передником. Передник ей привезли из города в подарок, и она надевала его
по торжественным случаям.
Вся деревня Сюхино состояла из одной улицы. Улица выходила к мелкому
оврагу. Там обычно шло гулянье.
Сережа с одобрением глядел на Варвару, а его жена Соня стояла на краю
оврага и смотрела.
Сережа скинул гармонь на траву, достал из кармана штанов кулек конфет
"подушечек", пошел к Варваре, волнуясь, держа подношение в вытянутой ру-
ке.
- Мить! - шепнула Соня шестилетнему Митьке. - Поди к отцу, скажи:
"Пап, дай конфеточку..."
Митька с удовольствием сбежал по косой на дно овражка, сунулся к от-
цу:
- Пап, дай конфеточку!
Сережа отпихнул мальчишку, возникшего так некстати. Легкий Митька ку-
барем полетел в кустарник.
Соня прижала кулаки к вискам, завыла в небо. Стоящая рядом Малашкина
Валька заразилась чужим отчаяньем и тоже заголосила, запричитала, как
кликуша. Всхлипнула старая Костючиха, непонятно отчего, сдуру или со
страху.
Во дворе крайней избы завыла собака, ей отозвалась другая. И вдруг
какое-то мгновение вся деревня наполнилась разноголосым пестрым воем.
Сережа подхватил с земли гармонь, переломил, пошел наяривать поверх
человеческих голосов.
Варвара выплясывала, поводя руками, подзадоривая себя: и-их! их!
Деревня выла.
Варвара плясала.
Над оврагом стояла луна. Та же самая, что и сегодня.
Церковь была заперта. На паперти сидели две старухи нищенки, чесали
языки. Одеты они были в самое распоследнее рванье: может, нарочно, чтобы
вызвать состраданье, а может, они окончательно прожили свою совесть и им
было все равно, как они выглядят на посторонний взгляд.
- А когда отпирают? - спросила Варвара Тимофеевна.
- Посмотри. У них расписание, - сказала нищенка понаряднее.
Возле церковных дверей действительно висело расписание, отпечатанное
на машинке, как меню в столовых.
Варвара Тимофеевна прочитала расписание от начала до конца. Программа
у попа была обширная. Подумала: хоть бы записочку оставил на дверях, а
так не знаешь, то ли ждать, то ли нет.
Варвара Тимофеевна присела на паперть, покосилась на старух. Одна
поставила возле себя блюдце, другая консервную банку. Они спокойно сиде-
ли, дожидаясь начала своего рабочего дня.
Варвара Тимофеевна с удовлетворением подумала, что никогда в своей
жизни не протягивала руку за даровым куском. Бог это знает и должен
учесть и сделать снисхождение.
Варвара Тимофеевна еще раз тщательно по десятилетиям стала просматри-
вать свою жизнь.
...Тогда Сережа бросил Соню и перешел к Варваре. Вся деревня придер-
живала усмешку ладонью.
Однажды утром Соня пришла бить Варвару, но драки не вышло.
- Ты что ж, мужа от живой жены увела? - спросила Соня. Она стояла в
белой кофточке с короткими рукавами и нравилась Варваре.
- В Советском Союзе десять миллионов одиноких, - грамотно ответила
Варвара. - Две Москвы можно поставить. Ты пожила, а теперь моя очередь.
- Так у него ж ребенок, - сказала Соня. - Он же переживает. Плачет.
- Привыкнет, - ответила Варвара.
- Ну погоди, - предупредила Соня. - С тебя бог спросит.
И все-таки они разодрались.
В доме Малашкиных шел какой-то праздник. Варвара зашла, и в этот мо-
мент ее деликатно постучали по спине. Обернулась. Перед ней стояла Соня.
- Это ктой-то к нам пришел? - змеясь губами и глазами, ласково спро-
сила Соня.
Варвара стала думать, что ответить, но Соня кинула ее оземь, потом
села сверху и стала драть за волосы. Бабы обрадовались дополнительному
веселью. А Сережа вышел на крыльцо, стоял, курил, будто все происходящее
не имело к нему ни малейшего отношения. Поглядывал на горизонт, где к
небу прилепилась темная полоска леса.
От тоски и обиды, в темном мстительном чувстве Соня тайно желала ему
смерти. Это было весной сорок первого года. А через два года Сережа сго-
рел живой в танке. Принял адские мученья.
После войны Варвара переехала к сестре в Москву, поселилась в дере-
вянном домике с палисадником. Такой домик стоял в самом центре Москвы, и
получалось, что Варвара живет и в городе и в деревне.
Работала в прачечной на гладильной машине. Гладь не гладь, все равно
помнется. Варвара жила будто по привычке. Никого не любила, и ее никто
не любил.
Варвара жила без любви и привыкла к этому состоянию. Человек не соба-
ка. Ко всему привыкает.
По ночам, перед тем как заснуть, Варвара закрывала глаза и бежала,
бежала, бежала...
Она бежала по полю, а посреди поля горел танк.
Варвара выдергивала оттуда Сережку, охлопывала с него огонь, потом
ложилась на него, загораживая снизу землей, а сверху собой. Загораживала
от войны, от Сони, от судьбы.
А прошлым летом Сережа повадился приходить к ней во сне. Придет, ся-
дет на стул, как ни в чем не бывало разговаривает, шутит.
Варвара сначала ничего, а потом осторожно сказала:
"Сережа, а ведь ты умер". А он ей: "Так ведь и ты умерла".
...Возле Варвары Тимофеевны остановилась женщина, положила двадцать
копеек. Приняла за нищенку.
Варвара Тимофеевна смутилась, встала с паперти, отошла к двери. Поп
все не шел.
В нише над дверью была изображена богородица. Дева Мария.
Варвара Тимофеевна постояла возле девы Марии, потом оглянулась тихо-
нечко и, чтобы никто не видел, нежно погладила ее по круглой детской ще-
ке.
Соня жила в Ленинграде на улице Александра Матросова.
Варвара Тимофеевна приехала в Ленинград рано утром и тут же с вокзала
пошла искать нужную улицу.
Она знала, что Соня жила в няньках, воспитывала чужих детей. Потом
дети повырастали, Соня состарилась и теперь жила одна. У нее была своя
комната и пенсия сорок пять рублей. Сын Митька еще в пятидесятом году
попал в неподходящую компанию и куда-то сгинул.
Варвара Тимофеевна доехала на метро до Финляндского вокзала, потом
пересела на девятый номер трамвая.
Сошла на остановке "Александра Матросова" и двинулась вдоль длинного
корпуса, крашенного в какой-то неестественный розовый цвет.
Она шла и невольно вспоминала Сюхино: свой дом, чуть в стороне от
других дворов, запах старого хлеба и воска. Овраг. За оврагом дуб. Ему
пятьсот лет... Лес просматривается будто сквозь дымку, потому что много
сухих стволов. Вокруг тишина, раздолье для глаза. Как красива ее родина.
Но человеку мало одной только красоты. Ему нужно применение своим силам.
Варвара Тимофеевна поднялась на второй этаж и позвонила в дверь. Отк-
рыла сама Соня. Она была в телогрейке, надетой поверх халата. На ногах
шерстяные носки и галоши.
Она глядела на Варвару с безразличным выражением, и было непонятно:
узнает или нет.
- Узнаешь? - спросила Варвара.
- Узнаю, - спокойно ответила Соня.
Долго молчали. Соня придерживала дверь рукой, будто боялась, что Вар-
вара прорвется.
- Дело у меня к тебе, - сказала Варвара.
- Ну, проходи...
Пошли коридором.
Коридор был длинный, полутемный, по сторонам много дверей. Раньше в
этом доме размещалась гостиница.
Дверь в ванную комнату оказалась открыта. Стены отсырели, потреска-
лись, и было похоже, что по углам живут ящерицы.
Комната у Сони оказалась маленькая, в ней помещались только стол и
диван. Под столом стояла кастрюля.
- Тесно у тебя, - сказала Варвара.
- Тут раньше кладовка была, - пояснила Соня.
Варвара Тимофеевна села на стул. Соня - на диван. На середине стола в
качестве украшения стояли в вазочке крашеные метелки.
- Чего пришла? - спросила Соня.
- Совесть пригнала, - ответила Варвара.
- А раньше где твоя совесть была? Тридцать лет назад?
- Так там любовь была, - сказала Варвара. - А поперек любви какая со-
весть устоит?
Соня глядела на Варвару, сравнивала ее с прежней и была довольна, что
время так расправилось с ее соперницей.
- А чего ты от меня хочешь? - спросила Соня.
- Не знаю.
- А чего пришла?
- Да вот... Пришла. Прощения просить.
- Чего там. Старухи уже...
Говорить вроде было больше не о чем.
Возле двери затрезвонил телефон. Соня вышла и сказала: "Его нету до-
ма". Потом вернулась, бранясь.
В квартире жил студент, который собирал магнитофонные записи, и к не-
му звонил весь город. Телефон находился возле Сониных дверей и звонил
беспрестанно, будто испортился контакт. Соня существовала, как в спра-
вочном бюро.
- Пойдем ко мне жить, - вдруг сказала Варвара Тимофеевна.
Когда ехала к Соне, она точно не могла бы ответить, зачем едет и что
скажет. Но сейчас это решение явилось как-то само собой.
- А что я у тебя забыла? - удивилась Соня.
- У меня квартира отдельная. Без телефона. Дом возле леса стоит. Там
раньше зона отдыха была. Пруд с лодками. У меня пенсия шестьдесят руб-
лей.
- И у меня пенсия, - самолюбиво сказала Соня.
Зазвонил телефон.
Соня опять вышла, сказала: "Его нету дома". И опять вернулась.
- А Сережа тебя жалел, - сказала Варвара. - Мне простить тебя не мог.
Не было у меня с ним счастья. Лучше бы он у тебя остался.
- А у меня б остался, меня б ненавидел, что к тебе не отпустила. Он
по тебе прямо трясся, как тигра в клетке.
- Электричество, - сказала Варвара.
- Чего?
- Любовь, она от людей не зависит. Это электричество.
Соня позадумалась. У нее было овечье выражение лица.
- Никого у него, кроме нас с тобой, не было, - сказала Варвара. - Мо-
лодой совсем пропал.
- Со мной не пропал бы, - сказала Соня. - Это у него душа разошлась.
Соня заплакала.
Варвара подумала и тоже заплакала.
- Я после него никого не любила, - созналась Соня.
Они замолчали, вспоминая прошлую жизнь, Сережу, и он представлялся им
идеальным, а не таким, каким был на самом деле. Память отбросила все тя-
гостное, обыденное и явила им прошлое очищенным и возвышенным. Они люби-
ли это прошлое и себя в нем, и это мирило их с сегодняшним одиночеством,
скудостью существования.
- Все же мы не чужие, - определила Варвара. - У нас общая память. Бу-
дем помогать друг дружке в старости. Мало ли чего... Ты заболеешь - я в
аптеку сбегаю.
- Я подумаю, - сухо сказала Соня и самолюбиво поджала губы.
- Подумай, подумай, - обрадовалась Варвара. - А я тебе подробный ад-
рес запишу.
Зазвонил телефон.
- Да отлай ты их! - посоветовала Варвара. - А хочешь, я отлаю?
- Хочу, - согласилась Соня.
Ей нравилось подчиняться, а Варваре нравилось опекать.
Варвара отвела косынку от уха, взяла трубку. Послушала и сказала:
- Его нету дома.
Должно быть, на другом конце сказали "Извините", потому что Варвара
ответила "Пожалуйста".
На другое утро Варвара Тимофеевна вернулась в Москву поездом, который
прибыл в пять двадцать.
Когда она вошла в квартиру, стены молчали.
Было спокойно и после обеда, и на другое утро.
Варвара Тимофеевна ходила по квартире на цыпочках, боялась даже наб-
рать в чайник воду, чтобы не спугнуть хрупкую, ненадежную тишину. Но бы-
ло тихо, и Варвара Тимофеевна поняла, что богородица договорилась насчет
нее с богом, и теперь все в порядке.
Первым делом Варвара Тимофеевна расставила всю мебель по своим мес-
там.
Собрала на совок осколки люстры и спустила в мусоропровод. Потом взя-
ла стул и, приспособив его на плечо, понесла обратно на помойку.
Весна была холодной. Дети бегали и в летнем и в зимнем. Две пары
двойняшек из третьего подъезда играли посреди двора: две одинаковые де-
вочки крутили веревку, а две одинаковые прыгали, Варвара Тимофеевна при-
остановилась и подивилась прихоти природы, создавшей по два абсолютно
тождественных экземпляра.
Молодой профессор Виля, одетый в распоследнее рванье, как нищий на
паперти, мыл из шланга свою темнокрасную машину. Асфальт вокруг был тем-
ный, а машина сверкала на солнце, как переспелая вишня.
Ромка-татарчонок выволок самокат на тяжелых колесах и проехался по
нежно-зеленой молодой рассаде. Проехался, оглянулся на дело рук своих,
