- Кто? Ирка?
- У нее на лице выражение наивной доверчивости, и она постоянно зада-
ет глупые вопросы.
- Да? - раздумчиво спросил Один, как бы припоминая свою жену. - Ты не
ошибаешься?
- Нет. Я почти убежден.
- Странно... А почему она ушла? Что она говорит?
- То же, что и ты.
- Ну, все-таки... - выпытывал Один.
- Она говорит, что хочет быть женщиной, а вынуждена быть мужиком. У
нее свободное расписание. Ты ей ничего не запрещаешь. И эта свобода -
уже не свобода, а одиночество. И когда она думает, что надо так жить еще
двадцать - тридцать лет, то она падает духом, и ей хочется лечь и зас-
нуть на этот период летаргическим сном.
- Какая низость!
- Что именно?
- Говорить так о собственном муже.
- Она же не всем это говорит. Только мне.
С Лебяжьей канавки был виден Инженерный замок, в котором когда-то
убили Павла Первого. Сбоку раскинулся Летний сад со статуями. Громыхал
пузатый трамвай, который за глаза зовут "американка".
И казалось, что и трамвай, и сад, и замок были глубоко равнодушны к
индивидуальной судьбе отдельного человека и имели выражение: ну и что?
Тебе плохо. Ну и что?
- Пойдем! - сказал Один, и друзья-соперники зашагали широким шагом в
сторону реки Фонтанки, которая во времени Петра звалась "Безымянный
Ерик".
Ирка сидела в кресле, закутав ноги в плед, и читала книгу Андре Моруа
"Литературные портреты".
Когда вошли Один и Другой, она положила в книгу закладочку, чтобы по-
том легче найти нужную страницу.
- Ты что расселась, как у себя дома? - недовольно спросил Один.
- А я у себя дома, - сказала Ирка. - Теперь это мой дом. Другой - мой
муж. А ты - наш друг.
- Я прошу тебя объяснить свое поведение! - потребовал Один.
- Разве Другой тебе ничего не сказал?
- Другой - посторонний человек. Мне не о чем с ним говорить. А ты -
моя жена. Я у тебя спрашиваю.
- Если коротко, то я люблю Другого, - сказала Ирка.
- В этом все дело.
- Глупости! - сказал Один. - Ты не любишь Другого. Ты в него влюбле-
на, а любишь ты меня.
- Я тебя ненавижу! - призналась Ирка. - Ты мне надоел до ноздрей.
- Да, ты меня ненавидишь, - согласился Один. - Но ты все равно меня
любишь. Мы прожили с тобой двенадцать лет, от молодости до зрелости. У
нас с тобой общий ребенок, общее имущество и общая испорченная жизнь. Мы
с тобой глубокие родственники, а родственников не бросают и не меняют.
- Все равно я люблю Другого, - упрямо сказала Ирка.
- Это не серьезно! Любовь - это любовь. А жизнь - это жизнь. И не на-
до смешивать.
- Не слушай его, Ирка, - сказал Другой. - Любовь - это и есть жизнь,
а жизнь - любовь. Тут как раз все надо смешивать.
- А двенадцать лет? - спросил Один. - А нашу общую испорченную жизнь
стряхнуть, как сопли с пальцев?
- Как ты говоришь? - упрекнула Ирка.
- А как ты поступаешь? Сейчас же собирайся и пойдем домой.
- А что мы будем делать дома?
- То же, что всегда. Я смотреть по телевизору хоккей, а ты трепаться
с подругами по телефону.
- Ты будешь смотреть хоккей и трясти на ноге тапок?
- Скорее всего.
- Боже, какая тоска...
- Ты замечаешь, как ты дышишь? - спросил Один.
- Нет. А что?
- Вот так и семейная жизнь. Она должна быть обычной и незаметной, как
дыхание. Тогда она высвобождает в человеке творческие силы. На страстях
живут одни бездельники.
- Не соглашайся, Ирка, - попросил Другой. - Мы с тобой сейчас пойдем
на Неву и покатаемся на пароходике.
- Если ты будешь совращать мою жену, я тебя ударю, - предупредил
Один.
- А я тебе отвечу, - предупредил Другой.
- Мальчики, если вы раздеретесь, я буду вынуждена принять сторону мо-
его первого мужа.
- Почему? - обиделся Другой.
- Потому что он голодный.
- Ну и что, я тоже ничего не ел с утра.
- Но с ним я прожила двенадцать лет, а с тобой три с половиной часа.
- Пойдем! - потребовал Один. - Я не могу больше ждать. Через двадцать
минут матч "Спартак" - ЦСКА.
- О боже! - вздохнула Ирка и с неохотой вылезла из-под пледа. - Ногу
отсидела, - сказала она и, прихрамывая, пошла в прихожую.
Один и Другой двинулись следом.
Ирка надела плащ, покрыла голову платочком. Она перекрестила кончики
платка, стала завязывать их на шее сзади. Кончики были скользкие и ко-
роткие. Ирка запутала свои легкие пальцы и, было похоже, сейчас завяжет
их на два узелка.
- Я готова! - объявила наконец Ирка.
- А вещи? - спросил Один.
Ирка прошла в комнату и скоро вернулась оттуда с книжкой Андре Моруа
"Литературные портреты".
- Все! - сказала Ирка.
- А я? - спросил Другой, и его глаза наполнились настоящими слезами.
- Пойдем с нами! - пригласил Один. - Что ты будешь сидеть в таком
настроении?
- Ты увел у меня жену, и я же должен к тебе идти?
- Не упрямься, - сказала Ирка.
Дом стоял на Литейном проспекте, который во все времена назывался Ли-
тейным.
Войдя в свой подъезд, ступив на свою территорию, Один почувствовал
себя увереннее.
- А ты тоже хороша, - сказал он Ирке. - С моим приятелем, за моей
спиной...
- А что мне, на танцы прикажешь бегать за счастьем? - возмутилась Ир-
ка. - Мне не семнадцать лет. У меня работа, семья, хозяйство. Когда мне
бегать? Да лучше Другого и не найти. Ты и сам это прекрасно знаешь.
Между этажами на лестничной клетке сидел сиамский кот с голубыми гла-
зами. Он с подобострастием глядел на людей, и это выражение попрошайки
было несвойственно гордому полудикому зверю. Почти тигру.
- Бездомный, - сказала Ирка. - Кто-то потерял.
- У вас даже лестничные коты и те сиамские, - расстроился Другой.
- Не переживай, - попросила Ирка.
Другой заплакал.
- Если бы я не привел его к нам, ты бы не ушла.
- Надо мыслить конструктивно, - посоветовал Один. - Надо думать не о
том, что было бы, если бы... А надо думать о том, что есть в данный мо-
мент и как это можно переменить.
- А как это можно переменить? - спросил Другой.
- Это не в твоих возможностях.
- А что же мне делать?
- Не думать.
- Брось его, Ирка. Посмотри, какой он противный.
- Он очень противный, - согласилась Ирка.
Возле знакомой двери лежал знакомый половичок, бывший в свои лучшие
времена Иркиной курткой.
Возле половичка стоял чемодан, а на чемодане сидела девушка с больши-
ми глазами, сложив на коленях легкие нежные руки.
- Вовик... - девушка встала с чемодана. - А я ждалаждала... А тебя
нет и нет... Я сама пришла.
- Познакомьтесь, это Вера, - представил Один.
Вера протянула всем свою легкую руку.
- Ирина, - сказала Ирка.
- Станислав, - представился Другой.
- Вера, видишь ли... - начал Один. - Я думал, что я свободен. Но ока-
зывается, что я женат. Вот моя жена.
- Ирина, - еще раз напомнила Ирка.
- Я тебя обманывал, - продолжал Один. - Но не нарочно. Я и себя тоже
обманывал.
- Бедный... - проговорила Вера, и ее глаза наполнились слезами сост-
радания. - Но ты не переживай. Я все равно буду любить тебя.
- Неопределенность разъест ваше чувство, - сказала Ирка. - Вы будете
страдать.
- А что мне делать?
- Выходите замуж.
- За Другого, - подсказал Один.
- А что ты распоряжаешься? - вмешалась Ирка.
- Но ведь лучше Другого она все равно никого не найдет. Нам не при-
дется за него краснеть.
Вера доверчиво посмотрела на Ирку.
- Он очень хороший, - честно подтвердила Ирка. - Он умеет расколдовы-
вать все предметы и слова. Рядом с ним вы больше увидите вокруг себя, и
в себе, и в других.
Вера подошла к Другому и, подняв голову, стала его рассматривать.
- Он хороший, - сказала она. - Но рядом с ним я ничего не увижу, по-
тому что я не люблю его. А он не любит меня.
- Я не люблю вас, - согласился Другой. - А вы не любите меня. Но мо-
жет быть, когда-нибудь через десять лет, мы с вами станем глубокие
родственники.
Один достал ключи и стал отпирать свою дверь.
Другой взял чемодан Веры и повел ее за руку вниз по лестнице.
Вера покорно шла следом, на расстоянии своей вытянутой руки, и, выг-
нув шею, смотрела на Вовика.
Сиамский кот дремал на радиаторе парового отопления.
Заслышав людей, он приоткрыл один глаз, и выражение его морды как бы
говорило: может быть, с точки зрения сиамских и сибирских благополучных
котов, я живу ужасно. Но с точки зрения обычных лестничных кошек, я
просто процветаю. Здесь ухоженная, проветренная лестница, лояльные
мальчишки и сколько угодно качественных объедков.
ЦЕНТР ПАМЯТИ
Все началось в пятницу, во второй половине дня, когда Варвара Тимофе-
евна вернулась из булочной.
Она достала из авоськи половинку орловского хлеба, пакетик с чаем. На
пакетике был написан какой-то сложный шифр, похожий на текст шпионской
радиограммы: МПП РОСГЛАВДИЕТЧАЙ ГОСТ 1938-46...
Варвара Тимофеевна не стала вникать в премудрость, поставила пакетик
на стол, и в ту же минуту медленно, будто нехотя, растворились обе рамы
кухонного окна.
Варвара Тимофеевна точно знала, что окна были задраены и закрыты на
все оконные задвижки. Сами по себе они раствориться не могли, и было по-
хоже, будто кто-то показал фокус.
Варвара Тимофеевна несколько оскорбилась фамильярности фокусника, но
не растерялась, а моментально вернула все на прежние места: затворила
окна и еще закрыла их на шпингалеты.
В это время распахнулись дверцы кухонной полки, висящей на стене.
Чашки стали подскакивать на блюдцах, как бы примериваясь, потом соскочи-
ли на пол, а следом за чашками бросились вниз блюдца, предпочитая скорый
конец долгой разлуке.
Варвара Тимофеевна собрала с пола осколки, высыпала их в мусорное
ведро. Выпрямилась и сквозь раскрытую дверь увидела: кушетка в комнате
медленно поехала от стены к центру, а ящик для белья стал раскачиваться
на носках, как человек в раздумье: с пятки на носок.
Варвара Тимофеевна приложила руку к стене. Стену знобило, и Варвара
Тимофеевна догадалась, что в Москву началось землетрясение, как в Таш-
кенте.
Она где-то слышала, что при землетрясении надо: встать в дверной про-
ем: там рушится в последнюю очередь или не рушится вообще.
Варвара Тимофеевна перебежала маленький коридорчик своей квартиры,
встала под дверной косяк и простояла без паники час, а может, и два.
Потом ей надоело жить без впечатлений, и она пошла к соседям разуз-
нать размер морального и материального ущерба.
У соседей все было обычно и привычно.
Варвара Тимофеевна вернулась домой, легла животом на подоконник, выг-
лянула в окно. На улице - никаких примет землетрясения: земля не гудела.
Собаки не лаяли. Дети справляли свое детство. Десятилетний Ромка-татар-
чонок поддал ногой мягкий мяч, где-то пропускающий воздух. Мяч шмякнулся
в свежую рассаду, которую Варвара Тимофеевна высадила во дворе перед до-
мом.
- У, паралич! Дьявол не нашего бога! - завопила Варвара Тимофеевна. -
Вот я щас выйду, вот я тебя поймаю...
- Это детская площадка, а не огород, - огрызнулся снизу Ромка. Когда
Варвара Тимофеевна была высоко, он ее не боялся. - Вы бы еще свиней раз-
вели...
Варвара Тимофеевна хотела ответить Ромке, но за ее спиной раздался
звук-лязг средней мощности.
Варвара Тимофеевна оглянулась. На полу лежала люстра, вернее, то, что
было люстрой. В потолке зияла черная неаккуратная дыра.
Когда стихийное бедствие касается всех людей, то несчастье как бы
раскладывается на всех в равной мере, и это не так обидно для каждой от-
дельной личности.
Но когда стихийное бедствие касается только одного человека, то это
воспринимается как несправедливость, а всякая несправедливость покрывает
душу шрамами.
Варвара Тимофеевна оделась и пошла в домоуправление.
Управдом Шура внимательно выслушала Варвару Тимофеевну и сказала, что
ни о каком индивидуальном землетрясении не может быть и речи, потому что
в Москве нет вулканов. А стены трясутся скорее всего оттого, что сверху
