Но его уже поставили на ноги, уже подхватили подмышки, уже
подняли, раздвинули ему ноги, перекинули левую через седельную луку.
Он уже сидел на Аржане, завернутый в плащ, а на голову ему нахлобучили
треуголку с галуном, да так, что торчал лишь самый кончик
великолепного носа.
- Красавица моя! - обратился тогда господин Бауман к Адели. - Вы и
сами не знаете, какое доброе дело сотворили, выдав нам это тело! А
теперь, раз уж мы заодно, доведите благодеяние до конца.
Просьбой эти слова и не пахли.
- Я слушаю вас, сударь, - серьезно отвечала Адель.
- Мы отвезем поручика Орловского к одному здешнему барону, с
которым я, кажется, неплохо поладил, и укроем, пока за ним не приедет
лицо более ответственное, чем ваш покорный слуга, - витиевато
выразился баварец. - А вам я предложил бы сопровождать нас до
усадьбы... полагаю, что там и вы окажетесь в относительной
безопасности...
Он сделал паузу.
- А заодно и присмотрите, чтобы из ворот не выехал ни один
подозрительный посланец.
И это тоже был приказ.
Маркитантка счастливо улыбнулась. Наконец хоть кто-то взял на себя
ответственность за опасную ситуацию.
- Слушаюсь, сударь! - весело сказала она.
- Поедете за нами следом.
- Ладно.
Господин фон Бауман и Герман с двух сторон подперли Сергея
Петровича, третий их спутник выехал вперед. Адель, Ешка и Мач
подождали малость и двинулись следом - впрочем, крайне осторожно.
Они видели, как навстречу господину Бауману вылетели черные уланы,
как их командир вступил с баварцем в какие-то краткие переговоры, как
безнадежно махнул рукой и увел улан куда-то вдаль...
Мач плохо понимал, что происходит. Была опасность - сперва отбил
смертельный удар Сергей Петрович, потом выручила Адель. Опять возникла
опасность - маркитантка привела каких-то странных спасителей в длинных
плащах. Парень только видел, что его куда-то тащат, то командуют
"Вперед!", то отчаянно шепчут "Назад!.." И во всей этой суете было уж
как-то не до свободы.
Если бы он был хоть чуточку повзрослее, то и сам бы додумался, что
на войне свободы не бывает. В схватке не на жизнь, а на смерть, она,
собственно, ни к чему. Важнее, чтобы тот, с кем ты стоишь спиной к
спине, орудуя окровавленным клинком, стоял так до конца. А если и он
вообразит себя абсолютно свободным - то может вдруг махнуть рукой,
сунуть саблю в ножны и сказать ленивым голосом: "Надоело это все, ну,
я пошел..."
Но парню не было и девятнадцати.
Его мир был пока что невелик. Он знал лишь, что дома, под
баронской властью, - плохо, а в свободной Франции - очень хорошо. И
когда Мач понял, что господин Бауман привел свою кавалькаду прямиком к
усадьбе барона фон Нейзильбера, - он вновь ощутил реальность
происходящего.
К барону в лапы ему совершенно не хотелось!
Мач натянул поводья.
Но тут оказалось, что его в апартаменты и не приглашают.
Господин Бауман еще с вечера предупредил барона, что, возможно,
привезет в усадьбу ночью некое важное лицо, которому нужно будет
провести в тихом месте несколько дней. Баварец, победив все баронское
семейство обаянием, намекнул даже на государственную тайну. И
доверенный лакей Дитрих (не может доверенный лакей зваться Янкой!)
получил соответствующее распоряжение. Не будить же господина барона
ради ключа от комнаты в дальнем крыле замка!
Поэтому баварец, оставив гусара под надежным присмотром, вызвал
Дитриха-Янку, но не к главным воротам усадьбы, из кружевного чугуна, с
фонарями и липовой аллеей, а к службам. Там уже вовсю суетилась
челядь, поскольку солнышко встало.
Проснулся и господин барон, более того - он проснулся в спальне
госпожи баронессы. Он забрел туда вечером обсудить странную просьбу
господина Баумана и попытаться разгадать государственную тайну. Да так
и остался.
Наряду с прочими излишествами, был в усадьбе висячий сад. Туда
вела из спальни баронессы стеклянная дверца. Сад как бы держался на
трех арках, выложенных по глухой стене из красного кирпича. Росли
вдоль этой стены подстриженные кустики, а через дорожку уже был парк.
Из двух окон спальни он прекрасно просматривался.
В такую рань он должен был быть совершенно пуст.
Госпожа баронесса проснулась оттого, что чуть не скатилась с
широкой постели. Господин барон раскинулся по диагонали - он отвык,
увы, от супружеского ложа... Растолкать эгоиста не удалось. И госпожа
баронесса решила, что раз уж она все равно не спит, то можно бы и
потребовать кофе с горячими булочками.
Она села за столик у окошка, отвела занавеску, а тут и поднос с
завтраком прибыл. Размером тот поднос был немного больше столика, и
горничная установила его как можно осторожнее.
Госпожа баронесса поднесла к губам изящнейшую, тончайшую чашечку с
миниатюрным портретом бывшей французской императрицы Жозефины. И трех
лет не прошло, как сервиз был в моде. А посуды с образом новой
императрицы, Марии-Луизы, раздобыть в курляндской глуши пока не
удалось.
Так вот, поднесла она чашечку - и тут увидела в саду такое, от
чего вскочила, приникла к окну, оперлась впопыхах не о столик, а о
нависающий край подноса - и опрокинула завтрак на пол!
Еле отскочив от летящего кофейника с горячим кофе, госпожа
баронесса вскрикнула.
А господину барону, видно, уж пришел срок просыпаться. Он открыл
глаза и резко сел. На полу лежали в кофейной луже горячие булочки, а
супруга, зажав рот рукой, изумленно глядела в окно.
- Доброе утро! - сказал супруг. - Что там опять стряслось?
- Государственная тайна!.. - отвечала, не подумав, госпожа
баронесса.
И господин барон немедленно очутился у соседнего окна.
Как раз в это время Дитрих-Янка вел по песчаной дорожке господина
Баумана и человека, закутанного в длинный плащ. Этот человек, видно,
плохо понимал, где находится. Он озирался и крутил носом, как будто
солнечное утро и ухоженный парк ему не по вкусу.
- Где-то я видел этот нос... - пробормотал господин барон.
- Да это же он того русского офицера привел! - громко прошептала
баронесса. И сразу же о своих словах пожалела. Удивленный волнением в
ее обычно невозмутимом и ледяном голосе, барон фон Нейзильбер строго
на нее покосился.
- Что бы сие значило? - спросил он сам себя.
Что бы ни значило, а с освободителями спорить не приходится,
особенно если освободитель - немец, а избавляет он от российского
подданства. Угодно ему вселять в усадьбу русского офицера - значит,
так надо... Господин барон, немного погодя, вызвал камердинера, и тот
доложил, что гость успешно препровожен в указанную комнату.
Барон присел на диван и задумался.
Господин Бауман для него особенного интереса не представлял. Он
сразу доложил, что женат и растит прелестных малюток. А вот полковник
Наполеон ни разу не обмолвился о супруге, как его ни тормошили
баронесса с дочками. И не нужно семи пядей во лбу, чтобы догадаться -
тот гусарский поручик, что требовал недавно от барона удирать со всем
семейством в Ригу, тот пленный, которого полковник не успел
расстрелять, и сегодняшний гость - одно и то же лицо. Гусары в здешнем
краю вообще не стояли, а этот еще и был в приметном мундире.
Почему Бауман привел с собой русского гусара и позаботился о его
безопасности, барон сообразил сразу. Это были тонкости и
хитросплетения войсковой разведки. Очевидно, загадочный гусар, так
отважно шаставший по оккупированной территории, делал это неспроста.
Возможно, Бауману удалось с ним договориться...
Но в Баумане господин барон вовсе не был заинтересован. А в
полковнике Наполеоне - был. И потому он вызвонил камердинера, велел
позвать садовника Прициса, а сам сел писать письмо.
Он звал полковника немедленно посетить свою усадьбу, где нашел
приют небезызвестный ему русский гусар. Он намекал, что встретиться с
гусаром следует поскорее. И передавал бесчисленные приветы от супруги
с дочками. Словом, составил письмо весьма политично и витиевато.
В бароновом хозяйстве хватало молодых егерей, кого послать
спозаранку хоть на край света. Но сейчас царило такое брожение умов,
что он вовсе не был уверен в егерях - молодого, обученного конной езде
и стрельбе парня выпускать с конюшни сейчас было опасно. Он вполне мог
оказаться не там, куда послали с письмом, а в соседнем лесу, во главе
шайки ровесников.
Полностью довериться барон мог, как ни странно, лишь Прицису. Он
чувствовал в старике неподдельное уважение ко всему немецкому,
дворянскому и высокородному.
Прицис прибыл на зов.
Но везти письмо отказался.
- Господин барон знает, что я стар и слаб, - горбясь более
обыкновенного, для достоверности еще кряхтя и кашляя, сообщил Прицис.
- Но если господин барон пожелает приказать моему внучку, пожелает
убедиться в преданности моего внучка!.. Один он у меня, пусть
послужит!..
Парня отыскали в чулане, где он обычно спал, и перед самой дверью
гостиной Прицис успел дать ему наставление.
- Дело-то пустяковое... - шептал он, за ворот притягивая длинного
внучка поближе. - Съездить туда и обратно, вот и все. Но потом-то
господин барон тебя не забудет! Почему, как ты думаешь, он егеря не
позвал, а меня, старика? Потому что только мне и доверяет!
Заспанный внучек щурился и кивал.
- Погоди, дай срок, я из тебя немца сделаю! - совершенно
неожиданно пообещал Прицис. - Если с поручением справишься - можно
будет потолковать с господином бароном, чтобы немецкую фамилию тебе
написал! А фамилия - это уже половина дела... Ну, ступай, ступай...
Живо! Быстро!
Чтобы убедиться в скором отъезде внучка, дедушка сам поволок его
за руку на конюшню, где именем господина барона велел оседлать хорошую
лошадь.
Окончательно внучек проснулся уже за воротами усадьбы.
Ему объяснили, где искать черных улан и их полковника. Он и поехал
в нужную сторону, особо не беспокоясь, зачем это барону с утра
пораньше понадобился военный господин.
Мач, Адель и Ешка не больно доверяли господину Бауману. Гусар
пошел с баварцем не совсем чтоб по доброй воле, просто выбирать не
приходилось. Сам баварец со своими приятелями тоже ускакал, пообещав
вернуться к ночи. Он выразил надежду, что в течение всего одного дня
эскадрон, не будучи обременен пьяным командиром, уж как-нибудь
соблюдет свою безопасность. Возразить было нечего.
А дедушкиного внучка попросту проворонили.
Он выполнил свое задание, он нашел полковника Наполеона, передал
письмо и даже более того - подождал, пока полковник соберется со
свитой в дорогу.
И несколько удивило его, что в полку черных улан завелась дорожная
карета, да не пустая, а с дамой внутри.
Глава семнадцатая, о подозрительной полковнице
Точно так же удивила эта карета и госпожу баронессу совместно с
дочками. Они вышли под вечер в парк принаряженные, в надежде привлечь
внимание завидного жениха. Они собирались подбежать к въезжающим в
парк красавцам-офицерам, как нежные сильфиды! И вот извольте -
карета...
Соскочив с коня, полковник позволил кучеру отворить дверцу и подал
руку даме, чье лицо поверх шляпки было закутано прозрачным шарфом.
Дама приподняла подол, показав точеную ножку в модном башмачке, с
завязками крест-накрест вокруг щиколотки, и застыла в такой позе, как
бы опасаясь ступить с подножки на не покрытую восточным ковром землю.
Всадники, составлявшие свиту полковника Наполеона, разумеется, на
ножку уставились. Но полковник по-хозяйски взял даму за талию и вынул
из кареты.
Полосатая шаль дамы, в которую та куталась как бы и зябко, однако
