- Я не знаю имени. Мальчик-шаман.
- Талисман, - поправил Дюк. - Это я.
- Ты? - удивилась Аэлита и даже сняла очки, чтобы получше рассмотреть
Дюка.
Ничего особенного она в нем не увидела и вернула очки на прежнее мес-
то.
- Это хорошо, что я на тебя сразу напоролась. Это хорошая примета, -
заключила Аэлита.
- Случайно... - философски возразил Дюк.
Если бы на сабантуй пришли четыре девочки, а не три, то он был бы
сейчас дома и дверь никому, кроме мамы, не открыл. Аэлита бы постояла,
постояла, да и ушла.
- Случайно ничего не бывает, - возразила Аэлита. - Все зачем-нибудь.
Дюк часто думал на эту тему. Что есть судьба? Нагромождение случай-
ностей. Или все зачем-нибудь? А если второе - то зачем? Зачем, например,
стоит перед ним эта странная марсианская женщина, от которой пахнет воз-
духом и водой, а именно - дождем. Которую он никогда не видел прежде, а
кажется, будто знал давно.
Дюк смотрел на Аэлиту и раздумывал - как быть? Пригласить ее в свою
квартиру или нет? Можно, конечно, подняться, зажечь свет и громко пред-
ложить своим гостям; как предлагает обычно Лев Семенович: "Потрудитесь
выйти вон!"
И это было бы совершенно справедливо со стороны Дюка. Но гостям сей-
час меньше всего хотелось выйти вон, в промозглый холод и мрак. Им хоте-
лось быть там, где они есть.
- Можно я к тебе не пойду? - спросила Аэлита. - Я твоих родителей
стесняюсь. Еще подумают, что я ненормальная.
- Можно, - обрадованно разрешил Дюк.
- Пойдем в парадное, - предложила Аэлита. - Там батарея есть.
Они вошли в парадное. Поднялись на один пролет.
Аэлита поставила на подоконник большую клетчатую сумку. Сняла вареж-
ки. Положила руки на батарею. Она грела их довольно долго. Потом спроси-
ла:
- Как ты думаешь, сколько мне лет? Только честно...
Дюк преувеличенно честно посмотрел на Аэлиту и сказал:
- Двадцать пять.
Он сложил в уме возраст мамы и Маши Архангельской - 34+16 и разделил
на два. Получилось двадцать пять.
- Сорок, - сказала Азлита низким голосом.
Дюк вгляделся в нее пристальнее и не поверил.
- Не может быть, - сказал он.
- Я тоже не верю, - согласилась Азлита. - Утром проснусь, вспомню,
что мне сорок, и такое чувство, как после операции: приходишь в себя и
узнаешь, что тебе отрезали ногу... Ужас... Кажется, что это не со мной.
А потом вспомню, что до войны родилась. Давно живу. Значит, все-таки со
мной...
Аэлита замолчала, всматриваясь в сумерки.
- А чего? Сорок - не много, - слукавил Дюк, поскольку этот возраст
казался ему безнадежно отдаленным, давно миновавшим станцию под названи-
ем "Любовь". Ему казалось, что в этом возрасте уже смешно любить или
быть любимым. И что делать в сорок лет - совершенно непонятно.
- Не много, - согласилась Аэлита. - Но и осталось тоже не много. Мо-
лодости считанные секунды остались. А молодость мне сейчас нужна больше,
чем когда-либо. Раньше она была мне не нужна...
Из-под ее очков выползла слеза. Аэлита сняла слезу пальцем, но на ее
место по этой же самой дорожке выкатилась следующая слеза, абсолютно та-
кая же.
- Не плачьте, - попросил Дюк. - В конце концов, как у всех, так и у
вас. Если бы вы одна старели, а все вокруг оставались молодыми, тогда
было бы обидно. А так чего?
- Все - это все. А я - это я, - не согласилась Аэлита и упрямо шмыг-
нула носом.
- Вы хотите, чтобы я сделал вас моложе? - догадался Дюк.
- Немножечко, - тихо взмолилась Аэлита. - Всего на десять лет. Больше
я не прошу...
- Но это не в моих возможностях. Для этого надо быть волшебником, а я
только талисман.
- Не отказывайтесь! - шепотом вскричала Аэлита. - Я не из-за себя
прошу. Мне все равно. Я, в конце концов, себя и так узнаю. Я - из-за не-
го.
- Из-за кого?
- Я замуж выхожу. - Аэлита сняла очки, и ее лицо стало близоруким,
беспомощным. Казалось, если пойдет, то вытянет перед собой руку, как
слепая. Будет щупать рукой воздух, а ногами землю. - Он моложе меня на
десять лет. Когда он родился, я уже в четвертый класс ходила...
- Ну и что? Если он вас любит, какая ему разница? - спросил Дюк, при-
мешивая в интонацию побольше беспечности. - Подумаешь, десять лет...
- Психологически... - Аэлита подняла палец. - Он не должен об этом
знать.
Дюк посмотрел на палец и мысленно согласился. Знание действительно
меняет дело. С тех пор как он узнал, что Аэлите сорок, а не двадцать
пять, вернее, в тот момент, когда он об этом узнал, она постарела прямо
у него на глазах. Как-то потускнела, будто покрылась временем, как
пылью.
- А вы не говорите, сколько вам лет. Он и не узнает, - нашелся Дюк.
- "Не говорите"... - передразнила Аэлита. - Стала бы я за этим сове-
том ехать за тысячу километров.
Дюк растерялся.
- Меня Клавдия Ивановна на тебя вывела. У нее знакомые в Прибалтике
живут. Они сказали, что ты знакомый их знакомых.
Дюк понял, что слух о нем прошел по всей Руси великой и по дороге об-
рос как снежный ком.
- Вы зря ехали, - сурово сознался Дюк и почувствовал, как стало колю-
че-жарко щекам. - Я не талисман.
- Талисман, - спокойно возразила Аэлита.
- Но я же лучше знаю, - мучительно улыбнулся Дюк.
- Ты не можешь этого знать.
- Как? - растерялся Дюк.
- Потому что твое, ну вот это твое свойство - оно как талант. А та-
лант не чувствуется. Это просто часть тебя. Как цвет глаз. Разве ты
чувствуешь цвет глаз?
- Нет.
- Ну вот. Чувствуется только болезнь. А талант - это норма. Для тебя.
Вот и не чувствуешь...
Аэлита надела очки и смотрела на Дюка с таким убеждением, что он по-
думал оторопело: а может, правда? Вдруг он действительно талисман, и те-
перь не надо себя искать, потому что он уже есть...
- Вы так думаете? - спросил Дюк.
- А чего бы я летела за тысячу километров?
Дюк молчал, испытывая самые разнообразные чувства, среди которых было
и такое, как ответственность. Когда в тебя верят, ты должен соответство-
вать.
- А что я должен сделать? - спросил Дюк, испытывая готовность сделать
все, что в его силах и свыше сил.
- Паспорт поменять. У меня там сороковой год рождения, а надо, чтобы
пятидесятый.
- А где меняют паспорт?
- В милиции. Ты должен пойти со мной в милицию.
- И все? - поразился Дюк.
Он думал, что ему, как Коньку-горбунку, придется ставить во дворе три
котла: "один котел студеный, а другой котел вареный, а последний с моло-
ком, вскипяти его ключом". Потом запустить туда Азлиту и следить, чтобы
она не сварилась. А оказывается, надо всего-навсего сесть в автобус и
проехать три остановки до районной милиции.
- И все, - подтвердила Аэлита. - Если у меня в паспорте будет пятиде-
сятый год рождения, он станет думать, что мне тридцать лет. И я сама
стану так думать. Я обману время. Я буду самой молодой для него.
- Запросто, - поддержал Дюк.
- Знаешь... Я всю жизнь ждала. С семнадцати лет.
Каждый день. Вышла замуж и ждала. Родила ребенка и ждала. А потом из-
верилась и уже собралась в старость.
И тут я его увидела! Знаешь где? В музее. Я ходила по залам, такая
печальная и заброшенная. Смотрела на портреты с прежними лицами. Еще по-
думала: вот одеть бы их всех в джинсы. И все равно остались бы несовре-
менные.
Лица другие. И тут я увидела Его. Он как будто сошел со стены. Глаза
- те. Несегодняшние. Как будто он знает о жизни что-то совсем другое,
чем все.
Я его сразу узнала и прямо за ним пошла. Сначала из зала в зал. Потом
из музея на улицу. Он говорил потом, что это он за мной шел. Что его по-
разило мое лицо. Что он ждал меня со своих семнадцати лет, и мы обяза-
тельно должны были встретиться... Я не имею на него права. Но я не могу
от него отказаться. Я буду бороться.
Аэлита посмотрела на Дюка взглядом, исполненным решимости бороться,
как солдат на передовой. До победного конца.
- Ты пойдешь со мной в милицию? - спросила она.
- Пойду, - сказал Дюк, как солдат солдату.
- Завтра, - приказала Аэлита.
- В три, - уточнил Дюк. - Встречаемся на этом же месте.
Аэлита притянула Дюка к себе и поцеловала его в щеку. От нее пахло
дождем на жасминовом кусте. У Дюка чуть-чуть приподнялось к горлу сердце
и ненадолго закупорило дыхание. Стало снова колюче-жарко щекам, и он не-
ожиданно подумал, вернее, сделал открытие, что сорокалетние тоже могут
быть любимыми и любить сами. И что на станции "Любовь" стоят самые раз-
ные поезда.
Дюк подождал, пока сердце станет на место. Потом попросил:
- Дайте мне ваш паспорт.
- Зачем? - поинтересовалась Аэлита.
- Я должен буду на него повлиять.
Она достала паспорт из сумки и протянула Дюку. Он спрятал его в верх-
ний карман куртки. Застегнул "молнию". Спросил:
- А там, где вы живете, нельзя было пойти в милицию?
- А зачем бы я сюда летела? - насмешливо удивилась Аэлита. - Отпуск
брала за свой счет? Деньги на билеты тратила? Хотя я не жалею... Даже
если у нас с тобой ничего не получится, я видела такое, что выше всяких
денег. Знаешь что?
- Нет, - ответил Дюк. Откуда же он мог знать?
- Восход солнца из окна самолета. Я думала, что оно медленно выплыва-
ет. А оказывается, оно выстреливает. Туго так... Р-раз!
Аэлита смотрела на Дюка, но видела не его, а шар солнца, выстреливше-
го над земным, шаром. И себя между двумя шарами, летящую навстречу
собственной молодости.
- У вас есть где ночевать? - спросил Дюк. - А то можно у меня.
- Ну что ты, - отмахнулась Аэлита. - Еще только этого не хватало. Я
не хочу выпасть в кристалл.
- А это что такое? - удивился Дюк.
- Надоесть, - просто объяснила Аэлита. - Когда человека много, он вы-
падает в кристалл. Как соль в пересыщенном солевом растворе. Химические
законы распространяются и на человеческие отношения. Это я говорю тебе
как химик.
Аэлита снова притянула Дюка к себе. Снова поцеловала, обдав жасмином.
И ушла.
Дюк постоял, собирая себя воедино, как князь Владимир разрозненную
Русь. Если только Владимир, а не какой-нибудь другой князь. В истории
Дюк тоже плохо ориентировался.
Собрать себя не удалось, и Дюк с разрозненной душой поплелся на пятый
этаж. Позвонил в свою дверь.
Ему долго не отпирали. Он даже забеспокоился, не ушли ли гости, зах-
лопнув в дверь и оставив в доме ключи.
Тогда ему придется либо ломать дверь, либо куковать всю ночь на лест-
нице. Но по ту сторону заскреблось. Отворил Хонин. Дюк даже не сразу уз-
нал его. Наверное, целовался до одурения, до потери человеческого образа
и подобия.
Лицо его было как бы распарено страстью и разъехалось в разные сторо-
ны. Рот - к ушам. Глаза - на макушку.
- Это ты? - удивился Хонин. - А где же мы? Разве мы не у тебя?
Дюк понял, что и мозги у Хонина переместились из головы в какое-то
другое, непривычное для них место.
В коридор выглянула Оля Елисеева, и ее нежное лицо осветилось ра-
достью.
- Дюк пришел! - счастливо улыбнулась она.
Все вышли в коридор и выразили свою радость как умели: Булеев - му-
жественно и снисходительно, Кияшко - нежно, женственно, Мареева - созер-
цательно.
И Дюк чувствовал, что может заплакать, потому что сердце не выдержит
груза благодарности. И пусть они все переломают и перебьют в его доме,
только бы были в его жизни. А он - в их. Обоюдная необходимость.
Сережка Кискачи качнул головой и сказал:
- Ну ты даешь...
Это могло означать - удивление. А скорее всего - благодарность за то,
что Дюк не надоедал гостям в своем доме и тем самым не выпал в кристалл,
а остался в допустимой и полезной пропорции.
В школу Дюк не пошел, а с самого утра отправился в районную милицию.
Паспортный отдел оказался закрыт. Дюк стал соваться в двери и в одном
из кабинетов обнаружил милиционера. Это был человек средних лет, и, гля-
дя на него, было невозможно представить, что он когда-то был молодым и
маленьким. Он всегда был таким, как сейчас.
