Моя страна. Моя жизнь. И даже эта ночь - тоже моя.
За стационаром строился новый корпус. Стройка неприятно хламно темне-
ла, и, казалось, что оттуда может прибежать крыса. Дюк мистически боялся
этого зверя с низкой посадкой и голым, бесстыжим хвостом. Он был убеж-
ден, что у крыс - ни стыда, ни совести. А ум есть-значит, крыса созна-
тельно бесстыжая и бессовестная. Она сообразит, что Дюк - один в ночи,
взбежит по нему и выкусит кусок лица.
Дюку стало зябко и захотелось громко позвать Нину Георгиевну. В этот
момент отворилась стеклянная дверь, и она выбежала - нелепая и радост-
ная, как кенгуру на соревнованиях. Дюк заметил, что такое случается с
ним часто. Стоит ему о человеке подумать, внутренне позвать, и он появ-
ляется. Встречается на улице либо звонит по телефону.
Нина Георгиевна радостно обхватила Дюка и даже приподняла его на сво-
ем сумчатом животе. Потом поставила на место и сообщила, запыхавшись от
чувств:
- В понедельник можно забирать...
- В каком виде? - растерялся Дюк.
- В удовлетворительном, - ответила Нина Георгиевна. И пошла по
больничной дорожке.
Дюк двинулся следом, недоумевая - что же случилось? Может быть, Нине
Георгиевне дали неправильную справку? Не захотели огорчать? А может
быть, это ему по телефону неправильно сказали, что-нибудь перепутали?
Или пошутили. Хотя вряд ли кто захочет шутить такими вещами. А может
быть, все правильно? Просто Ивановых в Москве две тысячи, а Сидоровых -
человек триста, и почему бы двум Сидоровым не оказаться в одной шестьде-
сят второй больнице.
- А зачем вам звонили? - перепроверил Дюк.
- Мама потребовала. Заставила дежурную сестру, - недовольно сказала
Нина Георгиевна. - Все-таки она эгоистка. Никогда не умела думать о дру-
гих. А в старости и вовсе как маленькая.
Сейчас, когда миновала Смерть, на сцену выступила сама Жизнь с ее жи-
тейскими делами и житейскими претензиями.
Обратная дорога показалась в три раза короче. Вопервых, они больше не
оборачивались, а шли только вперед в обнимку с большой удачей. Нина Ге-
оргиевна возвращалась обратно дочкой, а не сироткой. А Дюк - в последний
раз блестяще выиграл партию талисмана. Уходить надо непобежденным. Как в
спорте. В последний раз выиграть - и уйти.
Подошли к автобусной остановке, откуда начали свой путь, полный тре-
вог.
- Спасибо, Саша, - сказала Нина Георгиевна и посмотрела Дюку в глаза
- не как учитель ученику, а как равный равному.
- Не за что, - смутился Дюк.
- Есть за что, - серьезно возразила Нина Георгиевна.
- Учить уроки, участвовать во внеклассной работе и хулиганить могут
все. А быть талисманом, давать людям счастье - редкий дар. Я поставлю
тебе по литературе пятерку и договорюсь с Львом Семеновичем, у меня с
ним хорошие отношения. Он тоже поставит тебе пятерку. И поговорит с Ин-
несой Даниловной. Максимальный балл - пять и ноль десятых - мы тебе, ко-
нечно, не сделаем. Но четыре и семь десятых можно натянуть. Это тоже
неплохо. С четырьмя и семью десятыми ты сумеешь поступить куда угодно.
Даже в МГУ.
- Да что вы, - смутился Дюк. - Не надо.
- Надо, - с убеждением сказала Нина Георгиевна. - Людей надо беречь.
А ты - человек.
Дюк не стал поддерживать это новое мнение. И не стал против него воз-
ражать. Он вдруг почувствовал, что хочет спать, и это желание оказалось
сильнее всех других желаний. Голову тянуло книзу, будто кто-то положил
на затылок тяжелую ладонь.
- Ну, до завтра, - попрощалась Нина Георгиевна. - Хотя уже завтра.
Если проспишь, можешь прийти к третьему уроку, - разрешила она.
И пошла от остановки к своему дому. А Дюк - к своему. Короткой доро-
гой. Через садик.
Садик смотрелся ночью совершенно иначе - как дальний родственник нас-
тоящего леса. И лавочка выглядела более самостоятельной. Не зависимой от
людей.
Дюк сел на лавочку в привычной позе - лицом к небу.
Темное небо с проколотыми в нем золотыми дырками звезд было похоже на
перфокарту. А может, это и есть господня перфокарта, и люди из поколения
в поколение пытаются ее расшифровать. Хорошо было бы заложить ее в счет-
ную машину и получить судьбу.
Дюк всматривался в звездный шифр, стараясь прочитать свою судьбу. Но
ничего нельзя знать наперед.
И в этом спасение. Какой был бы ужас, если бы человек все знал о себе
заранее. Кого полюбит. Когда умрет. Знание убивает надежду.
А если не знать, то кажется: не окончишься никогда. Будешь вечно. И
тогда есть смысл искать себя, и найти, и полностью реализовать. Осущест-
вить свое существо. Рыть в себе колодец до родниковых пластов и поить
окружающих. Пейте, пожалуйста. И ничего мне не надо взамен, кроме: "Спа-
сибо, Дюк." Или: "Спасибо, Саша". Можно просто "спасибо".
Благодарность - не аморфное чувство, как говорит мама. Оно такое же
реальное, как, скажем, бензин. Благодарностью можно заправить душу и
двигаться по жизни дальше, как угодно высоко, - до самых звезд, господ-
ней перфокарты.
Мама спала. Дюк неслышно разделся. Просочился в свою комнату.
Расстеленная кровать манила, но Дюк почему-то включил настольную лам-
пу, сел за письменный стол. Раскрыл "Что делать?". Вспомнилось, как мама
время от времени устраивала себе разгрузку, садилась на диету и три дня
подряд ела несоленый рис. И, чтобы как-то протолкнуть эту еду, уговари-
вала себя: "А что? Очень вкусно. Вполне можно есть". Дюк давился снами
Веры Павловны и уговаривал себя: "А что? Очень интересно..." Но ему было
не интересно. Ему было скучно, как и раньше. Просто он не мог себе поз-
волить брать пятерки даром. Как говорил Сережка, "на халяву".
Даром он мог брать только двойки.
ЗВЕЗДА В ТУМАНЕ
Это произошло тринадцатого января. В старый Новый год. Вернее, прои-
зошло это раньше, но я ни о чем не подозревала. Как говорит в таких слу-
чаях моя дочь: ни ухом, ни рылом... Все стало известно тринадцатого ян-
варя. Вас, наверное, интересует: что именно стало известно? То, что моя
Подруга увела моего Мужа и я осталась без Мужа и без Подруги. Без друж-
бы, без любви и без семьи. Единомоментно.
Вы спросите: как я узнала? Очень просто. По телефону. В наш век все
можно спросить и узнать по телефону. Мне позвонила моя Другая Подруга,
которая, поздравила меня со старым Новым годом, и сообщила эту новость.
Оказывается, все это время она дружила и с ней и со мной и все знала.
Официальная версия состояла в том, что мой Муж улетел в командировку.
Оказывается, он ушел из семьи навсегда, но почему-то постеснялся об этом
сказать... И не "почему-то", а по вполне понятным причинам. Любой бы
постеснялся на его месте. Только некоторые стесняются и не делают. А он
постеснялся и предел.
Я задохнулась в первое мгновение, как будто меня столкнули с моста в
холодную речку в октябре месяце.
Второе чувство: полная мешанина в голове. Мои мозги перемешали
большой ложкой. Или маленькой. Неважно.
А третье чувство - космическое. В грудь влетела шаровая молния и все
там пережгла.
Хотите знать, что чувствует человек, когда его пережигают шаровой
молнией. Это очень больно. И прежде всего думаешь: как бы сделать так,
чтобы не было больно?
И очень хочется выскочить в окно. Это самое простое.
Окно рядом, этаж высокий. И никаких предварительных приготовлений.
Все остальные случаи нуждаются в подготовке.
Я подошла к окну. На балкон намело снегу. Из снега торчали трехлитро-
вые банки, который я берегла неизвестно зачем. Все-таки банка - полезная
вещь. Там же, на балконе, одно на другом стояли два старых кресла, кото-
рые тоже было жаль выкидывать. А вдруг пригодятся на даче, хотя дачи у
меня не было и не предвиделось.
Балкон был маленький, заснеженный, весь заставлен хламом. Я подумала,
что по нему будет холодно и тесно передвигаться босыми ногами и небезо-
пасно. Можно раздавить банку, и осколок поранит ногу. Можно, конечно,
выкинуться и с пораненной ногой. Однако этот факт меня задержал. Я раз-
делась и легла в постель.
Внутри все гудело, как под высоким напряжением, и болело все, что
когда-то в течение жизни было нездорово. Болело ухо, - в грудном возрас-
те у меня был отит. Болело сердце, - в детстве был ревмокардит. Болели
все внутренние швы и спайки, - в молодости был аппендицит. Болела голо-
ва, - в зрелости, в последний период, объявилось давление. И это давле-
ние давило на череп изнутри.
Я перекатывала голову по подушке как в бреду. Да это и был бред. Но я
в нем все осознавала и понимала.
Я прошу прощения за излишние подробности в описании, но мне просто
некому об этом рассказать. Я могла бы поделиться с Мужем, но он ушел к
Подруге. Я могла бы поделиться с Другой Подругой, но она расскажет Под-
руге, и они обе будут хихикать в кулак. Я могла бы поделиться с дочерью,
но не хочу вешать на нее свои взрослые проблемы. Я могла бы, в конце
концов, поделиться с мамой, но она скажет что-нибудь такое, от чего я
обязательно выскочу в окно. Например: "Я понимаю, что он от тебя ушел. Я
только не понимаю, как он жил с тобой столько лет". Когда я защитила
диссертацию и позвонила маме, чтобы сообщить радостную весть, она спро-
сила: "А кто за тебя ее написал? Востриков?" Она не верит, что от меня
может исходить что-то стоящее. Но ведь я - результат ее генов, любви и
труда. Значит, она не верит в себя.
Да... так я о чем... Я лежала в бреду, в котором все понимала. Я по-
нимала, что у меня забрали прошлое. Обрубили у моего дерева корни, а
правильнее - ошпарили эти корни кипятком. У меня опозоренное настоящее.
Мое настоящее выброшено на обозрение, как взорванная могила, когда на
поверхность взлетает то, что должно быть сокрыто на три метра под зем-
лей. У меня отобрали будущее, потому что будущее варится из того, что
сейчас. А мое "сейчас" - это швы и шрамы, которые горят и болят, как у
солдата после войны. Притом война проиграна. Стало быть, как у немецкого
солдата.
Не знаю, как солдаты, а генералы, бывало, стрелялись после проигран-
ных сражений. Я скорее генерал, чем солдат, потому что без пяти минут
доктор биологических наук и почетный член французского города Нура.
Французы избрали меня за то, что я принимала участие, или, как сейчас
говорят, "активное участие", в создании международного симпозиума биоло-
гов в городе Нуре. Городу это было лестно, а биологам - полезно соб-
раться всем вместе и доложить о своих делах, а заодно посмотреть Фран-
цию.
Вы спросите: зачем мне это надо? Ответ прост и непритязателен. Я люб-
лю свою работу. И хорошо ее делаю. Но мне надо, чтобы ВСЕ видели, что
это хорошо. И мало того, что видели, а выразили бы вслух. Сказали бы:
"Молодец. Пять". А я бы потупилась, или зарделась, или то и другое, уж
как получится.
Если бы Юрий Гагарин не сделал своего витка и был скромен - это сов-
сем другое, чем он облетел вокруг Земли и был скромен. Исходные данные
одинаковы: скромен и тут, и там. Но во втором случае ВСЕ это видят и
знают.
Мой Муж, например, совершенно лишен тщеславия. Он человек двух-трех
людей. Ему для равновесия с миром достаточно два-три близких человека.
От пяти он уже устает. А целый город Нур ему ни к чему. От целого города
он бы просто сошел с ума.
То, что он делает, он делает хорошо, но ему достаточно знать это од-
ному. У него нет комплексов. Ему не надо самоутверждаться.
Хотите знать, чем я занимаюсь?
Я создаю искусственное счастье.
Естественный вопрос: а что это такое? Объясняю: когда человек испыты-
вает стресс или средней силы неприятность, в кровь выбрасывается гормон
под названием адреналин. Это всем известно. Адреналин состоит из амино-
пептидов, белков, но не будем вдаваться в подробности, мы не на симпози-
уме. Далее, когда человек испытывает счастье, в его кровь тоже выбрасы-
вается гормон. Но вот - какой? Неизвестно. Я занимаюсь тем, что пытаюсь
