вскоре после того... как вы у нас были, - сказала она с виноватою и
вместе доверчивою улыбкой, - у Долли дети все были в скарлатине, и он
зашел к ней как-то. И можете себе представить, - говорила она шепотом, -
ему так жалко стало ее, что он остался и стал помогать ей ходить за
детьми. Да, и три недели прожил у них в доме и как нянька ходил за
детьми.
- Я рассказываю Константину Дмитричу про Туровцына в скарлатине, -
сказала она, перегнувшись к сестре.
- Да, удивительно, прелесть!- сказала Долли, взглядывая на Туровцына,
чувствовавшего, что говорили о нем, и кротко улыбаясь ему. Левин еще раз
взглянул на Туровцына и удивился, как он прежде не понимал всей прелести
этого человека.
- Виноват, виноват, и никогда не буду больше дурно думать о людях!ве-
село сказал он, искренно высказывая то, что он теперь чувствовал.
XII
В затеянном разговоре о правах женщин были щекотливые при дамах вопро-
сы о неравенстве прав в браке. Песцов во время обеда несколько раз нале-
тал на эти вопросы, но Сергей Иванович и Степан Аркадьич осторожно отк-
лоняли его.
Когда же встали из-за стола и дамы вышли, Песцов, не следуя за ними,
обратился к Алексею Александровичу и принялся высказывать главную причи-
ну неравенства. Неравенство супругов, по его мнению, состояло в том, что
неверность жены и неверность мужа казнятся неравно и законом и общест-
венным мнением.
Степан Аркадьич поспешно подошел к Алексею Александровичу, предлагая
ему курить.
- Нет, я не курю, - спокойно отвечал Алексей Александрович и, как бы
умышленно желая показать, что он не боится этого разговора, обратился с
холодною улыбкой к Песцову.
- Я полагаю, что основания такого взгляда лежат в самой сущности ве-
щей, - сказал он и хотел пройти в гостиную; но тут вдруг неожиданно за-
говорил Туровцын, обращаясь к Алексею Александровичу.
- А вы изволили слышать о Прячникове? - сказал Туровцын, оживленный
выпитым шампанским и давно ждавший случая прервать тяготившее его молча-
ние. - Вася Прячников, - сказал он с своею доброю улыбкой влажных и ру-
мяных губ, обращаясь преимущественно к главному гостю, Алексею Александ-
ровичу, - мне нынче рассказывали, он дрался на дуэли в Твери с Квытским
и убил его.
Как всегда кажется, что зашибаешь, как нарочно, именно больное место,
так и теперь Степан Аркадьич чувствовал, что на беду нынче каждую минуту
разговор нападал на больное место Алексея Александровича. Он хотел опять
отвести зятя, но сам Алексей Александрович с любопытством спросил:
- За что дрался Прячников?
- За жену. Молодцом поступил! Вызвал и убил!
- А!- равнодушно сказал Алексей Александрович и, подняв брови, прошел
в гостиную.
- Как я рада, что вы пришли, - сказала ему Долли с испуганною улыбкой,
встречая его в проходной гостиной, - мне нужно поговорить с вами. Сядем-
те здесь.
Алексей Александрович с тем же выражением равнодушия, которое придава-
ли ему приподнятые брови, сел подле Дарьи Александровны и притворно
улыбнулся.
- Тем более, - сказал он, - что я и хотел просить вашего извинения и
тотчас откланяться. Мне завтра надо ехать.
Дарья Александровна была твердо уверена в невинности Анны и чувствова-
ла, что она бледнеет и губы ее дрожат от гнева на этого холодного, бес-
чувственного человека, так покойно намеревающегося погубить ее невинного
друга.
- Алексей Александрович, - сказала она, с отчаянною решительностью
глядя ему в глаза. - Я спрашивала у вас про Анну, вы мне не ответили.
Что она?
- Она, кажется, здорова, Дарья Александровна, - не глядя на нее, отве-
чал Алексей Александрович.
- Алексей Александрович, простите меня, я не имею права... но я, как
сестру, люблю и уважаю Анну; я прошу, умоляю вас сказать мне, что такое
между вами? в чем вы обвиняете ее?
Алексей Александрович поморщился и, почти закрыв глаза, опустил голо-
ву.
- Я полагаю, что муж передал вам те причины, почему я считаю нужным
изменить прежние свои отношения к Анне Аркадьевне, - сказал он, не глядя
ей в глаза, а недовольно оглядывая проходившего через гостиную Щербацко-
го.
- Я не верю, не верю, не могу верить этому!- сжимая пред собой свои
костлявые руки, с энергичным жестом проговорила Долли. Она быстро встала
и положила свою руку на рукав Алексея Александровича. - Нам помешают
здесь. Пойдемте сюда, пожалуйста.
Волнение Долли действовало на Алексея Александровича. Он встал и по-
корно пошел за нею в классную комнату. Они сели за стол, обтянутый изре-
занною перочинными ножами клеенкой.
- Я не верю, не верю этому!- проговорила Долли, стараясь уловить его
избегающий ее взгляд.
- Нельзя не верить фактам, Дарья Александровна, - сказал он, ударяя на
слово фактам.
- Но что же она сделала? - проговорила Дарья Александровна. - Что
именно она сделала?
- Она презрела свои обязанности и изменила своему мужу. Вот что она
сделала, - сказал он.
- Нет, нет, не может быть! Нет, ради бога, вы ошиблись !- говорила
Долли, дотрагиваясь руками до висков и закрывая глаза.
Алексей Александрович холодно улыбнулся одними губами, желая показать
ей и самому себе твердость своего убеждения; но эта горячая защита, хотя
и не колебала его, растравляла его рану. Он заговорил с большим оживле-
нием.
- Весьма трудно ошибаться, когда жена сама объявляет о том мужу.
Объявляет, что восемь лет жизни и сын - что все это ошибка и что она хо-
чет жить сначала, - сказал он сердито, сопя носом.
- Анна и порок - я не могу соединить, не могу верить этому.
- Дарья Александровна!- сказал он, теперь прямо взглянув в доброе
взволнованное лицо Долли и чувствуя, что язык его невольно развязывает-
ся. - Я бы дорого дал, чтобы сомнение еще было возможно. Когда я сомне-
вался, мне было тяжело, но легче, чем теперь. Когда я сомневался, то бы-
ла надежда; но теперь нет надежды, и я все-таки сомневаюсь во всем. Я
так сомневаюсь во всем, что я ненавижу сына и иногда не верю, что это
мой сын. Я очень несчастлив.
Ему не нужно было говорить этого. Дарья Александровна поняла это, как
только он взглянул ей в лицо; и ей стало жалко его, и вера в невинность
ее друга поколебалась в ней.
- Ах! это ужасно, ужасно! Но неужели это правда, что вы решились на
развод?
- Я решился на последнюю меру. Мне больше нечего делать.
- Нечего делать, нечего делать... - проговорила она со слезами на гла-
зах. - Нет, не нечего делать! - сказала она.
- То-то и ужасно в этом роде горя, что нельзя, как во всяком другом -
в потере, в смерти, нести крест, а тут нужно действовать, - сказал он,
как будто угадывая ее мысль. - Нужно выйти из того унизительного положе-
ния, в которое вы поставлены: нельзя жить втроем.
- Я понимаю, я очень понимаю это, - сказала Долли и опустила голову.
Она помолчала, думая о себе, о своем семейном горе, и вдруг энергическим
жестом подняла голову и умоляющим жестом сложила руки. - Но постойте! Вы
христианин. Подумайте о ней! Что с ней будет, если вы бросите ее?
- Я думал, Дарья Александровна, и много думал, - говорил Алексей Алек-
сандрович. Лицо его покраснело пятнами, и мутные глаза глядели прямо на
нее. Дарья Александровна теперь всею душой уже жалела его. - Я это самое
сделал после того, как мне объявлен был ею же самой мой позор; я оставил
все по-старому. Я дал возможность исправления, я старался спасти ее. И
что же? Она не исполнила самого легкого требования - соблюдения прили-
чий, - говорил он, разгорячаясь. - Спасать можно человека, который не
хочет погибать; но если натура вся так испорчена, развращена, что самая
погибель кажется ей спасением, то что же делать?
- Все, только не развод! - отвечала Дарья Александровна.
- Но что же все?
- Нет, это ужасно. Она будет ничьей женой, она погибнет!
- Что же я могу сделать? - подняв плечи и брови, сказал Алексей Алек-
сандрович. Воспоминание о последнем проступке жены так раздражило его,
что он опять стал холоден, как и при начале разговора. - Я очень вас
благодарю за ваше участие, но мне пора, - сказал он, вставая.
- Нет, постойте! Вы не должны погубить ее. Постойте, я вам скажу про
себя. Я вышла замуж, и муж обманывал меня; в злобе, ревности я хотела
все бросить, я хотела сама... Но я опомнилась; и кто же? Анна спасла ме-
ня. И вот я живу. Дети растут, муж возвращается в семью и чувствует свою
неправоту, делается чище, лучше, и я живу... Я простила, и вы должны
простить!
Алексей Александрович слушал, но слова ее уже не действовали на него.
В душе его опять поднялась вся злоба того дня, когда он решился на раз-
вод. Он отряхнулся и заговорил пронзительным, громким голосом:
- Простить я не могу, и не хочу, и считаю несправедливым. Я для этой
женщины сделал все, и она затоптала все в грязь, которая ей свойственна.
Я не злой чевовек, я никогда никого не ненавидел, но ее я ненавижу всеми
силами души и не могу даже простить ее, потому что слишком ненавижу за
все то зло, которое она сделала мне! - проговорил он со слезами злобы в
голосе.
- Любите ненавидящих вас... - стыдливо прошептала Дарья Александровна.
Алексей Александрович презрительно усмехнулся. Это он давно знал, но
это не могло быть приложимо к его случаю.
- Любите ненавидящих вас, а любить тех, кого ненавидишь, нельзя. Прос-
тите, что я вас расстроил. У каждого своего горя достаточно! - И, овла-
дев собой, Алексей Александрович спокойно простился и уехал.
XIII
Когда встали из-за стола, Левину хотелось идти за Кити в гостиную; но
он боялся, не будет ли ей это неприятно по слишком большой очевидности
его ухаживанья за ней. Он остался в кружке мужчин, принимая счастие в
общем разговоре, и, не глядя на Кити, чувствовал ее движения, ее взгляды
и то место, на котором она была в гостиной.
Он сейчас уже и без малейшего усилия исполнял то обещание, которое он
дал ей, - всегда думать хорошо про всех людей и всегда всех любить. Раз-
говор зашел об общине, в которой Песков видел какое-то особенное начало,
называемое им хоровым началом. Левин был не согласен ни с Песцовым, ни с
братом, который как-то по-своему и признавал и не признавал значение
русской общины. Но он говорил с ними, стараясь только помирить их и
смягчить их возражения. Он нисколько не интересовался тем, что он сам
говорил, еще менее тем, что они говорили, и только желал одного - чтоб
им и всем было хорошо и приятно. Он знал теперь то, что одно важно. И
это одно было сначала там, в гостиной, а потом стало подвигаться и оста-
новилось у двери. Он, не оборачиваясь, почувствовал устремленный на себя
взгляд и улыбку и не мог не обернуться. Она стояла в дверях с Щербацким
и смотрела на него.
- Я думал, вы к фортепьянам идете, - сказал он, подходя к ней. - Вот
чего мне недостает в деревне: музыки.
- Нет, мы шли только затем, чтобы вас вызвать, и благодарю, - сказала
она, как подарком, награждая его улыбкой, - что вы пришли. Что за охота
спорить? Ведь никогда один не убедит другого.
- Да, правда, - сказал Левин, - большею частью бывает, что споришь го-
рячо только оттого, что никак не можешь понять, что именно хочет дока-
зать противник.
Левин часто замечал при спорах между самыми умными людьми, что после
огромных усилий, огромного количества логических тонкостей и слов споря-
щие приходили, наконец, к сознанию того, что то, что они долго бились
доказать друг другу, давным-давно, с начала спора, было известно им, но
что они любят разное и потому не хотят назвать того, что они любят, что-
бы не быть оспоренными. Он часто испытывал, что иногда во время спора
поймешь то, что любит противник, и вдруг сам полюбишь это самое и тотчас
согласишься, и тогда все доводы отпадают, как ненужные; а иногда испыты-
вал наоборот: выскажешь, наконец, то, что любишь сам и из-за чего приду-
мываешь доводы, и если случится, что выскажешь это хорошо и искренно, то
