ужиная травка? - изумилась Кача. - Так она и в самом деле
растет?
- Растет, растет! - дружно подтвердили Авы.
- А я думала - сказка...
Виирь-Ава, одной рукой сорвав стебелек и поднеся его к самому носу
Качи, другой забрала кристалл.
Но Кача еще успела разглядеть на грани возбужденное лицо своего
незадачливого жениха. Мач, очевидно, вопил, широко разевая рот, и были
видны рядом такие же возбужденные и вопящие лица.
- Он - сейчас?.. - вдруг вспомнив, что Дитя-Зеркало непременно
должно погибнуть за свободу, с ужасом спросила Кача.
- Да оставь ты в покое кристалл! - рассердилась Поор-Ава. -
Виирь-Ава, возьми и спрячь его. Если даже сейчас - что с того?
Девушке стало страшно.
- Конечно, ты можешь сейчас убежать от нас, ты же лесная бегунья,
найти его, увести, спрятать, - сказала Тоол-Ава. - Но ведь мы все
равно найдем для него возможность умереть за свободу. А вот ты никогда
не узнаешь одну тайну...
Наар-Ава, стоявшая ближе всех к Каче, достала из-под своих
колдовских ожерелий что-то маленькое, блестящее, мгновенно приковавшее
взгляд девушки.
Это был желудь и два листка при нем. И желудь, и листки отливали
металлическим блеском.
- И ты никогда не узнаешь священную тайну Ав!.. Нашу главную
тайну!.. - прошептала Наар-Ава.
- Осторожно! - вскрикнула внезапно Тоол-Ава. - Камень!
Сразу несколько рук рванули Качу прочь от главного камня, к
которому она подошла ненароком.
- Рассвет близится, - сказала Поор-Ава. - Никогда не стой здесь ни
на рассвете, ни на закате. Даже перед самым рассветом близко не
подходи! Тогда камень излучает колдовскую силу.
Кача с опаской посмотрела на плоскую глыбу.
- Немало людей погубил этот камень, - хмуро добавила Поор-Ава. -
Мы не хотим тебя потерять. А теперь - слушай...
- Слушай, слушай... - зашелестели голоса Ав, зашелестели сразу со
всех сторон. - Есть дерево, священное дерево, нами вскормленное, нами
вспоенное, нашу силу в себя впитавшее, силу тысячи Ав за сто
поколений...
- За сто поколений... - очарованно повторила Кача, и тут ей
позволили прикоснуться кончиками пальцев к блестящей кожуре.
Прохлада овеяла душу девушки. И сквозь забытье, подобное
предрассветному легкому сну, она слушала, слушала, слушала... хотя
никто уже не говорил ни слова, не шелестел загадочно, не манил искрой
на округлом боку желудя... да и не лес уже окружал зачарованную
девушку...
Глава двенадцатая, о том, как уходят на войну
К родному дому Мач пробирался тайком, как вороватый цыган.
На душе было тошно и пакостно.
Он сделал все, что мог. А что из этого вышло?
Отцовский хутор встретил его странной тишиной. Никто не подавал
голоса - ни коровы, ни овцы, ни куры, ни женщины... Плохая это была
тишина.
Мач устал, как последняя скотина. В своих странствиях по окрестным
усадьбам он сорвал голос и потерял гнедого. Какая-то добрая душа
снабдила его клячей, которая на вид была старше всадника и хромала на
все четыре копыта. Ему пришлось целый день прятаться на чердаке
пасторского дома, при малейшем подозрительном шуме укладываясь в гроб,
который старенький пастор заботливо для себя припас - так уж в этих
краях водилось. И никто не позаботился о том, чтобы покормить глашатая
свободы хоть вчерашней кашей.
Он, в минуту смертельного перепуга, хотел было и от баварской
сабли избавиться - да только крестная Эде, в чьей риге он пытался
приладить саблю под стропилами, выгнала его наружу метлой - и с саблей
вместе. Больно ей было нужно хранить такое сокровище! А если кто
увидит?..
Оставив убогую клячу за кустами, сквозь знакомую дыру в плетне Мач
забрался во двор.
Двор был одновременно захламлен и пуст. То есть не было ничего
живого, зато валялась зубьями вверх борона, выломанная дверь хлева,
скамейки из дома, еще какая-то рухлядь.
Вдруг с лаем примчался Кранцис. Он скакал у ног, подпрыгивал,
лизал в щеку и так подвывал, так скулил, будто силился рассказать
недоброе. Вслед за ним появился и Инцис, жалобно мяукая.
Мач подхватил на руки обоих хвостатых приятелей и расцеловал их в
морды. Так и застала его мать - с барахтающимися псом и котом в
обнимку.
- Сынок! - крикнула она и побежала навстречу. Парень бросил Инциса
с Кранцисом и распахнул объятия.
Но истосковавшаяся мама, подбежав, первым делом замахнулась и
отвесила ему хорошую оплеуху.
- Ты, негодник, что натворил?! - воскликнула она. - Думаешь, я про
твои безобразия не слыхала?..
Мач понял, что с возвращением он поспешил.
- Я ничего такого не делал! - принялся он оправдываться. - Я
только говорил людям, что вслед за пруссаками придут французы, и жить
станет гораздо легче. Они нас освободят... работать больше не
придется, разве что в своем хозяйстве...
- И кричал, чтобы немедленно перестали выходить на барщину! -
первая оплеуха пришлась по левой щеке, зато вторая - по правой.
Мач ошалело тряхнул кудлатой головой - и вдруг увидел на траве
брошенный отцовский пояс.
- Да что тут у вас стряслось? - воскликнул он. - Где отец? Где
Каспар? Где Петерис? Где Гриета, дед, Мартиньш?..
- Отец?!.
Мач схлопотал и третью оплеуху.
Тут только он понял, что произошло.
- Ты о чем думал? - яростно спросила мать, и Мач поразился -
редко, очень редко подымала на детей голос эта бодрая, крепкая,
певучая женщина. - Ты о братьях думал?
Надо отдать Мачу должное - вообще-то он иногда думал о своих умных
братцах. Но, проповедуя в окрестностях свободу, напрочь позабыл о
собственном семействе. Свобода - это было прекрасно! А семейство, в
особенности братья, было чересчур привычно и вовсе ни к чему посреди
всей этой великолепной суматохи.
К тому же, Мач, как третий отцовский сын, не мог рассчитывать на
большое наследство. И это тоже не способствовало большой любви к
старшим братьям.
- Что мы теперь делать будем? - продолжала яростная мать. - Отец у
нас сейчас - не работник. А рожь убирать? Мартиньш в имение уйдет, ему
припас нужно дать...
- Опять в имение? - удивился Мач. Ему, бедолаге, трудно было
усвоить, что после всех страстных речей, песен, беготни, народного
гвалта и потасовок опять приходится брать в руки косу, вилы, или что
там по погоде полагается...
- Ты что, забыл - долг за нами! Еды в доме - хорошо коли на два
дня.
- А мешок с крупой?
Четвертая оплеуха прояснила судьбу мешка с крупой. А рука у мамы
была тяжелая.
Мач присел на корточки, держась руками за щеки.
- Поросят прямо здесь зарезали. Овец и коров увели - но старостина
Гриета прибегала, сказала - они на дворе у старосты, можно будет
откупиться. Все из-за тебя! Только Кранцис с Инцисом уцелели.
- Главное - едоки живы, - мрачновато пошутил Мач, но тут-то мать и
разрыдалась.
- Ну, что еще случилось? И где братцы? Что с дедом?
- Дед?.. В бане дед... - сквозь слезы произнесла мать.
- Что же он среди недели в баню забрался? - уже почти понимая, что
случилось, но не желая верить, спросил Мач.
- Как хоронить будем - не представляю! - воскликнула мать. -
Пастору за каждое слово плати! Каспар с Петерисом пропали, никто
ничего понять не может - пруссаки их что ли увели? Рекрутами?
Мачатынь совершенно растерялся. События развивались совсем не так,
как он предполагал, вдохновленный две недели назад вольнолюбивыми
речами примерещившегося ему пасторского кучера.
С одной стороны, исчезновение братьев наводило на боевые мысли -
из того поместья, где Мач позавчера проповедовал свободу, несколько
парней ушли в лес. Время летнее, жаркое - лучше отсидеться под елкой,
чем угодить с подводой и лошадью на воинскую службу к пруссакам. В
этом была своя опасность - если все же поймают, не миновать порки...
Но какое-то сложное чувство подсказывало Мачу, что его умные братья
нашли способ оказаться в безопасности.
И опять же, после всей суеты последних дней он смотрел на братьев
несколько свысока, поскольку он хоть словесно, а сражался за свободу,
они же были где-то далеко, и чем занимались - непонятно. Даже малость
обидно сделалось Мачу - для кого он за свободу-то боролся?.. Он даже
подумал - рано или поздно ее добиться все же удастся, так нужно
придумать какой-нибудь закон, чтобы не вопившие перед воротами
баронских усадеб братцы имели поменьше прав и на землю, и на скот...
включая и их, братцев, потомство... до седьмого колена, как говорит в
таких случаях господин пастор...
- А тут еще и ты совсем с ума спятил! - завершила мать обзор
ситуации. - Хоть бы какая от тебя польза, так нет - одни неприятности!
Ведь из-за тебя к нам к первым они приходили! Из-за тебя все
забрали!..
- Денег я немного раздобыл! - вспомнил наконец парень. - Возьми...
чтобы деда...
Не больно много, пять рублей дал ему Сергей Петрович. И для
пастора это - на один кус, но все же...
Мать быстро взяла протянутые монетки.
- А теперь - живо за дело! - приказала она. - Сперва - дверь
навесить на хлев. Овец и коров я уж как-нибудь вымолю, уговорюсь со
старостой... И со двора - ни ногой!
- Нужно еще немного подождать, - сказал Мач. - Просто это не те к
нам пришли, кого мы ждали. Понимаешь, сперва пришли пруссаки. А потом
придут французы, и уж они дадут нам свободу! И землю поделят! Как у
литовцев!
- Что-о? - мать замахнулась, но Мачу и четырех полученных оплеух с
лихвой хватило, он успел отскочить. - Ты и мне будешь толковать про
литовцев? А знаешь ли, что нам сказал вчера господин пастор? Пришла
бумага из Митавы, и он ее вслух читал. Бумага подписана важным
господином, генералом... генералом... Ну, который там у них главный.
Называется - про-кла-мандия... кла-матия?.. Половину не понять, а
вторая половина такая - если кто перестанет на барщину выходить, будет
господам и старостам сопротивляться, того солдаты накажут. Это они
умеют, черт бы их взял... А приказать выпороть может любой их военный!
Мач вздохнул. Что-то не ладилось в Курляндии со свободой...
- И тот военный господин, что в баронской усадьбе гостил, сказал
то же самое, - добавила мать. - Наши женщины к нему побежали, чтобы
солдат унял. Перепугали они нас - все в черном, и лошади черные, и на
шапках хвосты какие-то до задницы! А он велел передать, что если
господин барон будет нами недоволен, то мы вообще пожалеем, что на
свет родились.
- Выходит, поладил он с нашим бароном... - потерянно заметил Мач.
- Наверно, его там как лучшего гостя приняли.
- Еще бы! Маде, судомойка, выбегала, рассказала соседской Гриете,
что на обед подавали! Прямо рождественский обед закатили. А на ночь...
