Кача поняла наконец - ее испытывают загадками, как сама она
испытывала Мача.
- Залезу на дерево! - уже почти весело сказала она.
- Умница, сестричка! - похвалила ее Наар-Ава. - А если тайная сила
прикажет тебе, чтобы ты сама себя убила? Где ты от этого-то скроешься?
- Нигде! - подумав и поняв, твердо объявила Кача.
- Вот и они нигде не скроются! Нигде! Они сами себя истребят! -
разом заговорили Авы.
- Иди сюда, гляди в зелье!
Качу поставили перед кипящим на каменном треножнике горшком,
заставили нагнуться и вдохнуть крепкий, дурманящий запах.
- Видишь ли ты свое лицо?
- Нет.
- И не можешь увидеть, - успокоили Авы. - Это дано лишь одному из
них - из врагов. Из пришельцев! И ты знаешь его.
- Кто это? - понимая, что от нее ждут вопроса, поинтересовалась
вконец осмелевшая Кача. И тут в ней проснулось чувство, очень похожее
на слепую и тупую ненависть.
- Кто это? - повторила она, но это был уже совсем другой вопрос.
Она хотела услышать имя врага.
По ту сторону пара, идущего от горшка, возникло лицо Ваам-Авы,
Хозяйки ветров. Колдунья подула - пар разошелся, и обе они стояли
теперь глаза в глаза, упираясь руками чуть ли не в костерок под
горшком.
- Редко, так редко, что и сказать невозможно, рождается
Дитя-Зеркало. Лишь его лицо может отразиться в зелье... - прошептала
Ваам-Ава, но от ее легкого дыхания волосы на голове Качи отлетели
назад, косы расплелись, каждый волосок встал дыбом. - Видно, и у
Лесного народа когда-то родилось Дитя-Зеркало, а пришельцы его
погубили. В судьбе младенца отражается вся будущая судьба его народа.
Что случится с ним - случится и с народом! Если он счастливо проживет
свой век - народ будет благоденствовать. Но если он погибнет
мучительной смертью - то же случится с народом! Мы ждали сотни лет - и
вот у пришельцев восемнадцать лет назад опять родилось Дитя-Зеркало!
Ваам-Ава, хозяйка ветра, замолчала.
- Мы убьем его, - уверенно сказала Кача. - Мы убьем его зельем.
- Нет! - воскликнула Мааса-Ава, пылко обнимая ее. - Нет,
сестричка! Эту ошибку мы повторять не станем!
- Несколько раз за эти столетия рождалось у них Дитя-Зеркало. И
каждый раз мы ошибались. Мы складывали его судьбу так, что оно гибло,
но мы не открыли главного закона - народ может сжечь лишь сам себя, -
объяснила Тоол-Ава. - Мы накликали на них других пришельцев,
закованных в железо и вооруженных крестом! Дитя-Зеркало погибло в сече
- но народ уцелел. Мы накликали на них чуму! Дитя-Зеркало погибло - но
народ и тут выжил. Зато теперь средство не подведет... Мы нашли свою
ошибку! Мы открыли тайну!.. Они сами себя сожгут!
Кача отшатнулась - вокруг лица Тоол-Авы дыбом встали языки огня.
Поплясали - и погасли.
- Пусть сожгут! - захваченная этой яростью, воскликнула Кача. -
Нечего им тут делать, в наших лесах!
- Мы дадим тебе зелье, - сказала красавица Наар-Ава. - И ты
сделаешь так, чтобы Дитя-Зеркало выпило полный пузырек. Ты повторишь
это трижды - и тогда сбросишь свою опостылевшую оболочку, тогда в тебе
проснется твоя истинная душа! Ты получишь имя!
- Я получу имя! - и Кача треснула кулаком по священному камню.
- У нас мало времени, - напомнила Вууд-Ава. - Время течет куда
быстрее, чем мои медленные воды. Выполнишь долг - станешь Хозяйкой
времени!
- Это ты хорошо придумала, - согласилась Тоол-Ава. - Та, что
погубит врагов своего народа, достойна стать Матерью времени.
- И мы откроем тебе Великую тайну Ав, тайну средоточия силы, -
пообещала Наар-Ава, поднеся руку к груди и зажав в кулак что-то,
упрятанное под ожерельями. - Но нужно торопиться. Дитя-Зеркало должно
получить зелье, пока оно еще на грани - уже не мальчик, еще не
мужчина. И не стать ему тогда мужчиной!
- Держи пузырек! - воскликнула Виирь-Ава. - Держи! Спаси мои леса!
Кача зажала в горячей ладони каменный пузырек, чье горлышко было
захлестнуто волосяной толщины ремешком, и сама словно окаменела.
А возбужденные Авы пошли хороводом против солнца, всплескивая
обнаженными руками и бахромчатыми рукавами, вокруг Качи и камня, на
котором поспевало в странном горшке варево.
- Пусть они пожелают смертельной свободы! - крикнула Тоол-Ава, и
огонь под горшком вспыхнул, озарив свирепые лица и белоснежные зубы.
- Свободы вопреки всему! - добавила Виирь-Ава.
- Свободы, несмотря ни на что! - грозя пришельцам обоими кулаками,
Ваам-Ава подпрыгнула на обеих ногах и пошла кружить прыжками,
скрючившись и колотя камень.
- Свободы лишь для себя! - пожелала Вууд-Ава.
- Свободы от всего! - пропела Мааса-Ава.
- Той свободы, что губит разум и душу!
- Зелье ждет смертного слова! - взвизгнула Виирь-Ава, простирая
руки над кипящим зельем.
- Нарекаю тебя Свободой! - Тоол-Ава накрыла своими руками сверху
руки Виирь-Авы, и с двух десятков пальцев сорвались тонкие струйки
огня, ушли в пузырящуюся жидкость, едкий пар окутал обеих Ав.
Кача стояла как дерево, как столб. Она видела что-то совсем
странное - голые жуткие старухи, которых в три дуги согнули столетия,
плясали, выбиваясь из последних сил, вокруг священного камня, и
грозили грязными кулачками, и подхватывали жидкие пряди когда-то
прекрасных волос, и трясли ими над горшком, и выкрикивали слова давно
мертвого языка. На нее никто не обращал внимания.
Вдруг одна из старух повернулась к Каче, щелкнула белейшими
зубами, махнула сухой рукой, словно прогоняя вставший между ней и
девушкой туман. И рука вмиг налилась плотью, засияла смуглой гладкой
кожей, на плечах ведьмы оказалась нарядная кожаная рубаха, прибавилось
роста, длинные ухоженные волосы заструились до пояса. И лишь одно
осталось неизменным - высокая меховая шапка с двумя ушами наподобие
медвежьих.
Две медвежьи лапы взяли горячий горшок, он подплыл к самой груди
Качи, и твердые руки высвободили накрепко зажатый в ее ладони каменный
пузырек. Наар-Ава осторожно перелила туда немного зелья, заткнула
отверстие туго сложенной полоской кожи и повесила пузырек на шею Каче,
пропустив под рубаху.
- Когда придет Дитя-Зеркало, ты вольешь в его питье наше смертное
зелье, - негромко сказала Наар-Ава. - Ты легко узнаешь Дитя-Зеркало -
при одном лишь приближении к зелью его охватит смертельная жажда.
Сделай так, чтобы он выпил как можно больше зелья - и чтобы выпил
именно он!
Кача молчала, не двигалась, покорно приняла скользнувший под
рубаху пузырек, лишь покачнулась, но опять встала прямо. Глаза ее
смотрели мимо Ав, непонятно куда.
- И еще одно должны мы сделать, - сказала Тоол-Ава. - Но это уже
моя забота. Мы должны послать туда существо, которое будет как
закваска для хлеба, как солод для пива. Должно же от кого-то
Дитя-Зеркало узнать, как прекрасна кровью завоеванная свобода! И я
знаю, кто это будет.
- Посылай, - кивнула Мааса-Ава. - Я не знаю, где ты такое существо
возьмешь, но оно действительно необходимо.
- Мне его взять негде, - призналась Тоол-Ава. - Я такое творить не
умею. Но есть женщины, которым это дано. Они все что хочешь сотворят,
если дернуть за нужный волосок... И я нашла такую женщину. Более того
- она почему-то уверена, что творит наш мир, и старательно записывает
те отзвуки, что долетают до нее. Наш мир связался с ней, он проник в
ее жизнь - пусть же и она проникнет к нам, чтобы принести пользу
нашему делу. Кехн-Тоол!
Огненный шар шевельнулся, неторопливо взлетел и встал в воздухе
напротив лица колдуньи.
- Кехн-Тоол! Ты полетишь, ты найдешь ее и ты сделаешь так, чтобы
она послала сюда двойника! - приказала Тоол-Ава. - И ты притворишься
ее преданным слугой. Нам важно знать все, что она затевает.
- Скажи ему, что все средства хороши! - крикнула Виирь-Ава.
- Все даже не потребуются, - усмехнулась Тоол-Ава. - Хватит лести.
Ну, пошел! Назови ее своей хозяйкой, принеси ей побольше юбок и
заставь послать двойника.
- Разве мы без него не обойдемся? - спросила Наар-Ава. - Ведь на
сей раз и зелье сварено сильное, и Дитя-Зеркало родилось подходящее, и
время нам благоприятствует...
- Нет песни, - сказала Тоол-Ава. - Ты же знаешь, как на них
действуют песни!
И в голосе ее было невероятное презрение.
- Ну так мы и пошлем им песню! Двойник споет ее, больше некому. А
потом может убираться... Ты еще здесь, Кехн-Тоол?
Огненный шар поплыл вдоль круга священных камней, потом пересек
круг несколько раз - и принялся метаться между камнями, так что
огненные полосы, обозначавшие в воздухе его след, сложились в
многоконечную звезду.
Огненный шар все носился - а очертания звезды менялись. Центр ее
сместился, одни лучи сделались совсем короткими, другие удлинились. Их
становилось все меньше - и, наконец, вырисовалась неправильная
пентаграмма. Она соединила четыре камня в кругу и один, стоявший
поодаль.
Огненный шар взмыл вверх прямо из центра пентаграммы - и сгинул. А
она еще долго мерцала в воздухе, и тончайшие золотые нити, соединившие
камни, медленно таяли.
- Вот и все, - сказала Поор-Ава. - Теперь нужно вернуть
сестричку...
- Сестричку! - недовольно воскликнула Виирь-Ава.
- Сестричку! - весомо подтвердила Тоол-Ава. - Нам без нее не
обойтись. Ступай, сестричка, вернись к костру и до поры до времени
забудь о нас. Когда ты нам понадобишься, мы тебя разбудим. Ступай!
Помоги ей, Виирь-Ава.
Лесная хозяйка протянула перед собой руки - и кусты за священным
кругом раздались, образовав узкий коридор. По коридору этому и пошла
Кача, ничего не видя и не понимая, обеими руками прикрывая грудь и
драгоценный пузырек с зельем. Виирь-Ава стояла, кончиками пальцев
удерживая ветки, пока не поняла, что Кача уже вышла на открытое место.
Тогда она опустила руки - и ветки сомкнулись.
- Как я устала... - прошептала Вууд-Ава. - Как я от всего этого
устала...
- Немного осталось, - ободрила ее суровая Поор-Ава. - Теперь уже
немного, сотни две лет, никак не больше.
Глава пятая, о красавце-гусаре
По косогору, поросшему ромашками, шагом ехал гусарский офицер на
высоком и поджаром сером коне.
За ним-то и следила Кача восторженным взглядом.
Мач насторожился - сам он ни разу не ловил на себе такого взгляда.
И парень еще раз ревниво глянул через плечо на гусара, пытаясь
уразуметь, в чем же дело.
Не приплясывал, красуясь, его усталый конь, не горело на солнце
золотое шитье мундира, да и ментик с доломаном, когда-то ярко-голубые,
повыгорели, к тому же, дорожная пыль основательно покрыла жеребца и
всадника. Но он подъезжал все ближе, и все самозабвеннее ловила
девушка его взгляд.
Было в остром загорелом лице гусара, в мальчишески стройной
фигуре, для которой военная выправка как бы сама собой разумелась,
нечто такое, такое...
Но не в обаянии мундира, не в неизбежных длинных усах, не в лихой
посадке крылась тайна. И даже не раннее серебро в густом
пепельно-русом чубе и на висках, не пронзительность синих блестящих
глаз, а что-то еще, неуловимое, недоступное пониманию, властно
приковывало к нему душу.
Хотя серебро настолько шло ему, что уверенно можно было заявить -
раньше, до седины, он не был так хорош. Хотя синева его глаз поражала
издалека. А главная сила все ж заключалась в неуловимом...
Гусар подъехал совсем близко и улыбнулся Каче.
- Счастливый день, голубушка! - сказал он. - Что там у тебя в
туеске? Не молоко ли? Пить охота.
И наклонился с седла.
- Кваша... - прошептала Кача, громче у нее не получилось. На
