Александр представил меня. Все сунули другу другу ладошки и перечис-
лили имена: Лиля, Славик, Александр, Вероника.
- Имя Вероника произносится с ударением на "о", - поправил меня Сла-
вик. - От города Верона.
- А ты откуда знаешь? - Лиля с удивлением уставилась на мужа. Он на
нее, и они некоторое время рассматривали друг друга. Чувствовалось, что
процесс взаимного узнавания у них еще не завершился.
Когда Лиля произносила слова, то ее губы смыкались на согласных с на-
ивным и трогательным выражением. А глаза были раскрыты только для добра
и удивления. В ней было что-то завораживающее, я смотрела на нее, как
змея на дудку заклинателя.
- Вы учитесь? - спросила Лиля.
- Я портниха, - ответила я.
Далее я должна была поинтересоваться родом ее деятельности, но я не
стала спрашивать.
- А меня вызвали на конкурс "Алло, мы ищем таланты".
Я должна была спросить насчет талантов, но воздержалась. А вдруг не
нашли...
- У меня был неудачный репертуар, - сказала Лиля.
- Просто ты не умеешь петь, - сказал муж.
- Конечно. Ты никогда не находишь во мне никаких достоинств. Тебе лю-
бая лучше, чем я.
- Ну почему же? - возразил Александр, хотя это должен был сказать
муж.
- Эта, из Казани, и вовсе петь не умеет. Истеричка, да и все, - оби-
женно сказала Лиля. - Просто у нее был подходящий репертуар.
- Она понравилась всему жюри, - дипломатично сказал Александр.
Подошел официант, заставил весь стол яствами. Александр положил мне
на тарелку китайскую закуску: зеленые яйца, стухшие каким-то особенным,
китайским образом, и к ним водяных червей.
- Сплошные калории, - объяснил он.
Славик разлил водку по рюмкам. Все подняли рюмки и сдвинули взгляды:
летящие глаза Лили, испанские глаза Алехандро, неприкаянные мои глаза и
равнодушные - Славика, под пеплом вежливой скуки.
- За знакомство, - определила Лиля.
Все молча выпили.
На вкус тухлое яйцо оказалось именно тухлым яйцом, и ничем иным. А
черви в соевом соусе пахли сыростью.
Александр стал рассказывать Славику о жюри, о конкурсе, о талантах и
о взаимосвязи этих трех категорий. Он говорил увлеченно, слегка подо-
бострастно, как бы оправдываясь за неуспех Лили. Славик слушал, его лицо
было внимательным и деликатным. Он, казалось, отодвигал подобострастие
Александра и даже суть вопроса о конкурсе. Оставлял только суть самого
Александра и был вежливо снисходителен к этой сути.
Лиля смотрела по сторонам с наивным и рассеянным выражением.
Я сидела и честно выполняла свою роль крыши.
Человек, которого берут для вида, называется "крыша"...
Я - крыша Александра. Славик - крыша Лили. Вернее, не крыша - а зон-
тик. Она держит его при себе на случай дождя или жары. А когда хорошая
погода, то складывает и прячет в сумку: Лиля бегает по жизни с зонтиком
и ищет себе дом.
Подошел какой-то хмырь и позвал ее танцевать.
Она поднялась из-за стола, но не сразу, а сначала потянулась, задви-
гала талией, как бы вывинчивая ее из бедер. Потом отделилась от стула и
пошла.
Все мужчины в зале перестали жевать, смотрели на Лилю и посылали ей
вослед и навстречу мощные флюиды. Воздух был плотный от флюидов, и Лиля
шла медленно, разводя флюиды руками, плечами, коленями. Ее движения были
замедленные и гибкие, как у кошки.
Славик безучастно смотрел ей вслед, а Александр положил руку на спин-
ку моего стула, как бы говоря: у тебя - твое, а у меня мое, и твоего мне
не надо.
Музыканты обрадовались и застучали как бешеные. Все запрыгали, и
Хмырь запрыгал, а Лиля стояла неподвижно, с опущенным глазами, как бы
вбирая в себя ритм.
Потом ритм вошел в нее и стал главнее, чем она сама. Лиля вскинула
руки над головой во всю длину, как бы показывая все свое божье тело и
одновременно извиняясь: ну простите, что я так хороша, уж так вышло. Она
некоторое время вздрагивала на своих длинных ногах, потом перечеркнула в
себе какую-то грань и пошла, гонимая вдохновением.
Если рассматривать танец как самовыражение, то танец Лили можно было
прочитать так: я все беру у тебя, жизнь. Я все у тебя беру и все отдаю.
Ничего не придерживаю. Я все прощаю и за все мщу. Я пойду по лежачим и
сама согласна стать жертвой и услышать ботинок на своем лице...
- Ну, завелась, - сказал Славик обычным тоном, без восхищения и без
раздражения. Видно, ему это божье тело и божье вдохновение успели десять
раз надоесть.
- Она очень красивая, - сказала я.
- Да? - удивился Славик. - Там, где мы живем, другая эстетика.
- А где вы живете?
- В Муромской области. Село Карачарово.
- Действительно? - не поверила я.
- Ну, конечно, - Славик улыбнулся. Улыбка у него была какая-то нео-
кончательная.
- А кем вы работаете?
- Врач, - сказал Славик. - А Лилька лаборантка.
Я был для нее большое начальство.
- А что делает лаборантка? - спросила я.
- Анализы.
- Какие?
- Кровь. Моча и прочее.
- Лиля имеет дело с мочой? - искренне удивилась я.
- На это надо смотреть как на материал, - сказал Славик.
Подошла Лиля, сопровождаемая Хмырем. Из нее били фонтанчики счастья,
а уголки глаз и губ норовили взлететь с лица.
- Душно, - радостно пожаловалась Лиля.
- Ничего. Положительные эмоции - это тот же кислород. Они ускоряют
окислительные процессы.
Я посмотрела на Александра и догадалась: все радости жизни и явления
природы не существуют для него самостоятельно, сами по себе, а выполняют
служебную роль и служат непосредственно ему, Александру.
Музыка - кайф. Еда - калории. Радость - положительные эмоции. И мне
вдруг захотелось в палатку к Игорю Корнееву. Сидеть себе, возведя глаза
к звездам, и гладить на коленях нежную малахитовую ящерицу.
Александр разлил водку по рюмкам.
- Отсюда ты начнешь завоевывать Москву, - объявил он Лиле.
- А зачем ее завоевывать? - спросил Славик.
- А что еще делать? - поинтересовался Александр.
- Мало ли дел?
- Ты рассуждаешь, как старик, - определила Лиля.
- Старики мудрее молодых, - сказал Славик.
- Старики старше молодых, - сказал Александр. - Я буду старым тогда,
когда я буду старым. А сейчас мне тридцать лет, и я никогда не умру.
- Как это? - спросила я.
- Не захочу.
- Все равно умрешь.
- Нет. Я вызову все резервные силы организма и останусь.
Я с мистическим любопытством посмотрела на Александра.
- Выпьем! - напомнил Александр.
Все выпили прозрачную пронзительную водку и сосредоточились на еде.
- Когда Леонардо да Винчи нанимался на работу к какому-то вельможе,
он ему написал: "Я умею строить самолеты и рисовать лучше всех", - пове-
дал Александр.
- Тогда не было самолетов, - уточнил Славик.
- Все равно. Летательные аппараты. Не в этом суть. Леонардо трезво
понимал свое место. И каждый человек должен трезво понимать свое место,
и это не имеет отношения ни к скромности, ни к хвастовству.
Лиля слушала, впитывала в себя Александра синими тревожными глазами.
- Я пою лучше многих, но буду петь лучше всех. - С Леонардо Александр
перешел на себя. - А если явится тот, кто будет петь лучше меня, я ос-
тавлю эстраду и стану делать что-то другое.
- Летательные аппараты, - сказала я.
- Да. Летательные аппараты. Я изобрету самолет, который не будет раз-
биваться. Он, правда, не сможет сесть, но и не упадет. И мне человечест-
во поставит памятник.
- А зачем вам памятник? - спросил Славик.
- А вам не хочется?
- Памятник? Нет, не хочется. Я исповедываю маленькие радости каждого
дня.
- Потому что тебе недоступно большее, - отозвалась Лиля.
- Может быть, - не обиделся Славик.
- Я однажды был за границей. Там ныряльщики деньги зарабатывали, ны-
ряли со скалы в залив. Надо было не просто прыгнуть и лететь, а в полете
обогнуть выступ. Понимаешь? - Он обернул ко мне оживленное лицо. - Не
просто лететь вниз, а управлять телом, чтобы не ахнуться о выступ. Так
что вы думаете? Я тоже залез и прыгнул. И обогнул. Меня, правда, в тот
же день посадили в самолет и отправили обратно.
Я посмотрела на Александра и по его лицу поняла, что он сейчас там,
на вершине скалы.
- А знаете, почему я прыгнул?
- Любопытство к своим возможностям, - сказала я.
- Потому что вокруг было много народу, - сказал Славик.
- Верно, - подтвердил Александр. - Я очень завишу от чужого мнения. Я
мог бы даже умереть на народе. Пусть меня поставят на лобное место и от-
секут голову, только чтобы была полная площадь народу.
Подошел официант и стал убирать со стола пустые тарелки. Александр
задержался на нем глазами, и я догадалась: он не хотел, чтобы официант
отходил. Ему хотелось, чтобы он остался и послушал. Мы были для него -
не только Лиля, Славик и я. Мы были - аудитория. И чем она шире, тем
лучше.
Александра было так много, что ему хотелось поделиться собой с други-
ми.
А я - никакая. Мне и делиться нечем. Я, правда, могу собрать изношен-
ные вещи и поставить на них заплатки в форме листика или сердечка.
Лиля и Славик отправились танцевать. Славик и сидел и танцевал пото-
му, что он попал под ситуацию.
Крыша - соучастие в предательстве. Славик оказался соучастником
собственного предательства.
- А ты действительно можешь изобрести летательный аппарат? - спросила
я.
- Могу, - просто ответил Александр. - Я все могу, за что ни возьмусь.
Я даже штопаю лучше, чем Софка. У меня незаметно - где штопка, а где
здоровая ткань.
- А почему ты такой?
- Потому что мне интересно жить.
Лиля и Славик вернулись посреди танца. Выяснилось, что Славик не взял
у квартирной хозяйки ключи и теперь та не сможет лечь спать. Либо уже
легла и ей придется вставать и отпирать двери.
Лиля молча глядела перед собой. В ее глазах остановилась затравлен-
ность.
Есть люди - кошки, а есть люди - собаки. Кошки привыкают к дому, со-
баки - к людям. Лиля была не кошка и не собака, какой-то другой зверек,
неведомый мне.
- Я никогда ни перед кем не унижалась, - проговорила Лиля, глядя на
меня. - Я даже не знаю, что это такое. - Лиля внезапно замолчала, будто
выключили звук. - Я очень гордый человек. - Лиля снова замолчала. - Но
квартирная хозяйка для меня священная корова, которой все позволено. Ей
можно все, а мне ничего. Я ему сразу сказала: возьми ключи!
Лиля резко замолчала, и я увидела, что она плачет. Плачет яростно и
трудно, скрываясь за словами и неподвижным лицом.
Она плакала потому, что провалилась на конкурсе и теперь должна будет
вернуться а орбиту маленьких радостей. Рассматривать под микроскопом мо-
чу и считать, что это материал. А ей так хотелось бы нырять со скалы
вниз головой у всех на виду.
Мне захотелось ей сказать: "Не разобьешься, так устанешь. А когда че-
ловек устает, ему плевать: смотрят на него или нет".
Принесли горячее, трепанг в соусе. Это блюдо не имело вкуса, напоми-
нало неподсоленный рисовый отвар.
Должно быть, трепанг был неправильно приготовлен, либо переморожен,
либо то и другое.
- Не переживайте, - сказала я Лиле. - И не бойтесь квартирных хозяек.
Самое главное - это не зависеть от чужого мнения.
Музыканты на помосте красиво сходили с ума.
Певец, длинноволосый и изящный, как женщина, вздрагивал и выкрикивал
песню, будто давал сигналы из какойто своей страны.
- Пойдем! - Александр позвал меня танцевать.
Я глядела на темную колышащуюся массу, где все были заражены микробом
веселья. Веселье казалось мне неестественным, воспаленным, как перед об-
щим несчастьем. Перед войной или перед чумой.
Пока мы продвигались между столиками, певец замолчал, а потом запел
медленную песню. Музыканты притихли и стали томные.
Александр обнял меня, закрыл глаза, прижался щекой к моей щеке, как
бы спасаясь от войны, от чумы.
Я глаз не закрывала. Наоборот, я раскрыла их пошире и увидела, что он
не меня обнял. И мне вдруг показалось, что все танцуют не с теми. Все
