попроще спорить.
Они перебрали все возможные и невозможные заклады, остановились на
обыкновенном рубле, и Ешка был торжественно поставлен перед бочкой.
Он зажег свой огарок, установил на столе, отвинтил кран, наполнил
кружку, с большим удовольствием выпил ее и задул огонек.
- Эй, мы так не договаривались! - воскликнула Адель.
- Именно так мы и договаривались. Я сказал - выпью бочку, пока
горит свеча. А когда я не пью, ей гореть незачем, - объяснил Ешка.
Адель расхохоталась. И хохотала долго, но целоваться отказалась
наотрез. Более того - отдала огарок Мачу, чтобы Ешка больше никому не
морочил голову цыганской шуточкой. И, убедившись, что он поел и взял с
собой продовольствия на дорогу, выпроводила парня из корчмы.
Ему указали дорогу на Якобштадт, где удобнее всего было
перебраться на другой берег Даугавы, а то и одолеть часть пути на
струге. Он и пошел. Благо не так уж далеко было до реки. И,
переночевав в стогу, к вечеру следующего дня уже вышел на берег.
То, что на реке собралось немало плотов, несколько удивило Мача.
Он знал, что самое для них время - когда схлынут талые воды. Разве что
какие-нибудь отчаянные чудаки вздумают в жару сплавляться по Даугаве.
А последние плоты приходили в Ригу к концу сентября.
Темнело, следовало подумать не только о ночлеге, но и об утренней
переправе.
В корчме, которую Мач обнаружил чуть ли не на берегу Даугавы, было
шумно, невзирая на военное время и затишье в торговых делах. Война
задержала немало плотовщиков и струговщиков - и домой им не вернуться,
и к Риге дороги нет, потому что никому они в Риге со своими товарами
да бревнами сейчас не нужны. Вот здоровые мужчины уж которую неделю и
околачивались вокруг корчмы, не зная, к чему бы себя применить.
Вошел Мач туда не без опаски. До сих пор ему не приходилось бывать
в корчме без отца и старших братьев. Он ведь только третий год как
допускался сидеть за свадебным-то столом, где за ним присматривали
все, кому не лень, конечно, пока хмель не осилит... А в корчме ему и
вовсе молчать полагалось.
Мач присел с пустого края длинного непокрытого стола, там, где
потемнее. Мужчины, тесно облепившие другой край, говорили под любимый
плотогонский напиток, водочку, о мужских делах, а он, самый младший и
неженатый, водки отродясь не пробовавший, только слушал и по сторонам
поглядывал.
Но рассуждали эти мужчины о каких-то непонятных вещах. Ну, что
сосновое бревно меньше погружается в воду, чем такое же березовое -
это хоть и стало для Мачатыня открытием, но открытием вполне понятным.
А вот названия непонятных вещей и мест: "Кроватка", "Закладня",
"Кобыла", "Осетр", "Муравка" внушали изумление - ну, поди так сходу
пойми, почему Кроватка опаснее Кобылы...
Понял Мач также, что Закладню и Муравку плотовщики давно миновали,
а вот Похвальница, Покровни, Улан, Червивец и Чертова борода у них еще
впереди.
И, хотя не понравилось ему, что всякая загогулина в течение
Даугавы и всякий камушек на ее берегу носят русские имена, но и
возразить тут было нечего. Кому и давать названия порогам, как не
плотовщикам и струговщикам, а это все был русский народ. Не в силах
понять хотя бы четверти плотогонских приключений, Мач отвлекся вещью,
более ему понятной.
Над самым столом висел закопченный, еще с Рождества оставшийся
пузурис. Он-то и привлек внимание парня сложностью конструкции.
Мач и сам умел мастерить такие из блестящей соломы, нарезанной
ровными трубками, пучков перьев и выдутых яиц. Солома низалась на
веревочки, образуя ребристые фигуры, составленные из призм, пузурис
украшался перьями, потом подвешивались и яйца. Смысла в нем было мало,
однако без него и Рождество было не в радость.
Разглядывая пузурис, Мач одновременно прикидывал, может ли он себе
позволить миску капусты. А капусту в этой корчме подавали знатную,
облако смачного запаха невесомым сугробом стояло над приземистым,
длинным и почерневшим зданием, правую часть которого занимала комната
для питания проезжающих, а левую - немалая конюшня. Лошадям-то что, а
у голодного проезжающего и слюнки ненароком могли потечь...
Если бы не отдавать деньги матери с отцом в хозяйство, то можно
было бы себе позволить не только изумительную капусту, в которую не
пожалели хорошего мяса. На том конце стола ее ели, причавкивая и
нахваливая. Но Мач после благородного поступка был чересчур стеснен в
средствах. Борьба за свободу вышла-таки ему боком, хотя такого
результата Авы не планировали.
- Что господину угодно? - спросила, подойдя, немолодая,
беспредельно раздавшаяся вширь, с тремя подбородками, но несокрушимо
жизнерадостная корчмарка. Спросила, чтобы развеселить взрослых мужчин,
потому что на господина Мач совершенно не походил. Спросила - и
подмигнула сразу всей публике за шумным краем стола.
Мач смутился. До сих пор он сам строил шуточки над соседями, быть
общим посмешищем парню еще не доводилось.
- Господину угодно индюшечью грудку! Господину подайте олений
окорок! - отозвался на немудреную шутку тот край стола. И много еще
вкусностей перечислили эти взрослые женатые мужчины, которым дома,
разумеется, капусту с таким количеством мяса только по праздникам
подавали, но тут они могли безнаказанно воображать себя великими
господами.
- А может, у господинчика денежек нет? - с фальшивым сочувствием
осведомился приземистый бородатый мужичок в высоких сапогах, да и
вообще неплохо одетый. Похоже, это был один из тех знаменитых
даугавских лоцманов, которым немалые деньги платили струговщики, чтобы
благополучно пригнать свои струги в Ригу.
И все замерли, ожидая ответа.
Мач разозлился - его приняли за тупую деревенщину. Он уж полез
было за кошельком, чтобы заказать полную миску - а потом будь что
будет! И рука нашарила в кармане Ешкин прощальный подарок...
- Денег у меня и впрямь нет, - справившись с внезапной хрипотой в
глотке, - громко сказал Мач. - Да они мне в дороге не нужны. Меня в
любой корчме и без них напоят и накормят.
- За какие такие добрые дела? - изумленно спросила корчмарка.
- Есть у меня такая... способность, - запнувшись, сообщил Мач. Он
точнехонько скопировал Ешкину фразу, но чуть было не назвал
способность цыганской. - Я могу выпить бочонок пива, пока горит вот
эта свеча.
И достал из кармана толстый огарок.
- Бочонок пива? Какой? Вот такой? - сразу несколько человек
протянули ему пустые деревянные кружки с крышечками. И грянул хохот.
- Вот такой! - и Мач показал на тот бочонок, из которого корчмарка
разливала пиво. Он стоял на крепких козлах, а размера был такого, что
если бы Мача сложить носом к коленкам и поплотнее увязать, то он бы
туда и поместился.
- Пока горит свеча? - переспросил лоцман.
- Вот эта!
Мужчины переглянулись.
Они уже поняли - тот, кто предложит парню выпить бочонок, должен
будет и оплатить потеху. Платить не хотелось никому. Но и потеха
обещала быть замечательной...
- Эй, парень, не прыгай с крыши на борону! - крикнули ему. - Ты
тогда этот бочонок выпьешь, когда заяц рысью пойдет! Подождем, пока на
топорище листья распустятся! Чего не поднимешь, того не унесешь!..
И Мач испугался - как бы эта орава не отказалась от спора. Вот
Ешка бы живо убедил их выставить в заклад миску капусты. А Мач еще не
умел...
- Ну, парень, смотри, не опозорься! - вдруг сказал пожилой усатый
мужчина, которого до того Мач в компании и не примечал. - Хозяюшка,
неси ему кружку! Сколько там в бочонке осталось?
- Да больше половины! - весело воскликнула хозяйка, довольная, что
избавится от пива. Погода стояла жаркая - и велик был риск понапрасну
загубить весь бочонок.
- А если не справится? - подал голос из-за большой миски с
капустой крепенький светловолосый мужичок. У той же миски орудовала
ложками и вся его компания, обутая в лапти, как оно и положено по
летнему времени, но в овчинных полушубках внакидку, по которым всегда
можно было признать русских плотогонов. - Как с ним тогда быть?
- Привязать хвост да прогнать в лес! - немедленно ответили едоку.
- Оплатит пиво, только и всего, - усмехаясь, но тем не менее
вполне серьезно отвечал усатый. - Будет служить в корчме, пока хозяйка
не решит, что долг отработан. И ублажать хозяюшку...
Эта мысль корчмарке совершенно не понравилась. Мач увидел, как
насупилась круглая и вечно-довольная физиономия.
- Нет, так я не согласен! - заявил он. - Если не справлюсь -
оплачу пиво. А если справлюсь - вы все вместе платите и за пиво, и за
мой ужин. Я правильно говорю, хозяюшка?
- Вот это замечательно! - сразу же согласилась она. - Это будет
справедливо!
Теперь, когда корчмарка была на его стороне, Мач решительно зажег
свечу, прилепил ее на бочонок и подставил под кран самую большую
кружку.
Дальше все шло не хуже, чем у Ешки, - были и гашение свечки, и
изумление, и добродушная ругань, и смех, и в завершение - миска с
капустой. Мач как нырнул в эту миску - так все сразу и поняли, что
лучше оставить парня в покое, пока не заблестит дно.
Он уже подбирал последние кусочки, собираясь протереть миску
хлебом досуха, чтобы ни капли не пропало, когда рядом присел пожилой
усатый мужчина, брякнул на стол полную кружку пива и довольно
улыбнулся.
- А что, паренек только пиво пьет? - весело обратился он к Мачу. -
Ничего покрепче мать не велела?
- Пью, - с достоинством отвечал Мач. - Только немного.
- Это паренек правильно делает, - одобрительно сказал усатый, и
Мач оценил вежливое обращение, не по-простому, на "ты", а
по-господски, в третьем лице. - Но если паренька угостить, он ведь не
откажется? Хозяин! Как там моя колбаса? В угольки не превратилась?
Мач на радостях решил, что его сейчас угостят и колбасой
господской. Но напрасно он прикидывал, останется ли в желудке возле
капусты место для господского кушанья. На стол была выставлена тарелка
с крестьянским лакомством. Впрочем, горячая кровяная колбаса с крупой,
да еще с толстым ломтем серого хлеба, тоже ему понравилась. Сперва он,
конечно, посмущался, но в меру. Усатый грозно сказал, что он Мачу в
отцы годится, что у него самого двое таких вот пареньков подрастают, и
дай Боже, чтобы выросли такие же бойкие, как Мач.
Вприкуску к колбасе пошли и расспросы - что паренек делает в такое
время да в таком месте, как это его родители не побоялись в военную
пору из дому отпустить? Тут Мач знал, что отвечать, - хозяин послал в
Ригу за почтой. Взрослые мужчины в их хозяйстве взяты с подводами и
лошадьми служить в армию, а его, самого шустрого и сообразительного,
отправили через ничью землю в Ригу - важных писем, видите ли, господин
барон ждет из Петербурга. И иным путем их не заполучить.
Разумеется, Мач сам себе откровенных комплиментов не отвешивал -
но разумный собеседник легко бы догадался, что растяпу в такое
серьезное путешествие не пошлют. Усатый оказался как раз таким
разумным собеседником, и даже чересчур - на иные вопросы ответить было
затруднительно.
Мачатыню доводилось в жизни немало врать, но тут он побаивался -
господин Бауман долго и свирепо объяснял ему, какой важности письмо
везет он за пазухой. И парень боялся, что в его немудреном вранье
усатый отыщет какую-нибудь прореху. Но тому не было нужды искать
прорехи. Более того - он предложил Мачу выгодное дело.
- Паренек, я вижу, бойкий, но порядочный, - сказал он, похлопав
Мача по плечу. - Так что нашел я, что искал. Этим пьяницам я бы и
рубля не доверил, а хорошему человеку охотно дам подзаработать.
Он покосился на шумный угол стола. Там вспоминали, как Мач тушил
