вилась. - Позиция: "мое" или "не мое". А если "не мое", то и пошла к
чертям собачьим.
- Но ведь все так, - сказала я.
- Но как же можно уйти, когда чувство?
- Во имя будущего. В наших отношениях нет будущего.
- Будущее... - передразнила Татьяна. - Наше будущее - три квадратных
метра.
- Значит, он ищет ту, которая его похоронит.
- Не все ли равно, кто похоронит. Надо искать ту, с которой счастье.
Сегодня. Сейчас.
Татьяна смотрела на меня истово, как верующая, и мне тоже захотелось
счастья сегодня, сейчас. Сию минуту. Я даже оглянулась - не стоит ли оно
у меня за спиной.
Подошла наша очередь.
Заведующая аттракционом - тетка с толстыми ногами - отомкнула калитку
и стала запускать очередную партию страждущих.
Дети как-то мгновенно похудели, а глаза стали больше, будто часть их
плоти переместилась в глаза. Я тоже почувствовала давно забытое, или не
познанное ранее, волнение и не сводила подобострастных влюбленных глаз
со строгого лица толстой тетки.
До калитки оставалось три человека. В этот момент Ленка потянула
Татьяну за руку и что-то сказала ей на ухо.
- Отойдите все в сторону, - приказала Татьяна. Она выгребла девчонок
из очереди и отвела их от калитки.
- Почему? - искренне оторопела моя дочь и забегала глазами по лицам.
Ленка молчала. У нее было виноватое страдальческое выражение лица.
- Мы сейчас. - Татьяна схватила Ленку за руку, и они помчались, оди-
наково перебирая ногами. Татьяна бежала впереди, а Ленка следом, на
расстоянии вытянутой руки.
Наташка и Юлька смотрели, как мимо них прошли те, кто стоял позади.
Они протиснулись на площадку и брызнули во все стороны, как муравьи
из-под ладони.
Цепи были длинные и, казалось, свисали с самого неба. К каждой паре
цепей приделана скамеечка - качели, куда помещается по одному человеку.
Все расселись, каждый на свою скамеечку, и застегнули перед собой
ремни, чтобы не выпасть и не улететь в небо.
Все разместились и пристегнулись. Толстая тетка захлопнула калитку и
с категоричным видом нажала какуюто кнопку. Круглый диск начал медленно
крутиться, вместе с диском крутился столб, и центробежная сила стала от-
дувать цепи.
Люди полетели по кругу. Земли не было видно, и им, наверное, каза-
лось, что они летят вообще. Они летели вообще над очередью, над Юлькой и
Наташкой, которые стояли с туповатыми личиками - отвергнутые, но мужест-
венные, облагороженные испытанием.
Явились Татьяна с Ленкой. Ленка подошла к девочкам. Теперь их было не
двое, а трое - полный комплект. Девочки смотрели налетающие качели и пе-
реживали каждая свое: Ленка - радость за других, Юлька - зависть, Наташ-
ка - легкое злорадство: тем, кто был сейчас на качелях, оставалось
только полторы минуты. Им оставалось меньше, чем половина. А у нее, у
Наташки, все было впереди. У нее было впереди целое счастье плюс ожида-
ние счастья, что само по себе тоже очень ценно.
- А нам билеты? - спохватилась Татьяна.
Я сообразила, что мы не взяли себе билеты.
- Не успеем, - поняла я.
Дети обернулись. Они смотрели испуганно и настороженно, как зверьки,
заслышавшие чужие шаги. Заставлять их ждать снова было немыслимо. Мы
просто могли сорвать их надежду. На качели они попали бы сломленными, и
радость уже не достала бы их через эту сломленность.
- Успеем, - сказала Татьяна и провалилась сквозь землю.
Дети вывернули головы и стояли так до тех пор, пока Татьяна не воз-
никла на прежнем месте.
Тетка тем временем нажала кнопку. Столб перестал крутиться, и летаю-
щие качели вернулись на круги своя.
Девочки напряглись, как перед стартом на первенство Европы.
Потом в какую-то секунду мы все оказались в калитке, а в следующую
секунду - на круглой деревянной площадке.
Наташка, Юлька и Ленка метнулись в одну сторону. Наташка первая
взгромоздилась на скамеечку. Между Юлькой и Ленкой произошла страстная
кратковременная борьба за место возле Наташки. Юлька удачным приемом от-
пихнула Ленку и села сразу за Наташкой.
Незнакомый мальчик в синей беретке отпихнул Ленку и сел следом за
Юлькой.
Вокруг шустро рассаживались дети и взрослые.
- Лена! - крикнула Татьяна. - Иди сюда!
Ленка не двигалась. Она стояла с лицом, приготовленным к плачу.
- Леночка! - Татьяна хотела переключить ее внимание на действие или
хотя бы на видимость действия. - Беги скорей! А то тебе места не оста-
нется...
Татьяна подбежала к дочери и потащила ее на другую половину круга.
Ленка зарыдала.
- Ну какая тебе разница, где сидеть? - спросила Татьяна, как бы сни-
мая этим вопросом всю несправедливость.
- Д... да, а почему опять я? П... почему все время я?
Ленка иногда легко заикалась, но когда она волновалась - это проявля-
лось сильнее. Татьяна посмотрела на свою дочь, обиженную людьми и, как
ей показалось, богом, и ее лицо сделалось проникновенно грустным. Она
прижала Ленкину теплую голову к своей щеке. Ей тоже хотелось плакать. Я
видела, как подтаяли у нее глаза, определились морщинки, и в молодом ее
лице проглянули черты будущей старухи.
Юлька и Наташка выглядывали воровато, как мыши. Они были вполне
счастливы и тем несимпатичны.
Ленкино страдание все же достало их и легло на душу легким угрызением
совести, смешанными с эгоистическим удовлетворением.
- Мам! - Наташка помахала из-за цепи кургузой ручкой.
- Сиди! - резко ответила я, хотя Наташка была абсолютно ни в чем не
виновата. Просто некрасиво быть благополучной, когда другие страдают.
Татьяна усадила Ленку на свободную скамеечку и пристегнула перед ней
ремешок.
Тетка удостоверилась, что все в порядке на вверенном ей участке, и
нажала единственную кнопку на своем пульте управления.
Круглый диск начал медленно вращаться. Предметы медленно поплыли в
стороны и вниз.
- Леночка! - крикнула Татьяна. Это значило: "Леночка, посмотри, как
хорошо, а будет еще лучше!"
Ленка сидела с окаменевшим профилем и не повернула головы. Это значи-
ло: "Мне плохо и никогда не будет хорошо. И я вас не прощу, как бы вы
передо мной ни старались. Я всю жизнь буду мстить вам своей печалью".
Принципиально грустная Ленка проплыла и исчезла.
Я полетела в небо. Сердце толчками переместилось в пятки.
Потом я полетела к земле, и сердце медленно, туго подплыло к горлу. Я
не чувствовала напряжения цепей, и мне казалось - падению не будет кон-
ца. Но вот цепи; натянулись, я поняла: не выдержат. Сейчас рухну и взор-
вусь - и через боль перейду в другое существование. Но в этот момент ме-
ня понесло в облака. Снова не было натяжения цепей, и казалось - возне-
сению не будет конца.
Из ниоткуда, как во сне, на меня наплывает моя дочь - смуглая и яр-
кая, как земляничка. Она беззвучно хохочет. Ее дивные волосы текут по
ветру.
Вот мои молодые родители: папа в военной форме, мама в крепдешиновом
платье, синем в белый горох.
Мама наклоняется к папе и показывает на меня:
- Это твоя дочь. А ты не хотел...
Вот мой нерожденный сын.
Я волнуюсь, что он выпадет из качелей. Мне хочется на лету выхватить
его и прижать к себе. Но он проносится мимо, и я не успеваю рассмотреть
его лицо.
А вот, стоя ногами на качелях, раскинув руки как распятье, летит мой
любимый. Он не хуторянин. Нет. Он бродяжка. Он никогда не бросит, но и
себе не возьмет. Он разобьет на мелкие кусочки, а осколки положит в кар-
ман.
Он летит, как таран. Я едва успеваю увернуться.
- Не улетай! - кричит он мне.
- Я больше не люблю тебя, - кричу я, и мне становится легче. Так лег-
ко, что я не чувствую своего тела.
Я пою. Но пою не напряжением горла. Просто песня вместо меня. Я сво-
бодна от прошлого. Я готова к новой любви. Как зовут тебя, моя новая лю-
бовь?
...Четыре минуты окончились.
Мы отстегнули ремешки и сошли на деревянный диск. Потом прошли сквозь
железную калиточку. Спустились на землю.
Очередь не увеличилась и не стала меньше. Осталась такой же, как бы-
ла. И выражение лиц было прежним. Видимо, все, кто становился причастным
к ожиданию, надевали это выражение, как надевают тапки при входе в му-
зей.
- Чем кормить? - спросила себя Татьяна. Она была уже дома.
Обед у меня был. Меня мучили другие проблемы. И мой побродяжка уже
шел по моей душе, выбирая осколки покрупнее, чтобы наступить на них сво-
ей интеллигентной пяткой.
Юлька, Ленка и Наташка стояли рядом. Переживали каждая свое: Юлька
была бледная, почти зеленая. Ее мутило от перепадов, и она испытывала
общее отвращение к жизни.
Ленка смотрела перед собой в одну точку, и отсвет пережитого восторга
лежал на ее лице.
Наташка уже забыла о летающих качелях. Ей хотелось на "чертово коле-
со". Она сложила руки, стала неуверенно торговаться, не веря в успех.
Жизнь представлялась ей сплошной сменой праздников.
ГЛУБОКИЕ РОДСТВЕННИКИ
С Невы дул осенний ветер.
Один и Другой стояли возле Лебяжьей канавки, как в свое время Пушкин
с Мицкевичем, и смотрели вдаль.
Человек - часть природы, поэтому связан с ней и зависит от нее. Один
и Другой стояли и зависели от осени, от ветра, от низких облаков. Тянуло
на откровенность.
- Ирка сильнее меня, - говорил Один. - Она в полтора раза больше мое-
го зарабатывает. Это меня унижает. Понимаешь?
- Понимаю, - согласился Другой.
- Во-вторых, у нее свободное расписание, и я никогда не знаю, где она
бывает и что делает. Я хожу в прачечную, выбиваю ковры, купаю в ванне
ребенка. Вот уже десять лет она хочет сделать из меня бабу, а я мужик. И
она мужик. А женщины в доме нет. И когда я думаю, что нам придется так
мучиться еще двадцать - тридцать лет, я падаю духом и мне не хочется
жить.
По Неве прошел речной трамвайчик. Озябшие, нахохлившиеся пассажиры,
втянув головы в плечи, стояли на палубе и, казалось, совершали воскрес-
ную прогулку комуто назло.
- А с Верой - я бог! Когда она слышит, как я чихаю, у нее на глазах
слезы от умиления. А когда она смотрит, как я ем, она смеется и говорит,
что я широко кусаю. А раньше я никогда не думал о том, как чихаю, как
кусаю. Я никогда не думал, что это может быть нужно еще кому-то, кроме
меня. Понимаешь?
- Понимаю, - сказал Другой. Он тоже всегда думал, что жует и чихает
исключительно для себя.
- В этой новой создавшейся ситуации я бы не хотел ставить в
двойственное положение себя, и Ирку, и мою новую любовь, - продолжал
Один, вдохновленный пониманием друга. - Это будет унизительно для всех
троих. Я решил объявить Ирке, что я от нее ухожу. Разговор может быть
тяжелый, поэтому будет лучше, если ты пойдешь со мной.
- Куда? - уточнил Другой.
- Ко мне.
- А зачем?
- Я же только что сказал: я хочу объявить своей жене, что я от нее
ухожу.
- Если ты хочешь объявить своей жене, что ты от нее уходишь, то надо
идти не к тебе, а ко мне.
- Почему? - не понял Один.
- Потому что сегодня утром твоя жена ушла от тебя ко мне. Теперь она
моя жена.
По Лебяжьей канавке плавали чайки. Они были крупные, как утки, и не
белые, а рябые. Один никогда не видел прежде таких чаек, - должно быть,
они перелетели с Финского залива на Неву, а с Невы перебрались на Ле-
бяжью канавку.
Один смотрел на чаек и приспосабливал новую информацию к своей нерв-
ной системе.
- А почему я об этом ничего не знал? - спросил он после молчания.
- Я специально вызвал тебя, чтобы сказать. Сейчас ты уже все знаешь.
- А почему ты сразу не сказал?
- Я хотел, но ты все время сам говорил. Мне некуда было слово вста-
вить.
- Хорош друг, - брезгливо сказал Один. - А я тебе верил.
- Я перед тобой безупречен, - заявил Другой. - Я давно любил Ирку, но
моя любовь ни в чем не выражалась. Она даже не подозревала, что я ее
люблю.
- А что ты в ней нашел? - заинтересовался Один.
- Она очень красивая.
