тиметров решили дело и вернули Карая к будке, при этом чуть не оторвав
ему голову. И тогда Карай все понял - и про кошек, и про людей - и за-
шелся, захлебнулся яростным протестом. А кошка лениво встала и пошла по
стене с брезгливым выражением. Она бы и дальше сидела, ей плевать, что
там происходит, внизу, но такое количество шума и недоброжелательства
мешало ей созерцать мир. Какое уж тут созерцание...
Из дома вышла годовалая Диана, дочка Лии. У нее были черные керами-
ческие глаза и ресницы такие длинные и загнутые, как будто их сделали
отдельно в гримерном цехе.
- Вав! - она ткнула кукольным пальцем в сторону Карая.
Кошки не было и в помине, а Карай все захлебывался бессильной
яростью, которую ему необходимо было израсходовать.
Из дома выбежала Лия. На ней - платье Дузе, которое досталось ей, ес-
тественно, не от Дузе. Она сшила его себе сама, скопировав с картинки.
Вид у нее был романтический и несовременный, с большой брошью-камеей под
высоким воротником.
- Замолчи! - крикнула она Караю с радостной ненавистью, потом схвати-
ла Диану на руки и начала целовать так, будто ее сейчас отберут и больше
никогда не покажут.
- Она у меня чуть не умерла, - сообщает мне Лия, отвлекшись от прис-
тупа материнской любви. - У нее от пенициллина в кишках грибы выросли.
- Какой ужас...
Диана высокомерно смотрела на меня с высоты материнских рук.
- Слушай, а вот нас растили наши матери... Столько же времени трати-
ли? Так же уродовались?
- Наверное. А как же еще?
- В таком случае мы не имеем права на свою жизнь.
- Как это? - не поняла я.
- Ну вот, я трачу на нее столько сил, только ею и занимаюсь. Значит,
она - моя собственность. А я - мамина. И если я, к примеру, захочу отра-
виться, значит, я покушаюсь на чужую собственность. Пока живы родители,
мы обязаны жить.
Я внимательно исподлобья смотрю на Лию, потому что ее слова имеют для
меня особый смысл. Она замечает мое выражение. Она замечает абсолютно
все.
- Пойдем покажем тете цветочек!
Мы идем в сад, садимся на корточки и смотрим, как из земли тоненький,
одинокий и трогательный тянется подснежник. Здесь, В Самарканде, он
крупнее, чем в средней полосе. И не белый, а желтый.
Мы смотрим, завороженные. Мне кажется, что от желтого колокольчика
исходит тихий звон.
- У... - Диана выпячивает крошечные губки, как обезьяний детеныш, и
показывает на цветок.
Карай в углу двора все продолжает взвывать и взлаивать, не может ус-
покоиться.
- Ты знаешь, он дурак, - делится Лия. - Но Саша его любит. По-моему,
он любит собаку больше, чем меня. Правда.
Мы поднимаемся и идем завтракать.
На столе среди закусок, которые я называю "колониальные товары", -
гора плова. Поверх рисового купола - куски баранины, ломтики айвы, го-
ловки тушеного чеснока и еще какая-то красота и невидаль.
Лия накладывает в мою тарелку. К лицу поднимается дух баранины и осо-
бой травы под названием "зира". Каждая рисинка отделена друг от друга и
отлакирована какимто благородным жиром.
- Ну, чего ты сидишь?
Я с неуверенностью потянулась к вилке.
- Руками... - она сложила щепоть из трех пальцев и показала, как надо
ею пользоваться.
Я повторила. У меня получилось.
Лия смотрела на меня с этнографическим интересом.
- Ну? - спросила она.
- Ничего. Странно... - Я действительно не могла объяснить своего сос-
тояния.
Моя плоть как бы возвращалась ко мне после долгого конфликта. Как
будто мы с ней были в ссоре, а теперь миримся. Это было замечательное
чувство, райское блаженство, и я даже подумала: "Может, я уже умерла и
теперь нахожусь в раю..."
Пришла мать Лии и забрала Диану. Мы остаемся вдвоем на кухне за
большим деревянным столом. Я - в чопане. Лия - в платье Дузе. От платья
Дузе Лия переключается на Италию, а с Италии - на свою поездку в эту
кап. страну по туристической путевке.
Самолет рейсом "Ташкент - Милан" вылетал, естественно, не из Самар-
канда, а из Ташкента.
Лия выяснила день и час отправления и, зная свои взаимоотношения со
временем, решила приехать в Ташкент на сутки раньше, с запасом в двад-
цать четыре часа. Эти двадцать четыре часа надо было где-то скоротать, и
Лия поселилась в гостинице, в двухместном номере.
Ее соседкой по номеру оказалась украинская девушка Анна, которая не
имела к группе никакого отношения. Она была сама по себе и проводила
время странным образом: все время лежала на кровати и плакала.
Лия, зная свою манеру во все вмешиваться, решила на этот раз ни во
что не вмешиваться и делала вид, что ничего не замечает. Но Анна все
плакала и плакала, весь день и вечер, и тогда Лия не выдержала и спроси-
ла:
- Что ты плачешь?
Анна призналась, что она беременна от некоего Рустама, которого полю-
била на Великой стройке. А Рустам ничего не знает, так как вернулся в
свой родной кишлак. Это не особенно далеко от Ташкента, но Анна боится
ехать к нему одна.
Лия посмотрела на часы. Был час ночи, а самолет уходил в шесть утра.
У нее было еще пять часов, а кишлак находился примерно в двух часах езды
от Ташкента. Два туда, два обратно. Можно успеть. Чертыхаясь, кляня свою
планиду, Лия заставила Анну собираться и повезла ее в кишлак. Они пойма-
ли крытый брезентом грузовик, в котором возят солдат. Дорога была пло-
хая, грузовик трясло, Лию и Анну кидало друг на друга. Наконец они доб-
рались до кишлака. Дальше все развивалось, как в плохом кино. Сестра
Рустама, тринадцатилетняя девочка, похожая на цветочек подснежника вто-
рого дня, сказала, что ее брата нет дома. Он находится на соседней улице
на собственной свадьбе. Если они выйдут на соседнюю улицу, то увидят и
улышат эту свадьбу. Анна обомлела, но тут же опомнилась и принялась ры-
дать. Ничего другого, похоже, она не умела делать. Это была ее самая
привычная реакция.
Лия пошла на соседнюю улицу, вошла в дом, попросила Рустама выйти
из-за стола, вывела его во двор и объявила, что сейчас опозорит его на
всю свадьбу. У Рустама отвисла челюсть в прямом смысле слова. Он стоял с
раскрытым ртом и не мог его закрыть. В этом состоянии Лия взяла его за
руку и привела к Анне и дала им ровно пятнадцать минут, потому что ей
надо было лететь в Италию. Но прошло полчаса, а Рустам и Анна никак не
могли выработать общую позицию. Анна хотела, чтобы Рустам отвел ее на
свадьбу и посадил вместо невесты или, на худой конец, с другой стороны,
рядом. Узбеки - мусульмане, а мусульманство предполагает гарем. Но Рус-
там пытался втолковать, что сейчас не те времена, с темным прошлым по-
кончено навсегда и родственники невесты его неправильно поймут.
Через полчаса Лия вошла в комнату, где шло совещание сторон, и сказа-
ла:
- Я ухожу.
Глаза Анны наполнились слезами и ужасом. Лия с ненавистью посмотрела
в эти глаза и поняла: не попасть ей на родину Дузе. Но с другой стороны:
Дузе - это мечта, а девушка Анна - живая, из плоти и крови. Даже из двух
плотей.
- Ну, что тут у вас? - призвала к ответу Лия.
Рустам сказал, что Анна - это ошибка его молодости.
- Ошибки надо исправлять, - заметила Лия.
Рустам согласился и даже кивнул головой в знак того, что ошибки надо
исправлять, и предложил два варианта искупления. Первый - угрызения со-
вести, второй - деньги, скопленные на половину машины "Запорожец". Анна
тут же выбрала угрызения совести, так как, откупившись деньгами, Рустам
освободил бы свою душу. Но Лия предпочла второй вариант. Анна стала упи-
раться. Рустам поддерживал Анну. Лия посмотрела на часы и сказала, что
если через четыре минуты, именно четыре, а не пять, он не отдаст деньги,
то она опозорит его на всю свадьбу. И это не все. Она обо всем расскажет
его сестре. Рустам побледнел, видимо, Лия очень точно рассчитала его са-
мую уязвимую точку на совести. Рустам вышел из комнаты и вернулся даже
раньше, чем через четыре минуты, через три с половиной, и вынес деньги в
полиэтиленовом мешочке, сверху которого было написано "Ядран".
Анна зарыдала с дополнительным вдохновением, так как деньги, да еще в
пакете, унижали ее представление о первой любви.
- Дура, - спокойно сказала Лия. - А на что ты собираешься ребенка
воспитывать?
Анна на секунду прервала свой плач, глядела на Лию, хлопая слипшимися
мокрыми ресницами. Она как-то не думала о ребенке. Она думала только о
любви. А ребенок, плавающий в ее недрах, как бы не имел к ней никакого
отношения.
Кончилось все тем, что Лия вывезла Анну обратно в Ташкент, но уже
больше вопросов не задавала, иначе пришлось бы ехать в украинское село
Рутченково, где жили ее строгие старорежимные родители. Прощаясь с Ан-
ной, Лия предупредила, что дети от смешанных браков бывают особенно кра-
сивыми и талантливыми и что если Анне этот ребенок покажется лишним, то
пусть она его отдаст ей. Анна пообещала. Плакать она перестала, и ее
настроение заметно улучшилось. На смену хаосу пришла определенность. А
это всегда дисциплинирует.
Лия явилась в аэропорт в половине восьмого. Самолет ее, естественно,
не ждал. Рейс был итальянский. Итальянцы - капиталисты. А капиталисты,
как известно, народ несентиментальный. И осталась за морями Италия, и
могила Дузе в местечке Азоло, между горными вершинами Монтелло и Монте
Грания.
Зато в местечке Рутченково родился мальчик с белыми волосами и черны-
ми глазками, и назвали его Денис. Денис действительно получился очень
красивый, насчет талантов - пока не ясно. Лишним он не показался. Анна
теперь плачет от счастья.
- Бог с ней, с Италией, - утешила я. - Говорят, итальянцы не могут,
бедные, построить метро. Потому что как копнут, так культурный слой.
- Знаешь, что я недавно поняла? - спросила Лия. - То, что до меня то-
же жили люди и очень много наработали.
- А ты думала, что до тебя никто не жил?
- Да нет... Я поняла, что я - эстафета от тех, кто "до", к тем, кто
"после". А что я им передам?
- Диану.
Лия вздохнула. У нее был дом на земле, муж Саша, сад, плов, но не бы-
ло социальной реализации. И она отдала бы все, включая Карая, только бы
повторить судьбу Дузе.
Но Дузе - это все-таки прошлое. Его потеснила реальность. А ре-
альность Лии состояла в том, что она разодралась со своим партнером в
театре. И получился скандал. И именно от этого, а не от чего-то другого,
у нее паршиво на душе.
Предыстория этой драмы такова.
Почти все роли в театре играла Прима, но с приходом Лии половина
главных ролей отошла, естественно, к ней. (Для меня, во всяком случае,
естественно.). Приму это раздражало, она готова была убить Лию, но за
это у нас дают большой срок, а менять свою жизнь на тюремное заключение
Прима не хотела. (Это мне понятно). Однако смириться с соперницей она не
могла и выбрала более легальный способ - выживание.
Муж Примы был партнером Лии во многих спектаклях.
Его амплуа - герой-любовник. И когда Лия по ходу действия в порыве
вдохновения произносила свой монолог, герой склонялся к ней и спокойно,
деловито произносил матерные слова с тем расчетом, чтобы их не слышала
публика. Этот не предвиденный текст, состоящий всего из трех или даже
менее слов, производил на Лию такое же впечатление, будто ее сталкивали
в речку в октябре месяце. Она сбивалась, выходила из образа и потом ни-
как не могла собраться, что требовалось Приме.
- А ты бы пожаловалась! - возмутилась я.
- Буду я жаловаться! Что я, ябеда?
Лия решила обойтись собственными силами. В один из таких дивертисмен-
тов Лия дождалась момента, когда они выйдут за кулисы, и дала ему поще-
чину, но не театральную, а вполне бытовую, так что на щеке героя обозна-
чились пять пальцев и щека поменяла форму и цвет. Муж Примы вошел в то
же самое состояние, которое овладело Караем при виде кошки. Но он был не
на цепи, поэтому достал до Лии. Лия не ожидала, что он даст сдачи, она
