Тут мать, на минутку позабыв про все свои беды, фыркнула.
- ... на ночь он в корчму удрал! - уж совсем веселым голосом
сообщила она. - Буянил там со своими, черными... с чертями черными...
И чего они там только не натворили! Всю ночь корчма гудела, как будто
в ней сам нечистый поселился. Утром... да, вчера утром они и ушли.
Одни - в сторону Митавы, другие погнали скот во-он туда, а их главный
отправился в сторону Закюмуйжи.
- Та-ак... - протянул Мач, уже кое-что прикидывая в уме. - Стало
быть, главный и велел выпороть отца?
- Не знаю я, кто велел его выпороть... - нахмурилась мать. - Но
что он велел пороть всякого, кто только будет сопротивляться этим
проклятым пруссакам, я уверена.
- Не скажешь ли, как он выглядел?
- Да как русские военные господа - в мундире, с саблей, в
треугольной шапке, на груди всякие штуки блестят...
- Ну, мамушка, на войне половина военных господ в треугольных
шапках! Какой он на вид? Высокий, низкий, молодой, старый?
- Невысокий, на старосту Андрея похож, только бритый... - стала
вспоминать мать. - Лицо полное, с виду приятное... Лет, наверно,
сорок... Да откуда мне знать, я его не крестила!
- Хорошо... - пробормотал Мач. - Далеко он уехать не мог... Значит
не будет у нас теперь на Рождество ветчины? Значит и деда хоронить не
на что было бы? Ну, пруссаки чертовы...
- Ты что затеял? - насторожилась мать. - Не пущу! Мало нам
досталось?
- Звали меня бить пруссаков, а я, дурак, отказался! Думал - они
люди! А они?!. Пистолеты Сергею Петровичу отдал, дурак! - завопил Мач.
- Вот уж точно - третий отцовский сын!
- Выпорю! Сама! - закричала и мать, не на шутку перепугавшись
такого азарта. - Пруссаков бить! Да тебя же и убьют! Тоже вояка
нашелся! Воевать с пруссаками собрался!
- Но ведь так всегда было: на войну брали из коней старшего, из
сыновей младшего! - отвечал Мач, не на шутку раздухарившись. - Потому
что у него еще невесты нет!
И вспомнил про Качу.
О том, как ведут себя солдаты с крестьянскими девицами, он уже
догадывался.
Мать сперва удивилась тому, что шалый сынок внезапно замолчал,
ахнул и покраснел. Потом же по-женски поняла, что было причиной.
- А узнать, как делишки у твоей невесты, не желаешь? - сердито
осведомилась она.
Конечно же, сватов к Каче она не посылала и не собиралась, более
того - надеялась присмотреть с годами парню более подходящую жену. И
потому приготовилась сообщить ему новости даже с некоторым
злорадством. Поскольку случилось то единственное, что могло оттолкнуть
Мачатыня от Качи.
- Конечно, хочу! - воскликнул Мач и сразу же замотал головой -
мол, не надо, молчи, ты же скажешь сейчас что-то скверное...
- Так вот, невестушка твоя жива и здорова, - весьма выразительно
начала мать, как бы не замечая явного протеста сыночка. - Можно
надеяться, что ей в жизни повезло.
- Где она? - догадываясь о горькой правде, перебил Мач.
- Искать ее не надо... пока, во всяком случае. Потом, Бог даст,
сама придет... когда все ее счастье прахом пойдет...
- Она не виновата! - вскрикнул парень.
- Виновата, сынок, - тут мать наконец-то смягчилась. - Виновата.
Все девушки спрятались, кто у родных в баронской усадьбе, кто в лесу,
кто где. Она одна осталась. Стоило их главному ее поманить - она и
побежала за ним! В корчме с ними, с пруссаками, веселилась! И ее уже в
господской шали видели.
Мач повесил голову.
- И не смей ее искать! - совершенно некстати приказала ему мать. -
Она теперь вообще никому в невесты не годится. Все ее позор видели.
Мач не понимал... не понимал!..
Ведь тогда, на дороге, она явственно дала ему понять - будет
ждать, дождется, не откажет! Сколько же дней потребовалось, чтобы она
предпочла другого? Сколько часов?..
- Пойду я... - негромко сказал он. - Теперь я и за Качу с ними
рассчитаться должен.
- Да чего ж за нее рассчитываться? - искренне удивилась мать. -
Знаешь, как говорится? Кто охотно танцует, тому охотно играют. Вот она
и пожелала сплясать.
- Все равно пойду... Благослови - и пойду я, а то как бы Сергей
Петрович без меня не уехал.
Посмотрела мать на сына, так изменившегося в считаные минуты, и
перестала понимать, как же ей быть. Две недели назад она бы
прикрикнула построже на своего непутевого - и никуда бы он не ушел. И
кончились бы через годок-другой мальчишеские проказы, и в дом пришла
бы молодая работящая невеста, но только не Кача, не Кача! Так
мечталось этой латышской матери - и точно так же мечтается и русской,
и польской, и даже цыганской матери, нарожавшей сыновей...
Но, посмотрев в запыленное лицо, она поразилась внезапной
суровости черт. Мальчик стал мужчиной - и она не знала, что же теперь
сказать мужчине, который собрался на войну и просит ее благословения.
Поэтому она, не мудрствуя лукаво, замахнулась для очередной
оплеухи, как будто оплеухами можно было вернуть Мачатыня в его
прежнее, мальчишеское состояние.
- А в хозяйстве кто останется? - крикнула она. - А дверь на хлев
кто навесит? А деда кто хоронить будет? А братьев искать? Ты посмотри,
что на дворе творится!
Мач и сам видел, что творится.
Но и оставаться тут он не мог.
Незачем было налаживать хозяйство и чинить хлев. Парень хлебнул
свободы и не желал хозяйствовать, как прежде, в подневольном
состоянии. А чтобы жить по-новому, следовало привести сюда не
зловредных пруссаков, а настоящих французов, которые не попали в
Курляндию по какому-то недоразумению.
Он резко повернулся и побежал прочь.
Мать постояла, постояла, да и заплакала.
А двое хвостатых приятелей кустами отправились догонять парня.
Обнаружил он их уже довольно далеко от дома. Кранцис, которому
надоело соблюдать конспирацию, ткнул его снизу носом в левую ладонь,
поскольку правая была занята - Мач тянул за повод бестолковую от
старости клячу.
- Откуда же ты тут взялся? - удивился Мач. - А ну, живо домой!
Кранцис не отставал.
- Что, тоже воевать собрался?
Пес с тем же упрямством во взгляде, что и у хозяина, шел рядом.
- Ладно, - сказал Мач, - возьму тебя, хотя и некому будет двор
стеречь... все-таки не в одиночку воевать иду...
Но когда он надумал-таки сесть в деревянное крестьянское седло, то
несколько растерялся. Такого зрелища он еще не видывал.
На седле ехал еще один бравый вояка - Инцис. Видно, незаметно
запрыгнул туда с плетня.
- Ты с ума сошел! - напустился на него Мач. - Собака - это я еще
могу понять, но кто же едет на войну с котом?!.
Инцис молча щурился. На его мохнатой мордочке тоже была написана
непреклонность.
- Черт с вами! - решил наконец Мач. - То-то Сергей Петрович
посмеется... и Ешка... и Паризьена...
Он осторожно, чтобы не смахнуть наземь кота, сел в седло, и Инцис
с удобствами устроился у него на ногах. Кранцис бежал следом.
Дорога была пустынна. Пруссаки временно куда-то ушли, а местные
жители не решались высунуть носы со дворов. Но одна странная встреча
на этой пустынной дороге у Мача все же произошла.
Навстречу ему из, казалось бы, непроходимых кустов вышел огромного
роста кряжистый дед. Был он в чистом, низко подпоясанном сером
кафтане, так что над узорным кушаком круглилось солидное брюшко.
Голубовато-сивая, округло подстриженная борода веселого деда торчала
во все стороны, а голову, невзирая на жару, покрывала лохматая ушанка,
мастью схожая с бородой.
- Привет тебе, паренек! - обратился дед к Мачу. - Далеко ли
паренек собрался?
- Отец послал коней привести, - соврал Мач, потому что
крестьянские кони в военное время могли оказаться леший знает где, и
проверить его слова деду было никак невозможно.
- А ты, паренек, из здешних?
- Из здешних, - нетерпеливо отвечал Мач.
- Красивые у вас места, - безмятежно сообщил ему дед. - Решил я,
понимаешь ли, с места сняться да у вас тут расположиться. Где бы, как
ты полагаешь, поудобнее можно раскинуться? Я приятное место ищу -
чтобы рощица или лесок неподалеку, чтобы крепкий хозяйский хутор
рядышком, где бы по вечерам девицы песни пели...
Воспитание не позволяло Мачу послать разговорчивого деда подальше.
- Вон там, - махнул парень рукой. - Там, если с господином бароном
столковаться, можно хороший дом поставить, есть где скотину пасти...
Странный дед громоносно расхохотался.
- Мне с твоим господином бароном не толковать! - заявил он. - Где
захочу - там и раскинусь, лишь бы место было подходящее. А на баронов
разных мне начхать!
Мач с большим удивлением уставился на деда. Тот вроде был в своем
уме, а если и спятил - то совсем недавно. Местные сумасшедшие ходили
босиком и в лохмотьях, а этот - как богатый хозяин.
- Лишь бы раскинуться вольготно!.. - мечтательно повторил дед. - И
чтобы девицы по вечерам пели...
- Девиц у нас тут предостаточно, - с тем Мач, поклонившись, и
подался прочь. Но, оглянувшись, он увидел, как странный дед стоит
посреди дороги, уперев здоровенные руки в бока, смотрит мечтательно в
небо, и широкая его грудь подымается и опускается от полного дыхания
так, что за двадцать шагов видно.
Мач ехал наугад. Вряд ли гусар, маркитантка и цыган по сей день
сидели в корчме, дожидаясь неведомо чего.
Он смылся воевать за свободу в разгар спора, и не спора даже,
поскольку никто определенного мнения не отстаивал, а просто затеянного
Паризьеной и Сергеем Петровичем шумного разговора.
Разумнее всего было погрузить гусара в цыганскую кибитку и везти
его с большим бережением в Ригу. Сергей Петрович, с одной стороны,
этот план поддерживал, потому что он был разумен, а с другой - в Ригу,
к новым командирам, ему совершенно не хотелось. Адель Паризьена же
умом понимала, что гусара нужно выпроводить из вражеского тыла от
греха подальше, а сердцем... Конечно, она могла последовать за гусаром
в Ригу. И кем же она там будет? Маркитантка была особой хотя и буйной,
но практичной. Она знала, что может прицепиться к любому полку
французской армии - и с голоду не умрет. А в чинном немецком городе,
где все способы заработать на жизнь, включая самые непотребные,
расписаны на годы вперед и передаются в семьях из поколения в
поколение, ей было бы трудновато найти местечко. Не в судомойки же
подаваться, не в горничные же к почтенной купчихе, не в белошвейки!
Паризьена лучше владела той иглой, которой чинят конскую сбрую, чем
той, которой собирают оборки кружевного чепчика.
Выбор для обоих был невелик: или в Ригу, или по летнему времени
вести разбойничий образ жизни, благо лесов предостаточно.
В конце концов Адель твердо решила, что нужно ей с гусаром
расставаться ради его и своего блага. То есть - ему продвигаться на
северо-запад, к Риге, а ей - аккурат на юго-восток, вдогонку за
армией. Судя по всему, она еще могла поймать за хвост корпус маршала
Удино. Ешка и Пичук были посланы за кибиткой, которую вместе с
малышами цыган укрыл в одному ему ведомом месте, прежде чем
отправляться на выручку к поручику Орловскому.
Но цыган вовсе не хотел расставаться с маркитанткой. У него во
всей этой истории была своя логика - избавиться от соперника. При всем
своем хорошем отношении к гусару, Ешка вовсе не хотел, чтобы тот стоял
между ним и Паризьеной.
Проболтавшись невесть где два дня, а Адель и Сергей Петрович ждали
его в корчме, рассказывая друг дружке походные приключения, цыган и
мальчишка вернулись без кибитки. И рассказали прежалостную историю.
Выходило так, что против бедных детишек ополчились соседние крестьяне,
