А теперь он смотрел на Адель во все глаза, смотрел жадно и
отчаянно, не чувствуя в том греха. Ведь не вполне понятное мужское
возбуждение и не любопытство владели им. Просто колдовство прекрасной
полянки продолжалось и на берегу. Он пришел от празднующих свое
цветение ромашек к празднующей свою красоту женщине - только и всего.
И тут Мач наконец-то заметил лежащую на своем плече загорелую
руку. И услышал дыхание. Он обернулся и увидел цыгана.
Ешка, привезя что велено, очевидно, тоже собрался купаться, да так
и замер с открытым ртом, полуголый, любуясь Паризьеной. И в ясных
карих глазах Ешки горел такой огонь, что стали они пронзительнее
солнечных бликов на волнах.
Мача он не замечал при этом совершенно, как если бы глядел не
из-за его плеча, а из-за дерева, и оперся на кривой сук. И лишь когда
вместо соблазнительного силуэта купальщицы перед его глазами появилась
озадаченная физиономия товарища, цыган несколько опомнился. Он
вздохнул поглубже, отодвинул Мача в сторонку и опять всем своим
тонким, густо загорелым телом устремился к Адели.
- Ты не смотри, что я бедный цыган... - прошептал он. - Что в
драных штанах хожу...
Мач не понял, к кому обращены Ешкины слова - если к Адели, то
почему шепотом? А если к нему, Мачу, - то какое ему дело до Ешкиных
штанов? Дальнейшие слова тоже не внесли ясности.
- Все будет! - пылко продолжал Ешка. - И пестрые юбки, и золотые
ожерелья! Все, что красавице нужно, все будет!..
Затем, ничего не объясняя, он пригнулся и нырнул в прибрежные
кусты. По их шевелению Мач понял, что Ешка собрался за поворотом
переплыть речку и устремиться к Паризьене.
Мач не знал, как зовется та сила, что подхватила и потащила Ешку.
Он не назвал бы ее любовью, потому что понимал любовь совсем иначе. И
стало ему вдруг неловко от того, что вот он зачем-то смотрит на
обнаженную женщину, не любя ее...
Мачатынь торопливо убрался с берега, подхватил позабытый Ешкой
мешок с продовольствием, взял под уздцы легкомысленно оставленного без
привязи жеребца и зашагал туда, где, по его разумению, должен был
находиться командир эскадрона.
Картину он увидел такую.
Валялись на траве ментик, доломан, кивер и прочие гусарские
доспехи. Сергей Петрович остался в одних чикчирах - поскольку в
эскадроне состояла женщина, негоже было бы командиру щеголять перед
ней вообще без штанов. Костерок, лишенный Ешкиной заботы, едва тлел. А
Сергей Петрович, голый по пояс и босой, сидел и рисовал на песке
прутиком девичье лицо. Мягко вывел он округлые щеки, маленький и чуть
курносый нос, большие глаза, и принялся уж за лежащую на груди косу.
Мач вздохнул - Ешку понесло к Паризьене, Сергей Петрович
размечтался о невесте, и одному ему было тяжко на душе. Не к добру
померещилась Кача на полянке... и даже если мать из лучших побуждений
возвела на девушку поклеп, даже если так...
Да и вся полянка эта крошечная была - как мимолетный миг
передышки. Сейчас он особенно отчетливо понял это. Даже хорошей
погодой насладиться помешала мысль о будущих сражениях за свободу. А
воевать ему, после всех сегодняшних побоищ, вовсе не хотелось. Он
знал, что никогда не забудет, как летит в глаза стальная струна прямо
нацеленного клинка и как отлетает, отбитая вовремя поспевшим на помощь
гусаром.
Мач положил к костру мешок и собрался отвести Ешкиного коня туда,
где паслись прочие эскадронные кони.
- Что? - спросил Сергей Петрович, повернувшись к нему. - Хороша
моя Наташенька?
- Хороша, - мрачно отвечал парень.
И тут они услышали вопль.
Вопила глотка мощная и к этому делу весьма способная. Видно,
умение так пронзительно повить лелеяла она в себе годами. Причем сразу
было понятно - вопль родился не от страха или боли, а от великого
возмущения.
Не догадываясь о его причине и не сообразив связать его с
ожидаемым возвращением Ешки, гусар схватил саблю и, на ходу вынимая ее
из ножен, помчался, как был, босиком по мелководью, выручать
маркитантку. Мач же, по молодости лет не сообразивший, что
беспокоиться за Адель не нужно, кинулся следом.
Они оказались напротив дальнего края отмели как раз вовремя, чтобы
увидеть замечательную картину.
Из распахнувшихся, словно от бурного ветра, кустов вылетел Ешка,
пронесся без всякого соображения по воде и шлепнулся, раскинув руки.
За ним выскочила обмотанная синей юбкой Адель со здоровенной
хворостиной в руке. Она догнала обидчика и принялась за яростную
экзекуцию.
Тут только бравый гусар догадался, в чем дело.
- Паризьена! - заорал он. - Опамятуйся, Паризьена!
Адель, молча вершившая расправу, взвизгнула в последний раз,
увидев Сергея Петровича и Мача, и убежала обратно в кусты, едва не
выскочив при этом из юбки. Ешка на четвереньках выбрался туда, где
поглубже, и пустился вплавь. Вскоре он предстал перед командиром.
- Хорош! - только и сказал гусар.
Но столько было обиды в насупленной, и оттого удивительно забавной
физиономии цыгана, такой несчастной выглядела его поджарая фигурка в
мокрых штанах, что Сергей Петрович смотрел-смотрел со всей
командирской строгостью, да и расхохотался.
Мач, не ощущая почему-то мужской солидарности с побитым Ешкой,
всей душой порадовался за гордую и вольнолюбивую Паризьену. И
мелькнула какая-то сомнительная недоверчивая мыслишка - вот бы и Кача
при случае повела себя так же гордо... Сразу же ее перебила другая
мысль - а если мать солгала, а если Кача отбилась от насильников не
хуже Паризьены?..
Сергей Петрович, отсмеявшись, хотел было высказать Ешке кое-какие
соображения насчет его по-гусарски лихой атаки, да воздержался - тому
и так было несладко.
Командир быстро погасил свою широкую молниеносную улыбку, оставив
лишь насмешливый прищур синих глаз, и повел свое несусветное воинство
к костерку - перекусить.
Мужчины уже закопали в горячий песок дюжину яиц, уже поделили
пирог-слокатне на четыре части, уже и с колобками из мятого гороха
определились - гусар наотрез отказался от своей порции, - когда
внезапно возникла полностью одетая Адель.
Вид у нее был атакующий.
- Мой командир! - сурово обратилась маркитантка к Сергею
Петровичу, и тот вынужден был встать перед ней. - Или я, или он! В
моем полку ко мне никто и пальцем не прикасался! Стоило попасть в ваш
эскадрон, как сразу же начались безобразия!
Паризьена, очевидно, забыла сгоряча, что попала в эскадрон
совершенно добровольно, и даже несмотря на командирское сопротивление.
- Господин шутник вообразил, - продолжала Адель, не глядя даже на
Ешку, а лишь махнув в его сторону рукой, - что ему тут все позволено.
Так скажите ему, мой командир, что я не эскадронное имущество и
постоять за себя сумею! И прошу наказать его по всей строгости!
Ешку, похоже, взбесило не столько требование Паризьены, сколько ее
высокомерное пренебрежение.
- Мой командир! - он вскочил от костра, прямо задыхаясь от злости.
- Да что же это такое творится? Бедному цыгану и искупаться не дают?!?
Да нужна она мне больно, эта ведьма! На кой мне черт тогда воинская
служба?
Тут Ешке показалось, что сидевший между ним и гусаром Мач хочет
сказать что-то зловредное. И цыган с каким-то шипом и даже оскалом
показал парню кулак.
Мач просто приоткрыл от неожиданности рот, но общая склока и его
подхватила и понесла. Назревала не то что ссора, а скорее драка.
- Мой командир! - не выдержал он, точно так же вскакивая, но на
всякий случай вооружаясь ножом. - Я вообще ничего не понимаю! Они что,
взбесились оба? Так мы теперь беситься будем, вместо того, чтобы делом
заниматься? Ну так и дурачьтесь, сколько вам угодно! А я пойду!
Видя такой великий разлад в эскадроне, Сергей Петрович растерялся
куда больше, чем в лесу, где их окружили пруссаки. Он видел
возбужденное лицо Адели, шарящей в складках юбки рукоятку ножа, если
не пистолета, и решительное лицо цыгана, явно готового дать сдачи, и
сердитое лицо Мача, действительно способного подхватить с земли свою
амуницию и уйти воевать в одиночку.
Эскадрон галдел так, что, должно быть, в баронской усадьбе слышно
было.
Умоляющим взглядом посмотрел гусар в глаза Адели - и бешеная
маркитантка оборвалась на полуслове. Ее опять ослепила синева.
С остальными сладить оказалось еще проще.
- Смир-р-р-р-на-а-а! - заорал вдруг Сергей Петрович, и Ешка с
Мачем тоже замерли, вытянувшись в струнку и не досказав взаимных
обвинений.
- Ну так вот что, господа наездники! - не упуская времени, рявкнул
гусар. - Свару отставить! Обиды забыть! В эскадроне остаются все.
Склочников буду бить. Лично!
И показал немалый загорелый кулак.
Посопев сердито, посверкав друг на дружку глазами, даже пустив в
ход локти, эскадрон молча разбрелся на полчаса кто куда. И,
проголодавшись, опять сошелся к костерку. Когда выяснилось, что
пирог-слокатне, праздничное лакомство для Ешки и Мача, гусару тоже не
по вкусу - слыханное ли дело, заправлять в пирог селедку со свиным
салом! - когда заново поделили припасы, чтобы и командир не остался
голоден, то понемногу завязался вполне разумный разговор.
Шуму эскадрон, как и затеял Сергей Петрович, поднял немало. Теперь
следовало по-настоящему уносить ноги. Найти кибитку с цыганятами,
Инцисом и Кранцисом, потом по ночному времени совершить решительный
бросок в сторону Якобштадта, городка шумного и с пестрым населением,
где Ешка наверняка сыщет знакомых цыган, а дальше уже будет проще. Там
Сергея Петровича, может, пересадят из одной цыганской кибитки в
другую, да и Аржана постараются незаметно переправить через Даугаву. И
явится гусар в Ригу к своему новому начальству хоть и с изрядным
опозданием, да зато целый и невредимый.
И ничего из этого хитромудрого плана, разумеется, не вышло.
На сей раз спасением эскадрон был обязан цыгану.
Ешка собразил применить в разведке свои конокрадские методы.
Умел он, прижавшись ухом к земле, услышать летящий издалека стук
копыт. Умел и красться бесшумно меж придорожных кустов. А еще была у
него интересная особенность - кони, учуяв его, не тревожились, не
ржали, подпускали совсем близко.
Когда с наступлением темноты эскадрон покинул гостеприимную речку,
осторожный Ешка, не доезжая большака, спешился и исчез во мраке.
Вернулся он очень недовольный. И доложил, что два военных господина в
шапках с хвостами разъезжают по большаку. Так что Мачу следует вести
эскадрон назад, через речку, совсем в другую сторону.
Там повторилась та же история. Только военных господ было трое, и
на их высоких трубообразных шапках торчали вверх перья.
Мач знал еще дорожку через болото. Но и та дорожка ни к чему
хорошему не привела.
Эскадрон обнаружил на всех дорогах и тропинках, где только ни
пытался проскочить, посты и разъезды. Похоже было, что весь прусский
корпус этой ночью сел в седло и шастает неторопливой рысцой по
курляндским дорогам. Хуже того - одному немалому отряду удалось
отрезать эскадрон от большого леса, в котором потерялся бы целый полк.
И утро было все ближе.
И положение - все отчаяннее.
Глава шестнадцатая, о нежданном спасителе
- Хорошо хоть дети в безопасности, - прошептала Адель, без особой,
впрочем, уверенности. И впервые в ее голосе прозвучала безнадежность.
Ешка дернул ее за край юбки. Когда она обернулась, он прижал палец
к губам.
Повинуясь этому жесту, Адель придержала Фортуну, так что Сергей
Петрович и Мач проехали довольно далеко вперед, а она получила
