ножко в горсть, приподняла голову цыпленка и осторожно утопила ее в сво-
ей ладошке. Ощутила остро-тупой клюв, легкую тяжесть головы, услышала
чуть проступающее тепло длинной вялой шеи.
Цыпленок оставался безучастным, даже не приоткрыл глаз.
"Не жрет", - констатировала тетя Клава, и на ее душу опустилась пе-
чаль, и ей самой, как цыпленку, захотелось прилечь и прикрыть глаза.
Тетя Клава посмотрела за окно. Там гуляли старухи с детьми. Погода
была промозглая. Старухи стояли спиной к ветру, втянув головы в плечи,
неподвижные, как пингвины, а дети носились и вопили, распираемые ра-
достью жизни, и было похоже, что у старух одна погода, а у детей другая.
Дети расположены ближе к земле, и там другой климат.
Тетя Клава перевела глаза на скорбный профиль цыпленка и вспомнила,
что куры любят дождевых червей.
Она взяла с плиты пустую консервную банку, в которую бросала обгорев-
шие спички, нашла алюминиевую ложку, надела куртку и пошла на улицу.
На улице тетя Клава немножко постояла с бабками, деля их беседу, по-
том, как бы между прочим, отделилась от общества, завернула за угол дома
и, оглядевшись по сторонам, достала из-под куртки ложку и банку.
Тетя Клава для устойчивости поставила ноги на ширину плеч, наклони-
лась, крякнув, и стала энергично скрести ложкой землю. Земля была жест-
кая, спрессованная холодом, корнями не пробудившейся еще травы.
Через минуту у тети Клавы перед глазами поплыли геометрические фигу-
ры, она была не приспособлена стоять долго вниз головой.
Тетя Клава распрямилась и сквозь мерцающие фигуры увидела реальную
восьмилетнюю Ленку Звонареву.
- Субботник? - спросила Ленка, кивнув на свежевырытую лунку в земле.
- Червей копаю, - оробело отозвалась тетя Клава.
- Рыб кормить?
Тетя Клава промолчала, не хотела приоткрывать Ленке свою душу.
- А мы рыбам готовый корм покупаем, - похвастала Ленка. - В зоомага-
зине.
До закрытия зоомагазина оставалось меньше часа, поэтому тетя Клава
ринулась туда на такси.
Что-то заклинило в системе постоянного невезения, отказал какой-то
клапан, и тете Клаве беспрерывно счастливо везло в этот вечер: и магазин
оказался открыт, и корм не кончился перед самым носом, и машина летела
над асфальтом, как самолет, и шофер сидел не отчужденный усталостью от
малых тети Клавиных забот, а был мудрый и доброжелательный, как сообщ-
ник.
Правда, вся эта экскурсия в оба конца обошлась тете Клаве во столько
же, сколько стоит здоровая взрослая курица. Но тетя Клава не вспомнила
об этом. Она летела над асфальтом, заботливо придерживая на коленях два
пакета: в одном копошились мелкие розовые гады, а в другом лежал ка-
кой-то прах, похожий на сухих расчлененных мух.
Прошла неделя. Цыпленок выздоровел и бегал по квартире, царапая пар-
кет своими загнутыми когтями.
Тетя Клава вымыла его в ванной с польским шампунем без слез со смеш-
ным детским названием "миракулюм".
Зинаида предупредила запоздало, что кур купать нельзя, они от этого
дохнут.
Тетя Клава не спала всю ночь, то и дело поднимая с подушки голову,
вглядываясь в угол, где комочком сгустившейся темноты дремал цыпленок.
Он сидел, уткнув голову в грудку, цепко облокотив спинку стула. Это был
насест.
Утром стало очевидно, что цыпленок от купанья не сдох, а стал очень
красивый. Его перья сверкали белизной, лапы были нежно-желтые, а красный
гребень пламенел над оранжевым глазом, у которого было какое-то неблаго-
дарное склочное выражение.
У петуха появились свои привычки, продиктованные, видимо, куриным
инстинктом, потому что научить этому тетя Клава его никак не могла. В
четыре часа утра он кукарекал, возвещая новый день. Кукарекал не браво,
а ржавым скрипучим сигналом, но и этого было достаточно, чтобы тетя Кла-
ва просыпалась, а потом лежала в бессоннице, глядя, как на полу вытяги-
вается тень от рамы.
Она боялась, как бы петух не побеспокоил соседей за стеной, и стала
надевать ему на клюв резиночку от аптечного пузырька, и снимала только
во время еды.
Форточку тетя Клава не открывала, боялась, что цыпленок улетит, как
журавль, в небо либо выберется на балкон и там его поймает соседская
кошка Люся. Люся свободно разгуливала по балкону, а иногда вставала на
задние лапы и, уткнувшись мордой в балконную дверь, разглядывала мебель
своими прекрасными грешными глазами.
По вечерам тетя Клава с петухом усаживались перед телевизором и смот-
рели все передачи подряд с таким вниманием, будто им надо было отзыв в
газету писать.
Тетя Клава сидела в кресле, а петух лежал у нее на коленях и, вытянув
шею, смотрел на экран. Наверное, его гипнотизировали движущиеся серо-бе-
лые пятна.
Больше всего они любили смотреть фигурное катание на первенство Евро-
пы. Иногда телевизионный оператор переводил свою камеру на зрителей, и
тогда были видны болельщики: веселые старики в значках, тщательно приче-
санные старухи, изысканно-патлатые красавицы...
Как всегда, звонила Зинаида, выводила пасти свою тоску.
- А мой вчера знаешь когда домой явился? - зловеще спросила Зинаида.
- Пока маленький, ничего... - обеспокоенно ответила тетя Клава. - А
вырастет, боюсь - затоскует...
- Кто? - не поняла Зинаида.
- Петух.
- Да пошла ты к черту со своим петухом!
- А ты со своим зятем, - ответила тетя Клава и положила трубку.
Жизнь текла размеренно, уютно-скучно. Случались плохие настроения,
которые чередовались с хорошими без видимых причин, а просто для баланса
психики организма.
На работе, в четыреста восемьдесят третьем отделении, тетя Клава
вдруг отказалась распространять лотерейные билеты.
Заведующий отделением Корягин воспринял новое поведение тети Клавы
как признаки усталости. Он вызвал ее в кабинет и предложил бесплатную
путевку в санаторий в Ялту.
Хорошо было бы догнать лето, постоять у самого синего моря, поглядеть
на белые корабли, на волосатые пальмы. Хорошо было бы отгулять весной,
чтобы дать возможность товарищам пойти в отпуск летом.
- Я не могу, - отказалась тетя Клава, глядя в надежные глаза Коряги-
на.
- Почему?
- У меня дома некормленный... - тетя Клава хотела сказать "цыпленок",
но не сказала. Корягин мог подумать, что она занялась натуральным хо-
зяйством и из жадности разводит кур.
- Кто некормленный? - обидно удивился Корягин.
- Петя...
- А он что, сам не может разогреть?..
Тетя Клава промолчала.
- Он моложе вас? - догадался Корягин.
Тетя Клава задумалась: у кур другой век, а значит, и другой расчет
возраста.
- Не знаю, - сказала она. - Может, моложе, а может, ровесники.
Тетя Клава вернулась в отдел.
Зинаида сидела на телефоне, игнорируя очередь, скопившуюся у ее окош-
ка. Ее зятя увезли в больницу с язвой желудка. Врачи утверждают, что яз-
ва образуется исключительно на нервной почве. Зинаида подозревала, что
эту почву она вспахала собственными руками, и теперь ее мучили угрызения
совести. Она каждые полчаса звонила домой и спрашивала: "Ну, как наш па-
почка?"
Мимо окон пестрым табором прошли студенты-японцы в красивых курточ-
ках, похожие на елочные игрушки из вечного детства. Прошли светловолосые
девушки, похожие на русских. А возможно, и русские...
Как-то вечером раздался телефонный звонок. Тетя Клава была уверена,
что это Зинаида со своим зятем, но звонил друг молодости по имени Эдик.
Вообще-то он был Индустрий, но это имя оказалось очень громоздким, неп-
рактичным для каждого дня.
В трубке шуршало и потрескивало, голос доносился откуда-то издалека,
и тете Клаве казалось, что Эдик звонит с того света, его голос пробива-
ется сквозь миры.
- Ты что делаешь? - кричал Эдик так, будто они расстались только вче-
ра, а не тридцать четыре года назад.
- Я? - удивилась тетя Клава... - Телевизор смотрю.
- Приезжай ко мне в гостиницу "Юность", - пригласил Эдик.
Тетя Клава представила себя, как пойдет по гостинице в своем немодном
бостоновом пальто, а дежурная по этажу спросит: "Вы к кому?"
- Лучше приезжайте ко мне, - пригласила тетя Клава.
Первый раз она увидела Эдика перед войной, на физкультурном параде.
Эдик бегал с рупором и командовал физкультурниками, а они его слушались.
Он был одет в белую рубашку, белые брюки и белую кепку, - весь белый,
вездесущий, овеянный обаянием власти.
Тетя Клава увидела его, обомлела и уже не могла разомлеть обратно.
Она целый год бегала за Эдиком, а он от нее с тою же скоростью, и расс-
тояние между ними не сокращалось ни на сантиметр. И даже когда он обни-
мал ее и каждая клеточка пела от близости, тетя Клава все равно слышала
эту дистанцию.
А в один прекрасный день Эдик сильно вырвался вперед и исчез. Тетя
Клава осталась без него с таким чувством, будто у нее холодная пуля в
животе: ни дыхнуть, ни согнуться, ни разогнуться. Потом пуля как-то рас-
сосалась, можно было жить дальше.
Тетя Клава вздохнула и поставила на огонь картошку. Хотела было пере-
одеться, но посмотрела на себя в зеркало и передумала, только сильно на-
пудрилась пудрой "Лебедь", так что нос стал меловым, а стекла очков
пыльными.
В дверь позвонили.
Тетя Клава отворила. На пороге стоял человек с портфелем в перекошен-
ном пальто, - должно быть, пуговицы были пришиты неправильно. На голове
была зеленая велюровая шляпа, поля ее шли волнами, как на молодых порт-
ретах Максима Горького.
Тетя Клава не узнала Эдика, но поняла, что это он, потому что больше
некому. Они довольно долго, молча, смотрели друг на друга, потом Эдик
прогудел разочарованно:
- У-у-у, какая ты стала!
Тетя Клава смутилась и немножко расстроилась. Ей в глубине души каза-
лось, что она меняется мало. Меньше, чем другие.
Эдик прошел, снял пальто и шляпу. Он оказался лысым, в модной водо-
лазке из синтетики.
- А еще говорила, что ты в Москве живешь, - упрекнул Эдик.
- Очень хороший район, - заступилась тетя Клава. - Здесь даже иност-
ранцы живут, из Африки.
- В Африке и не к тому привыкли. Там у них вообще пустыня Сахара.
Прошли в комнату.
На подоконнике на своих высоких нежно-желтых ногах стоял петух и
смотрел в окно. На вошедших он не оглянулся, - видимо, его что-то сильно
заинтересовало.
- А у вас что, готовых кур не продают? - удивился Эдик.
- Продают, - сказала тетя Клава.
Перешли в кухню. Там было теснее, уютнее.
Эдик расстегнул портфель, достал оттуда водку и миноги. Миног было
ровно две штуки, одна для Эдика, другая для тети Клавы.
Тетя Клава поставила на стол все, что случилось у нее в доме: соленья
с базара, холодную баранину с чесноком, рыбные котлеты, которые при не-
котором воображении можно было принять за куриные. Картошку она слила,
потом подсушила на огне, бросила туда большой кусок масла, толченый чес-
нок и потрясла сверху промолотыми сухарями.
Выпили по рюмке.
- У-у-у! Какая ты стала! - снова сказал Эдик, отфыркиваясь. Может, он
решил, что тетя Клава не расслышала первый раз.
Ей захотелось сказать: "На себя посмотри!", но смолчала, положила ему
на тарелку кусок мяса в красноватозолотистом желе.
- А ты хорошо живешь! - похвалил Эдик.
- А вы как?
- Публицистом стал. Я по издательским делам в Москву приехал.
Эдик поставил портфель на колени, вытащил оттуда брошюру с черной бу-
мажной обложкой. На обложке белыми буквами было написано: "Участок доб-
рых воспоминаний".
- А это что за участок? - спросила тетя Клава.
- Кладбище, - сказал Эдик и стал есть.
Тетя Клава из вежливости подержала брошюру в руках.
- Все на ярмарку, - проговорил Эдик. - А я с ярмарки.
- С какой ярмарки? - не поняла тетя Клава. Ей почему-то представился
Черемушкинский базар.
- Жизнь прошла, - сказал Эдик. - И ничего хорошего не было...
- Все-таки что-то было.
- А помнишь, как ты меня любила? - неожиданно спросил Эдик.
