- Слушаю, - отозвался милиционер.
Дюк попытался установить с ним контакт глазами, но контакт не уста-
навливался. Он был невозможен, как, например, между рыбой и быком.
Существуют два состояния человека: живой и мертвый. А есть еще третье
состояние: Зомби. Когда человек умирает раньше своей естественной смер-
ти. Он живет как живой среди живых, однако ничего человеческого в него
не проникает.
У милиционера было остановившееся, неподвижное лицо. Он не понравился
Дюку. Но Дюк не мог выбирать себе собеседника по вкусу. Приходилось
иметь дело с тем, кто есть.
- Слушаю, - повторил Зомби.
Дюк достал из нагрудного кармана куртки паспорт Аэлиты и, сбиваясь,
путаясь, замерзая от отсутствия контакта, стал объяснять, зачем пришел.
Он рассказал про любовь и тысячу километров. Про тридцать и сорок, кото-
рые со временем перетекут в сорок или пятьдесят. Про психологический
барьер. Дюк поймал себя на том, что при слове "психологический" поднял
палец так же, как Аэлита.
Зомби посмотрел на поднятый палец и сказал:
- Документики.
- У меня нет. Я несовершеннолетний. А зачем?
- Установить личность.
- Мою?
- Твою. И того товарища, который хочет подделать паспорт.
- Не подделать. Исправить, - сказал Дюк.
- Это одно и то же. Знаешь, что полагается за исправление документа?
Дюк промолчал.
- Уголовная ответственность по статье 241/17, пункт три. С какой
целью гражданка хочет подделать паспорт?
- Замуж выйти.
- Разрешите... - Зомби протянул руку.
Дюк понял, что, если паспорт Аэлиты попадет к Зомби, он ее арестует и
посадит в тюрьму по статье 241/17.
- Если нельзя, то и не надо, - согласился Дюк. - Я ведь только посо-
ветоваться. Я думал - это все равно. Ну какая кому разница, сколько че-
ловеку лет: сорок или тридцать?
- А паспортная система, по-твоему, для чего?
- я не знаю, - Дюк действительно не знал, для чего существует пас-
портная система.
- В Москве одних Ивановых две тысячи, - возмутился Зомби, как будто
Ивановы были виноваты в том, что их две тысячи. - Как их различить? По
имени. Отчеству. Году рождения. Месту рождения. По паспорту. Понял?
- Понял, - радостно кивнул Дюк.
- А если каждый начнет приписывать по своему усмотрению, что получит-
ся?
Дюк преданно смотрел Зомби в глаза:
- Свалка! Неразбериха! Куча мала! Кого регистрировать? Кого хоронить?
Кому пенсию платить?
- Так она же хочет моложе. На десять лет позже пенсия. Государству
экономия.
- Государство на безобразиях не экономит, - жестко одернул Зомби и
пошевелил пальцами протянутой руки. - Документики, - напомнил он.
У Дюка не оставалось выхода, и он положил на стол паспорт. Милиционер
развернул его и стал смотреть на фотокарточку Аэлиты. Если бы смотрел
художник, то выискивал бы в ее чертах инопланетную красоту. Врач - следы
скрытых недугов. А милиционер - преступные намерения. Определял преступ-
ный потенциал.
- Почему гражданка сама не явилась? - подозрительно прищурился Зомби.
- Почему действует через третьих лиц? Через посредников?
Дюк хотел объяснить, что он не посредник, а талисман. Но тогда Зомби
и его заподозрил бы в подлоге собственной личности, и это было бы в ка-
кой-то степени правдой.
Зазвонил телефон.
- Хренюк слушает, - сказал Зомби.
Дюк поверил, что паспорта действительно нельзя исправлять, иначе Зом-
би написал бы себе другую, более романтическую фамилию, связанную с пей-
зажем: Рощин, например, или Озеров, или Костров. А то - Хренюк...
- Я щас, - пообещал Дюк. Сдернул со стола паспорт Аэлиты и, не огля-
дываясь, пошел из комнаты.
Вышел в коридор. Стены в коридоре были покрашены бежевой краской, а
стулья и скамейки - коричневой.
Дюк рванул по коридору. Бежево-коричневая полоса скользнула по боко-
вому зрению. Выскочил на улицу. Огляделся по сторонам и брызнул куда-то
вбок, через трамвайную линию. Нырнул в подземный переход, вынырнул на
другой стороне, против магазина "Культтовары".
Зашел в магазин, нарочито беспечно сунув в руки в карманы и насвисты-
вая мотив. Такое поведение казалось ему наиболее естественным. Дюк бро-
сил взгляд в окошко, ожидая увидеть погоню и свистки. Но никто за ним не
бежал и не свистал. Пешеходы шли по тротуару, озабоченные своими пробле-
мами - такими далекими от проблем Дюка. Машины грамотно ехали по проез-
жей части, останавливаясь у светофора.
Дюк подумал: чтобы выглядеть в магазине естественно, надо что-то ку-
пить. Ведь именно за этим сюда и приходят.
- Покажите мне ручку, пожалуйста, - попросил Дюк.
Молодая продавщица, накрашенная, как на сцене, глядя выше головы Дю-
ка, положила на прилавок три образца ручек и, не дожидаясь, какую он вы-
берет, отошла в музыкальный отдел. Стала болтать с продавщицей из музы-
кального отдела - тоже молодой и накрашенной. У обеих был такой вид,
будто в магазин должен кто-то прийти и они боятся его пропустить.
Ручки были дорогие и не могли пригодиться Дюку, потому что он писал
шариковыми за тридцать пять копеек. Но все же он макнул одну ручку в си-
ние чернила и написал на бумажке "Маша". Перо было жесткое. Таким пером
хорошо заполнять похвальные грамоты каллиграфическим почерком - случа-
лось такое в его жизни. Или подделывать документы. Такого в его жизни не
бывало.
Дюк представил себе, как в три часа придет Аэлита.
Посмотрит на него своими хрустальными глазами и скажет: "А я в тебя
верила".
Дюк раскрыл спасенный паспорт, посмотрел на марсианское лицо Аэлиты,
с тонким, каким-то светящимся овалом. Потом перевернул страничку, увидел
ее год рождения: 1940. Последний нуль был немножко недоразвитым. Дюк
взял другую ручку, на которой не было следов синих чернил. Окунул в чер-
ную тушь, стоящую тут же. Завесил руку над нулем, потом опустил и подс-
тавил под нулем аккуратную черную лапку. Получилась девятка. Она смотре-
лась немножко беременной в сравнении с первой, но все же это была именно
девятка, и ничто другое. Теперь год рождения был - 1949.
Продавщица вернулась к Дюку и спросила:
- Будешь брать?
- Вот эту, - показал Дюк.
- Семь пятьдесят, - сказала продавщица и положила ручку в пластмассо-
вый футляр.
- Извините, пожалуйста, я не вижу. Какой здесь год рождения? - спро-
сил Дюк и подвинул продавщице раскрытый паспорт.
- Тысяча девятьсот сорок девятый, - равнодушно ответила продавщица и
посмотрела на дверь. Ничто не вызывало в ней сомнения.
Дюк спрятал паспорт в карман. Заплатил за ручку последнюю десятку и
вышел на улицу.
До дома было недалеко. Он отправился пешком.
Спокойно шел, сунув руки в карманы, ни о чем не сожалея. Он знал, что
теперь Аэлита будет счастлива всю оставшуюся жизнь. И так мало для этого
надо: тоненькую черную лапку под нулем.
До трех часов оставался еще час.
Стоять в парадном было скучно. В пустую квартиру идти не хотелось.
Дюк сел в садике перед домом. Раскинул руки вдоль скамейки, поднял
лицо к небу. Он любил разомкнутые пространства и любил сидеть вот так,
раскинув руки, лицом к небу, как бы обнимая этот мир, вместе со всеми,
временно пришедшими в него и навсегда ушедшими. Куда?
Он не заметил, как подошла Аэлита, поэтому ее лицо с большими глазами
возникло внезапно.
- Я пораньше пришла, - сказала Аэлита.
- И я пораньше пришел, - ответил Дюк.
Аэлита села на краешек лавочки, не сводя с Дюка тревожных глаз.
- На десять лет не вышло, - извинился Дюк. - Только на девять.
Он протянул ей паспорт.
Аэлита раскрыла, вцепившись глазами в страничку.
Потом вскинула их на Дюка, и он увидел, как в ней р-раз!
- туго выстрелило солнце.
- Будете на одни год старше, - сказал Дюк. - Это нормально!
- Все... - выдохнула Аэлита. - Теперь я молода! Мне тридцать один
год!
Она поднялась с лавочки. И помолодела прямо на глазах у Дюка. Он уви-
дел, как она распрямилась, стерла с себя пыль, вернее, некоторую запы-
ленность времен.
И засверкала, как новый лакированный рояль, с которого сняли чехол.
- Я знала, что так получится, - сказала Аэлита, щурясь от грядущих
перспектив.
- Откуда вы знали?
- А иначе и быть не могло. Разве могло быть иначе?
Дюк пожал плечом. Он знал, как могло быть и как есть на самом деле.
- Будь счастлив, талисман! - попросила Аэлита. - Не забудь про себя.
- Ладно, - пообещал Дюк. - Не забуду.
Она улыбнулась сквозь слезы. Видимо, счастье действовало, как перег-
рузка, и мучило ее. Улыбнулась и пошла из садика. У нее была впереди
долгая счастливая жизнь. И она устремилась в эту новую жизнь. А Дюк ос-
тался в прежней. На лавочке.
Когда он обернулся, Аэлиты уже не было. Он даже не узнал, как ее зо-
вут. И откуда она приехала? И кто она такая? Да и была ли она вообще?
Но в кармане лежала новая дорогая ручка со следами черной засохшей
туши на жестком пере.
Значит, все-таки была...
Вечером из Ленинграда вернулась мама.
Увидела сломанный диван и сказала:
- Ну, слава богу! Теперь мебель поменяю. А то живем как беженцы. Не
дом, а караван-сарай.
Она привезла в подарок Дюку альбом для марок, хотя Дюк вот уже год
как марки не собирал. А мама, оказывается, не заметила. Она вообще пос-
леднее время стала невнимательна, и Дюк заподозрил: не завелся ли у нее
какой-нибудь амур с несовременным лицом на десять лет моложе или ровес-
ник. В этом случае большая часть маминой любви перепадет ему, а Дюку ос-
танутся огрызки. И он заранее ненавидел этого амура и маму вместе с ним.
Дюк ходил по квартире хмурый и подозрительный, как бизон в джунглях,
но мама ничего не замечала. На нее навалилась куча хозяйственных дел.
Она стирала белье, запускала в производство обед и носилась между ван-
ной, кухней и телефоном, который победно-звеняще призывал ее из внешнего
мира. Мама спешила на зов, сильно топоча, вытирая на ходу руки, и Дюк
всякий раз подозревал, что это звонит амур и процесс кражи уже начался
или может начаться каждую секунду.
Наконец мама заметила его настроение и спросила:
- Ты чего?
- Ничего, - ответил, вернее, не ответил Дюк. - Не выспался.
Он улегся спать в половине десятого, но заснуть не мог, потому что
вдруг понял, он обречен. Аэлиту засекут довольно скоро, может быть в
ЗАГСе, куда она предъявит фальшивый паспорт. Ей зададут несколько вопро-
сов, на которые она, естественно, ответит. И Дюка посадят в тюрьму по
статье 241/17. В камеру придет Хренюк и скажет: "Я тебя предупреждал. Ты
знал. Значит, ты совершил умышленную подделку документа, чем подорвал
паспортную систему, которая является частью системы вообще. Значит, ты -
государственный преступник".
Шпагу над ним, как над Чернышевским, конечно, не сломают, а просто
пошлют в тюрьму вместе с ворами и взяточниками. Правда, можно и в тюрьме
остаться человеком. Но поскольку Дюк - нуль, пустое место, то он и там
не завоюет авторитета, и ему достанется самая тяжелая и унизительная ра-
бота. Например, чистить бочку картошки в ледяной воде.
Дик услышал, как кто-то взвыл, а потом вдруг сообразил, что это его
собственный вой. Взрывная волна страха выкинула его из постели, выбила
из комнаты и кинула к маме. Мама уже засыпала. Дюк забился к ней под
одеяло, стал выть потише, обвывая ее волосы и лицо.
- Ну что ты, талисманчик мой? - мама нежным, сильным движением отвела
его волосы, стала целовать в теплый овечкин лобик. - Уже большой, а сов-
сем маленький.
Он был действительно совсем маленьким для нее. Так же пугался и пла-
кал, так же ел, слегка брезгливо складывая губы. От него так же пахло -
сеном и парным молоком. Как от ягненка.
- Ну что с тобой? Что? Что? - спрашивала мама, плавясь от нежности.
И Дюк понял, что нет и не будет никакого амура. Мама никогда не вый-
дет замуж, а он никогда не женится. Они всю жизнь будут вместе и не от-
дадут на сторону ни грамма любви.
