рядом с ними плакала навзрыд, сидя на корточках, девочка-пастушка, а
над ней нависла молодая крепкая женщина - мать или тетка - и что-то ей
сурово втолковывала.
Женщин возмущала не столько сама покража (чем же еще цыгану
пропитание добывать?), сколько то, что совершил ее цыган среди бела
дня в трех шагах от баронской молочной мызы.
- Покажем ему, как лиса борону тащит! - звенели и буравили уши
пронзительные голоса. - Да чтоб его Бог в маленькое окошко увидел, в
большое - выбросил!
- Эй, крестная Эде, чья это овца? - окликнул Мач одну из пожилых
хозяек.
На его голос женщины обернулись и увидели красавца гусара.
Вся ругань оборвалась на полуслове.
Цыган в недоумении поднял голову.
И поручик Орловский с Мачем увидели юное, смуглое и гордое лицо
овечьего воришки.
Цыган был молод, глазаст и тонок до невероятности в своем старом
коричневом кафтане на голое тело, туго схваченном в поясе трепаной
веревкой. Были на нам также фантастического цвета штаны, заправленные
в неописуемую обувку, лет пять назад бывшую, пожалуй, господскими
сапогами.
- А ну-ка... - и с этими загадочными словами гусар направил Аржана
в толпу. - Отпустите-ка его, голубушки, никуда он от вас не убежит.
Завороженные синим взором и уверенным голосом Сергея Петровича,
женщины выпустили заломленные руки цыгана, крепким подзатыльником
заставив его поклониться заезжему спасителю. Но цыган стремительно
выпрямился.
- Как звать-то тебя, бедолага? - добродушно осведомился гусар.
- Ешкой... - и цыган уставился на него с великим подозрением.
- Это же тот самый, что на прошлой неделе спер овцу у Свикю
Симаниса! - объяснила тем временем Мачу крестная. - Только тогда не
поймали. Как только господин барон позволяет им через свои земли
проезжать! И слоняется вокруг без дела, никакой работы не знает, одна
забота - как бы украсть!
- Будут они работать, когда на топорище листья распустятся! -
встряла другая женщина, ровесница крестной, с двумя подойниками в
руках, и мотнула головой, чтобы хоть так поправить сбившуюся на лоб
головную повязку с длинными вышитыми концами.
Ешка молча сверкнул на них огромными глазами.
- А цыган - как барон! - вдруг нахально заявил он. - Оба чужим
потом заработанный хлеб едят.
- Господин барон чужих овец не ворует! - возмутилась какая-то
старуха, видно, из зажиточных, если судить по четырем
покрывалам-сагшам с богатой вышивкой, накинутым на ее плечи даже в
жаркий полдень.
- Барону и цыгану сам Бог велел воровать! - отрубил цыган. - Ему -
ваши денежки и здоровье, а мне всего-навсего ваших ягнят.
- Ничего себе ягненок! - загалдели женщины. - Врет так, что уши
дымятся! Летошняя овца, еще ягнят не приносила!..
- Уж если ловить воров, то и начинали бы с господина барона! -
гнул свою линию Ешка.
Женщины перепугались до полусмерти. Они подозревали, кто из них
немедленно расскажет старостиной жене про бунтарские речи, да еще
добавит из головы, с каким удовольствием работницы баронской мызы эти
речи слушали. Над косматой головой бунтаря вознеслись кулаки.
Гусар и Мач переглянулись.
Задиристый оборванец понравился им так же мгновенно, как они сами
друг другу по душе пришлись.
Сергей Петрович достал кошелек, заглянул в него, что-то сосчитал в
уме и решился.
- Голубушки, красавицы! - воззвал он к женщинам. Те мгновенно
утихли и выпрямились, а цыган, сбившийся в клубок у их ног, выглянул
из-под локтя, прикрывавшего голову.
Тут гусар еще и улыбнулся впридачу, поскольку эмпирическим путем
уже давно уразумел власть своей белозубой улыбки над нежным полом.
- Чья овца-то? - выразительно подбросив кошелек, спросил он.
- Моя овца, моя! - поспешила к нему хозяйка, таща за руку
зареванную дочку. - И что за хорошая овца была, в год четыре фунта
шерсти давала!
Мачатынь разинул рот - эту молодую овцу недавно впервые стригли, и
комплиментов таких она никак не заслужила. Сообразил это и Сергей
Петрович.
- Давай-ка уладим по-хорошему, - предложил он. - Я тебе плачу за
овечье смертоубийство, останки покойницы остаются тебе же, а ты
отпусти-ка сего злодея на все четыре стороны!
Гусар указал кошельком на цыгана.
Женщины зашептались. Овцу все равно было не воскресить, от порки
цыгана на баронской конюшне ни у кого денег не прибавится, а офицер,
ничего в овцах не понимая, конечно же, не поскупится...
Выпущен цыган был не раньше, чем Мач, взяв из рук Сергея Петровича
монеты, вернул ему то, что считал заведомо лишним, и вжал остальные в
ладонь хозяйки покойной овцы.
- А ты куда собрался, парень? - спросила крестная, собираясь вслед
за другими покинуть место происшествия.
- По распоряжению господина барона еду провожатым! - похвастался
парень, хотя никакого распоряжения, конечно же, не было. А гусар, все
понимая, значительно кивнул.
Женщины ушли на мызу. Хозяйка овцы, с трудом взвалив ее на плечи,
наконец-то ухватила дочку за ухо и стала ее учить уму-разуму. Не
землянику собирать надо, когда овец пасешь, а смотреть, не мельтешит
ли в кустах цыганская рожа, - вот к чему сводился ум-разум. Девчонка
клялась и божилась, что в жизнь свою больше не попробует земляники...
Наконец остались у изгороди трое - гусар, Мач и Ешка.
Ешка вел себя, мягко говоря, странно. Хотя внезапное спасение
должно было преисполнить его радостью, лицо цыгана, столь дерзкое в
словесной схватке с женщинами, помрачнело. И, не сказав ни слова
благодарности, он подобрал свой пустой мешок и побрел в сторону леса.
Сергей Петрович и Мач опять переглянулись.
- Гордый, как цыган, - заметил Мачатынь. - Ишь, идет - носом тучи
раздвигает!
- Гордый, - согласился гусар. - По глазам вижу, что со вчерашнего
дня не ел, а чести не уронит! Вот что дорого.
Они пустили коней шагом вслед за цыганом.
- Сергей Петрович, вы ж сами просили не мешкать, - осторожно
напомнил Мач.
- Твоя правда...
Сергей Петрович решительно послал вперед Аржана и нагнал Ешку.
- Постой, похититель! На вот... держи...
И протянул цыгану горсть - Мач не разобрал, чего, но скорее меди,
чем серебра.
Ешка повернулся к всадникам и встал, как-то диковинно скрестив
руки за спиной. Он склонил голову набок, весьма критически посмотрел
на гусара, а потом вздернул подбородок и зашагал к лесу.
- Да стой ты, лихорадка вавилонская! - возмутился Сергей Петрович.
- Не разумеешь, что ли? Деньги тебе дают!
Он опять догнал цыгана.
Ешка опять повернулся, взглянул на гусара глубокомысленно, потом
скосил глаза на подъезжавшего Мача и вернулся взором к гусару.
Тот наклонился с седла, а деньги лежали на его протянутой ладони -
как раз на уровне цыганского носа.
Тут Ешка совершил странный маневр. Руку он как бы протянул к
Сергеевой руке, а сам в то же время чуточку отступил назад.
Сергей Петрович и Мач замерли, как околдованные, наблюдая за
странной цыганской повадкой.
Ешка еще чуток отступил, еще длиннее вытянул руку и вдруг быстрым
хватким движением смел с гусарской ладони деньги.
Но благодарности от него не дождались.
Мгновенно сунув добычу в карман своих поразительно дырявых штанов,
цыган словно преобразился - и плечи расправились, и смущение,
владевшее им последнюю минуту, пропало.
- Спасибо бы сказал! - сердито посоветовал ему Мач.
Но цыган не изменил себе.
- Кто ж знал, что по дорогам нынче цыганские благодетели
разъезжают! - с прежней гордостью сказал он. А затем решительно
повернулся и зашагал прочь.
- Ты посмотри, как выступает! - вдруг воскликнул Сергей Петрович,
следя за удалявшимся цыганом. - Почище французского танцмейстера!
И впрямь, удивительная походка была у Ешки - как если бы он
открывал большой бал в Версале.
Мача больше занимал вопрос практический.
- Хотел бы я знать, где этот плясун на самом деле поселился, -
буркнул он. - Хорошо бы поблизости от нашего двора... Попросить, что
ли?
- Странного тебе захотелось соседа.
- Вы, Сергей Петрович, их обычая не знаете. Там, где живут, они не
воруют, - успокоил гусара Мач.
- А ведь нетрудно узнать, где у него бивак! - сообразил гусар. -
Поехали-ка следом!
- Сами ж велели не мешкать! - удивился Мач.
Гусар вздохнул.
- Большой беды не будет, коли на полчаса и задержусь, - сказал он
уныло. - Знал бы ты, до чего мне в тот полк ехать неохота...
Вслед за Ешкой всадники добрались до леса и чуток проехали лесной
дорогой. Потом цыган свернул на тропку, а гусар остановил коня.
- Нет, далее я за этим танцмейстером не поеду, - решил он. - В
здешних корягах да колдобинах Аржан, неровен час, бабку зашибет, а я
ему долгого отдыха предоставить не смогу. И такого коня я здесь уж не
достану. Поворачиваем, времени и впрямь в обрез...
- Не забрался же он, как медведь, в самую чащу! Наверно, в трех
шагах отсюда и спрятал свою кибитку, ее ведь тоже по колдобинам возить
несподручно, - догадался Мач.
И, как подтверждение его словам, из-за зарослей иван-чая на самой
опушке вдруг раздалось дружное и звонкое многоголосое:
- Тя-тя!!!
От этого гусар и Мач даже растерялись.
Первым Мач послал гнедого напролом через кусты. За ним без всякого
посыла направился и Аржан.
Увидели всадники такую картину.
Ешка стоял посреди поляны, его облепили не то семь, не то восемь
цыганят, теребили его, ласкались к нему, что-то ему показывали. Он же,
подхватив на руки двоих, верно, самых младших, счастливо улыбался. И
хотя привязана была к кибитке-развалюхе та самая кобыла, на которой
ездил еще добрый герцог Екаб Курляндский, хотя сушилось над костерком
безнадежное тряпье, а котелка что-то не наблюдалось, великое счастье
ощутили Сергей Петрович и Мач на этой поляне.
И загрустил вдруг бравый гусар, отвернувшись со вздохом и свесив
свой роскошный, подернутый серебром чуб.
И заулыбался Мач, еще помнивший, как с прыжка бросаться отцу на
шею...
Цыганята заметили незнакомцев и испуганно примолкли. Ешка сердито
глянул на них.
- Принимай гостей! - вдруг стряхнув с себя печаль, бодро
воскликнул гусар и соскочил с коня. - Отведаем цыганского
гостеприимства!
- Рингла! - позвал Ешка. - Не найдется ли в цыганском хозяйстве
чего повкуснее прошлогодней корки?
Из кибитки выглянула девочка лет тринадцати - как та, что пасла,
да не упасла злосчастную овцу. Но это была уже не мамина дочка. Она
хотела что-то ответить Ешке, но увидела гусара...
Огромные ее черные глаза вспыхнули. Румянец хлынул на смуглые и,
увы, не слишком чисто отмытые щеки. Произошло в этот миг чудо,
понятное на этой поляне, может быть, только Мачатыню - ведь и он
совсем недавно сообразил, что девочка, вместе с которой он пас овец и
свиней, выросла, и на ней можно жениться...
А чудо заключалось в том, что не было больше в кибитке чумазой
девчонки, на которой, видимо, лежала вся забота о многочисленных
братцах, а была юная девушка, озаренная внезапным и острым чувством...
похоже, именно первой любовью...
А Сергей Петрович, вовсе ее не заметив, шел к Ешке и цыганятам,
улыбаясь, и дети несмело улыбнулись ему в ответ.
Мач тоже соскочил с гнедого и привязал обоих коней к кривой
березовой ветке.
- Твои наследники? - спросил гусар цыгана.
- Шестеро - мои, двое - брата, только которые двое - теперь уже не
разобрать, - усмехнулся Ешка. - Их для этого всех умывать пришлось
бы... А Рингла - приданое.
- Какое приданое? - изумился гусар.
- Негоже брать жену без приданого, - пояснил цыган. - Вот я и взял
свою с Ринглой.
- А жена-то где?
