ложению рук на столе. Прежде они располагались навстречу друг другу, а
теперь ладонями вперед. Как у стоящего человека.
В такси Еж сидел возле шофера и все время молчал, утопив голову в
плечах.
Один только раз он обернулся и сказал:
- Если они хотят, чтобы не было взяточничества, пусть не создают ус-
ловия.
Дюк ничего не понял.
- Создают дефицит. Создают очередь, - продолжал обижаться Еж. - И на
что они надеются? На высокую нравственность? Я так и скажу.
- Кому? - спросил Дюк.
Еж махнул рукой и обернулся к таксисту:
- Здесь.
Таксист притормозил возле большого, внушительного здания.
Еж расплатился. Вышел. Открыл дверцу Дюку.
Они разделись в гардеробе, прохладном и мраморном, как собор.
Поднялись по просторной лестнице, вошли в комнату, обшитую деревом.
По бокам комнаты были две массивных двери с табличками, и возле каждой
сидело по секретарше.
- Стой здесь, - велел Еж, а сам пошел направо. Но, прежде чем кануть
за дверью, бросил Дюку взгляд, как бросают конец веревки, перед тем как
прыгнуть в кратер вулкана. Или нырнуть в морскую глубину. Или выйти из
ракеты в открытый космос, когда не знаешь, что тебя ждет и сможешь ли ты
вернуться обратно. Дюк поймал глазами конец веревки и кивнул.
Еж скрылся за дверью, подстрахованный Дюком.
Дюк остался стоять как столбик. Хотелось есть. Он ничего толком не
понимал, что происходит, однако сообразил, что кто-то создал условия для
взятки и Еж, не обладая высокой нравственностью, загреб взятку в норку
своими куцыми лапками. Теперь его вызывают и требуют объяснения, и Еж
сильно расстроен, поскольку придется снимать с иголок чужие деньги, ко-
торые успели стать его собственными.
Секретарша справа сосредоточенно копалась в бумагах. Потом достала
то, что искала, и вышла из комнаты.
Вторая секретарша держала возле уха трубку и время от времени произ-
носила одну и ту же фразу: "Ты совершенно права". Пауза, и снова: "Ты
совершенно права".
Дюку стало скучно. Он прислонился спиной к правому дверному косяку и
съехал вниз, скользя по косяку спиной.
Он рассчитывал посидеть на корточках для разнообразия жизни. Но не
удержался, повалился спиной на дверь.
Дверь поехала, Дюк поехал вместе с дверью, и в результате получилось,
что его голова и туловище оказались лежащими в кабинете, а ноги остались
в приемной, и он был похож на труп, вывалившийся из чулана.
В этом лежачем положении Дюк сумел рассмотреть, что в кабинете двое:
Еж и еще один, похожий на бывшего спортсмена, вышедшего в тираж по воз-
расту.
- Что это? - испугался спортсмен.
- Это мое, - смутился Еж.
Дюк тем временем поднялся на ноги, и спортсмен получил возможность
рассмотреть Дюка в вертикальном положении - узкого в кости, с круглыми
перепуганными глазами, с вихром на макушке. Спортсмен смотрел на мальчи-
ка дольше, чем принято в таких случаях. Потом почему-то расстроился и
сказал Ежу:
- Ну вот что! Пишите заявление по собственному желанию, и чтобы в
торговле я вас больше не видел. Чтобы вами не пахло. Ясно вам?
Говорил он грубо, но Еж почему-то обрадовался, у него даже глаза вы-
таращились от счастья.
- Спасибо! - с чувством вякнул Еж.
- Меня благодарить не надо! - запретил спортсмен. - Мне вас не жалко.
Мне детей ваших жалко. Хочется думать, что яблоко от яблони далеко пада-
ет. Идите!
Еж стоял, парализованный счастьем. Дюк тоже не двигался.
- Иди, иди, - мягко предложил спортсмен Дюку. - И папашу своего заби-
рай...
Спустились по лестнице, не глядя друг на друга. Молча взяли пальто у
гардеробщика.
Вышли на улицу.
- "Не пахло"... - обиженно передразнил Еж. - Да я и сам к этим мага-
зинам на пушечный выстрел не подойду. Плевал я на них с высокой коло-
кольни! А еще лучше - с низкой, чтобы плевок быстрее долетел. На этой
мебели посидишь, людей начинаешь ненавидеть. Стая... Да и то в стае свои
законы. Вот волки, например... Да что мы здесь стоим? - спохватился Еж.
- Пойдем выпьем!
Они перешли дорогу, влекомые вывеской "Гриль-бар".
В баре почти пусто. За столиками в пальто сидели редкие пары. Играла
тихая музыка.
- Есть хочешь? - спросил Еж.
- Сейчас нет, - ответил Дюк.
Он хотел, потом перехотел и только чувствовал в теле общую нудность.
Еж принес бутылку коньяка с большим количеством звездочек и лимон,
нарезанный кружками.
Разлил коньяк по стаканам, себе полный, Дюку - половину.
- Тебя как зовут? - спросил Еж.
- Саша, - вспомнил Дюк.
- Ну, Саша, - Еж поднял стакан. - За успех мероприятия!
Дюк широко глотнул. Закусил. Ему стало пронзительно от коньяка и кис-
ло от лимона.
Еж выпил. Скрючил лицо, как резиновая кукла, сбив нос и рот в одну
кучу. Потом вернул все на свои места.
- Жаль, что меня не посадили, - сказал он.
- Куда? - не понял Дюк.
- В тюрьму, - просто ответил Еж, размыкая лимонное кольцо в лимонную
прямую. - Скрыться бы от них ото всех. Поменять обстановку. В тюрьме,
если хочешь знать, тоже жить можно. Главное, знаешь что?
- Нет, не знаю.
- Главное - остаться человеком. Я помню, после войны пленные немцы
дома строили. На совесть. Я спрашиваю одного: "Ты чего стараешься?" А он
мне: "Хочу домой вернуться немцем". Понимаешь?
Дюк внимательно слушал Ежа, но проблемы немца были далеки от его
собственных проблем.
- Вы мне "Тауэр" обещали, - намекнул Дюк.
- Приходи и бери, - согласился Еж.
- Так нету же, - растерялся Дюк.
- На базе нету, а у меня на складе есть. Один. Бракованный. Стекло
треснуло. Но стекло заменить - пара пустяков. Мои ребята и заменят.
Еж посмотрел на часы и сказал:
- Сегодня я уже не вернусь. Давай завтра. С утра. Ты сам придешь? Или
пришлешь?
- Пришлю, - важно ответил Дюк.
- Я его грузину одному обещал. Но отдам тебе.
- Спасибо, - поблагодарил Дюк.
- Тебе спасибо. То, что ты сделал, дороже денег. Ты в самом деле
счастье приносишь?
- Всем, кроме себя, - сказал Дюк.
- Это понятно, - поверил Еж.
- Почему понятно?
- Или себе за счет других, или другим за счет себя, - объяснил Еж.
- А вместе не бывает?
- Может быть, бывает. Но у меня не получается.
- А вы - себе за счет других? - поинтересовался Дюк.
- Я не себе. В том-то и дело. Что мне надо? - Еж прижал к груди обе
лапки. - Мне ничего не надо. Я старый человек. Все для них! И хоть бы
раз они спросили: "Папа, как ты себя чувствуешь?" Я не стал бы жало-
ваться. Но спросить-то можно... Поинтересоваться отцом родным...
Дюку стало обидно за Ежа, и он спросил:
- А как вы себя чувствуете?
- Плохо! - Еж подпер усеченной лапкой свою крупную голову и устремил
грустный умный взгляд в лесное пространство. - Из меня азарт ушел. Скуч-
но мне! Скучно!
Смысла не нахожу. В чем смысл?
- Не знаю, - сказал Дюк.
- И я не знаю, - сознался Еж. - Раньше думал: дети растут. Для них.
Теперь выросли, и я вижу: это вовсе не мои дети. Просто отдельные люди.
Сами по себе. Я - отдельный человек. Сам по себе. Я для них интересен
только как источник дохода. И больше ничего.
Дюк вспомнил маму и сказал:
- Это нехорошо со стороны ваших детей.
- Нормально, - грустно возразил Еж. - Если бы дети исполняли все на-
дежды, которые на них возлагают родители, мир стал бы идеален... А он
как был несовершенным со времен Христа, так и остался.
- А что же делать? - настороженно спросил Дюк.
- Ничего не делать. Жить. Во всех обстоятельствах оставаться челове-
ком. Как пленный немец. Все мы, в общем, в плену: у денег, у болезней, у
желаний, у возраста, у любви и смерти. А... - Еж махнул рукой. - Пойдем,
я тебя домой отвезу.
- Я сам доберусь. Спасибо, - поблагодарил Дюк.
Он устал от Ежа так, будто бесконечно долго ехал с ним в одном лифте.
Хотелось остаться одному и думать о чем захочется. А если не захочется,
то не думать вообще.
Добирался он три часа. Как до другого города.
В метро Дюк заснул и проснулся на станции "Преображенская" оттого,
что женщина, работник метро, постучала его по плечу.
Дюк вышел из вагона, пересел в поезд, идущий в противоположном нап-
равлении, и его понесло через весь город до следующей пересадки. Дюк си-
дел, свесив голову, которая почему-то не держалась на шее, а моталась по
груди, как футбольный мяч по полю. И ему казалось: он никогда не добе-
рется до цели, а всегда теперь будет грохотать в трубах.
Наконец он все же добрался до своей лестничной площадки. Позвонил к
тете Зине и сообщил необходимое: куда прийти и когда прийти. Дюк
чувствовал себя, как после сильного отравления. И ему было безразлично
все: и собственная победа, и тети Зинина реакция. Но реакция была неожи-
данной.
- А ковер? - спросила тетя Зина.
- Что "ковер"? - не понял Дюк.
- К мебели, - объявила тетя Зина.
Она, видимо, решила, что Дюк действительно "навроде золотой рыбки", а
рыбке ничего не составляет достать новое корыто и новые хоромы.
- Это я не знаю, - сухо ответил Дюк. - Это без меня.
Его тошнило ото всего на свете, и от тети Зины в том числе.
- Я щас, - пообещала тетя Зина и заперебирала короткими устойчивыми
ногами, унося в перспективу свой зад, похожий на пристегнутый к спине
телевизор. Тут же вернулась и сунула Дюку десятку, сложенную пополам.
- Что это? - не понял Дюк.
- Возьми, возьми... Купишь себе что-нибудь.
- А что можно купить на десятку? - простодушно удивился Дюк. - Лучше
купите себе... туалетной бумаги, например. На год хватит. Если эконом-
но...
Он сунул деньги обратно в пухлую руку тети Зины и пошел к своей две-
ри. Достал ключи.
Тетя Зина наблюдала, как он орудует ключом. Потом сказала:
- Грубый ты стал, Саша. Невоспитанный. Чувствуется, что без отца рас-
тешь. Безотцовщина...
Дюк скрылся за дверью.
Лоб стал холодным. К горлу подкатило. Он пошел в уборную, наклонился
и исторг из себя остатки коньяка, гарнитур "Тауэр", десятку и безотцов-
щину.
Стало полегче, но ноги не держали.
Переместился в ванную. Встретил в зеркале свое лицо - совершенно зе-
леное, как лист молодого июньского салата. Потом пошел в комнату и лег
на диван зеленым лицом вниз.
После уроков к Дюку подошел Хонин и сказал:
- У меня к тебе дело.
- Нет! - отрезал Дюк.
- Почему? - удивился Хонин. - У тебя же мамаша уехала.
Мама действительно уехала на экскурсию в Ленинград. У них в вычисли-
тельном центре хорошо работал местком, и они каждый год куда-нибудь вы-
езжали. Но при чем здесь мамаша?
- А что ты хотел? - спросил Дюк.
- Собраться на сабантуй, - предложил Хонин. - Маг Светкин. Кассеты
Сережкины. Хата твоя.
- Пожалуйста, - обрадовался Дюк.
Его никогда прежде не включали в сабантуй: во-первых, троечник и дво-
ечник, что не престижно. Во-вторых, маленького роста, что не красиво.
Унижение для компании.
- Можно бы у Светки на даче собраться. Так туда пилить - два часа в
один конец.
- Пожалуйста, - готовностью подтвердил Дюк. - Я же сказал...
Вернувшись из школы домой и войдя в квартиру, Дюк оглядел свое жилье
как бы посторонним критическим взглядом. Взглядом Лариски, например.
У Лариски в доме хрусталя и фарфора - как в комиссионном на Арбате.
Дюк просто варежку отвесил, когда пришел к ним в первый раз. Внутри сер-
ванта из фарфора была разыграна целая сцена: кавалер с косичкой в зеле-
ном камзоле хватал за ручку барышню в парике и в бесчисленных юбках.
Действие происходило на лужайке, там цвели фарфоровые цветы и лаяла фар-
форовая собачка. У собачки был розовый язычок, а у цветов можно было
сосчитать количество лепестков и даже тычинок.
Ничего такого у Дюка не было. У них стоял диван с подломанной ножкой,
которую Дюк сам бинтовал изоляционной лентой. Инвалидность дивана была
незаметна, однако нельзя плюхаться на него с размаху. На креслах ма-
