Сырость прохватывала до костей, и отвратно пахло - не то падалью, не то
испорченной канализацией. Нет, это было совсем не то, что нужно. Мне не
хотелось терять времени даром, и я подумал, что, пожалуй, сейчас вернусь и
скажу, что приду в другой раз. Но сначала я решил - просто из любопытства
- пройти немного по тоннелю. Я пошел направо, на свет далеких ламп. Я
перескакивал через лужи, спотыкался о прогнившие шпалы, путался в
оборванных кабелях. Дойдя до первой лампы, я снова остановился.
Рельсовый путь бы разобран. Шпалы валялись вдоль стен, а на пустом
полотне зияли дыры, наполненные водой. Затем я увидел рельсы. Никогда мне
не приходилось видеть рельсы в таком состоянии. Некоторые были скручены
штопором. Они были начищены до блеска и напоминали огромные сверла. Другие
были с огромной силой вбиты в полотно и в стены тоннеля. А третьи были
завязаны в узлы. У меня мороз пошел по коже, когда я увидел это. Простые
узлы, узлы с бантом, узлы с двумя бантами, как шнурки на ботинках... Они
были сизые от окалины.
Я посмотрел вперед, в глубину тоннеля. Оттуда тянуло гниющей падалью,
тусклые желтые огни редких ламп мерно мигали, словно что-то раскачивалось
на сквозняке, заслоняя и снова открывая их. Нервы мои не выдержали. Я
чувствовал, что это не более чем дурацкая шутка, но я ничего не мог с
собой поделать. Я присел на корточки и осмотрелся. Скоро я нашел то, что
искал: метровый обломок железного прута. Я взял его под мышку и двинулся
дальше. Железо было холодное, влажное и шершавое от ржавчины.
Косой мигающий свет далеких ламп озарял скользкие, блестящие от
сырости стены. Я уже давно заметил на них странные круглые потеки, но
вначале не обратил на это внимание, а потом заинтересовался и подошел
посмотреть. По стене, насколько хватал глаз, тянулись два ряда круглых
следов, разделенных метровым интервалами. Это выглядело так, как будто по
стене здесь пробежал слон, и пробежал не очень давно - на краю одного
такого следа слабо шевелилась раздавленная белая сороконожка. Хватит,
подумал я, пора возвращаться. Я посмотрел вдоль тоннеля. Теперь под
лампами впереди были отчетливо видны черные качающиеся гирлянды. Я взял
прут поудобнее и пошел вперед, держась поближе к стене.
Это тоже впечатляло. Под сводами тоннеля тянулись провисшие кабели, а
на них, связанные хвостами и собранные в тяжелые щетинистые гроздья,
покачивались на сквозняке сотни и сотни мертвых крыс. В полумраке жутко
блестели мелкие оскаленные зубы, торчали во все стороны закостеневшие
лапки, и эти гроздья длинными гнусными гирляндами уходили в темноту.
Густой тошнотворный смрад опускался из-под свода и растекался по тоннелю,
шевелящийся, плотный, как кисель...
Раздался пронзительный визг, и под ноги мне вдруг бросилась огромная
крыса. Потом еще одна. И еще. Я попятился. Они мчались оттуда, из темноты,
где не было ни одной лампы. И оттуда вдруг толчками пошел воздух. Я
нащупал локтем пустоту в стене и вдвинулся в нишу. Под каблуками
заверещало и задергалось живое - я не глядя отмахнулся своей железной
палкой. Мне было не до крыс, потому что я слышал, как кто-то тяжело и
мягко бежит по тоннелю, плюхая по лужам. Зря я ввязался в это дело,
подумал я. Железный прут показался мне таким легким и ничтожным по
сравнению с завязанными в узлы рельсами. Это не летучая пиявка... И не
динозавр из Конго... Только б не гигантопитек, все что угодно, только бы
не гигантопитек. У этих ослов хватит ума выловить гигантопитека и
запустить в тоннель... Я плохо соображал в эти секунды. И неожиданно ни с
того ни с сего подумал о Римайере. Зачем он послал меня сюда? Что он - с
ума сошел?.. Только бы не гигантопитек...
Он пронесся мимо меня так быстро, что я не успел разобрать, что это
такое. Тоннель гудел от его галопа. Затем где-то совсем рядом раздался
отчаянный скрежещущий визг пойманной крысы, и наступила тишина. Я
осторожно выглянул. Он стоял шагах в десяти, под самой лампой, и ноги подо
мной обмякли от огромного облегчения.
- Умники-затейники, - сказал я вслух, чуть не плача. -
Остряки-самоучки... Это же надо было додуматься! Таланты доморощенные...
Он услышал мой голос и, задрав кормовые ноги, произнес:
- Температурка у нас будет два метра тринадцать дюймов, влажности
нет, чего нет, того нет...
- Доложи свое задание, - сказал я, подходя.
Он со свистом выпустил из присосков сжатый воздух, бессмысленно
подрыгал ногами и взбежал на потолок.
- Слезай вниз, - приказал я строго, - и отвечай на вопрос.
Он висел у меня над головой среди заплесневелых проводов, этот давно
устаревший кибер, предназначенный для работ на астероидах, жалкий и
нелепый, весь в лохмотьях от карбонной коррозии и в кляксах черной
подземной грязи.
- Слезай вниз! - рявкнул я.
Он швырнул в меня дохлой крысой и умчался в темноту.
- Базальты! Граниты!.. - вопил он на разные голоса. -
Псевдоморфические породы!.. Я над Берлином! Как слышите? Пора спать!
Я бросил палку и пошел за ним следом. Он добежал до следующей лампы,
спустился вниз и стал быстро, по-собачьи, рыть бетон рабочими
манипуляторами. Бедняга, у него и в лучшие-то времена мозг был способен к
нормальной работе только при тяжести в одну сотую земной, а сейчас он был
совершенно невменяем. Я нагнулся над ним и стал шарить под панцирем,
отыскивая узел регулировки. "Вот поганцы", - сказал я вслух. Узел
регулировки был расплющен, словно но нему ударили кувалдой. Он бросил
копать и мягко схватил меня за ногу.
- Стоп! - гаркнул я. - Прекратить!
Он прекратил, лег на бок и сообщил басом:
- Надоел он мне до смерти, Эль. Бренди бы сейчас выпить...
Внутри у него щелкнули контакты, и заиграла музыка. Шипя и
посвистывая, он исполнял "Марш охотников". Я смотрел на него и думал, как
это глупо и отвратительно, как смешно и страшно одновременно. Если бы я не
был межпланетником, если бы я испугался и побежал, он бы почти наверняка
убил меня... А ведь здесь никто не мог знать, что я был межпланетником.
Никто. Ни один человек. И Римайер тоже не знал, что я был
межпланетником...
- Встань, - сказал я.
Он зажужжал и принялся ковырять стену, и тогда я повернулся и пошел
обратно. Все время, пока я шел до поворота в коридор, мне было слышно, как
он гремит и лязгает в груде исковерканных рельсов, шипит электросваркой и
несет околесицу на два голоса.
Противоатомная дверь была уже открыта. Я шагнул через порог и
захлопнул ее за собой.
- Ну как? - спросил круглоголовый.
- Глупо, - ответил я.
- Я же не знал, что вы межпланетник. Вы работали в космосе?
- Работал. Все равно глупо. На дураков. На неграмотных
экзальтированных дураков.
- На каких?
- Экзальтированных.
- А-а... Ну, это вы зря. Многим нравится. А вообще я вам говорил, что
приходили бы вечером. У нас вообще для одиночек развлечений мало... - Он
налил виски и добавил содовой из сифона. - Хотите?
Я взял стакан и облокотился на барьер. Эль с сигареткой, прилипшей к
губе, угрюмо смотрел на экран. По экрану метались осклизлые стены тоннеля,
скрюченные рельсы, черные лужи, летели искры электросварки.
- Это не для меня, - заявил я. - Пусть этим занимаются бухгалтеры и
парикмахеры. Я против них, конечно, ничего не имею, но мне-то надо такое,
чего я никогда в жизни не видел.
- Сами, значит, не знаете, чего хотите, - сказал круглоголовый. - Это
тяжелый случай. Вы, извиняюсь, не интель?
- А в чем дело?
- Нет, вы только не подумайте чего-нибудь, перед костлявой, сами
понимаете, все равны. Я только что хочу сказать? Что интели - самые
капризные клиенты, вот и все. Верно, Эль? Если приходит, скажем, тот же
бухгалтер или парикмахер, он хорошо знает, чего ему надо. Кровь погонять
ему надо, чтобы себя показать, собой погордиться, чтобы девчонки визжали,
чтобы показывать всем дырки в шкуре... Это парни простые, каждому хочется
считать себя мужчиной. Ведь кто он такой, наш клиент? Способностей
особенных у него нет, да они ему и не требуются... Вот раньше, я в книге
читал, хоть завидовали друг другу, сосед, мол, как сыр в масле катается, а
я на холодильник накопить не могу - разве это можно вытерпеть? Цеплялись,
конечно, зубами за барахло, за деньги, за место выгодное... Жизнь на это
клали! У кого кулак крепче или голова хитрее, тот и наверху... А теперь
ведь жизнь стала жирная, тихая, всего в достатке. К чему себя применить? Я
же не карась, я же человек все-таки, мне же скучно, а придумать сам ничего
не умею. Это ведь надо особые способности иметь - придумывать! Это надо же
гору книг прочитать, а попробуй-ка их читать, когда тебя от них тошнит...
Прославиться там в мировом масштабе или выдумать чего-нибудь вроде машины
- это мне и в голову не сразу придет, а если и придет - что толку? Никому
ты в общем-то не нужен, даже жене и детям собственным не нужен, если
разобраться, верно, Эль? Да и тебе никого не надо... Теперь, значит,
придумывают для тебя умные люди что-нибудь новенькое, то ароматьеры эти,
то дрожку, то новую пляску... Питье вот новое придумали... "Хорек"
называется... Хотите, я вам собью? Он этого "хорька" хватит - глаза на
лоб, он и доволен... А пока глаза у него на месте, жизнь для него все
равно что дождевая вода. Вот к нам тут один интель ходит и каждый раз
жалуется: жизнь, говорит, пресна, ребята... А отсюда я выхожу - герой!
После, скажем, пульки или "один на двенадцать" я же совсем по-другому на
себя смотрю. Верно, Эль? Мне все снова сладко делается - бабы, жратва,
вино...
- Да, - сказал я сочувственно. - Я вас хорошо понимаю. Но для меня-то
все это тоже пресно.
- Слег ему нужен, - сказал вдруг Эль басом.
- Что-что? - спросил я.
- Слег, говорю.
Круглоголовый весь сморщился.
- Ну брось, Эль. Ну что ты сегодня какой-то...
- Кашлять я на него хотел, - сказал Эль. - Не люблю я этих... Все ему
пресно, все ему не так...
- Вы его не слушайте, - сказал круглоголовый. - Он ночь не спал,
утомился...
- Нет, почему же? - возразил я. - Очень интересно. Что это за слег?
Круглоголовый опять сморщился.
- Неприлично это, понимаете? - сказал он. - Вы Эля не слушайте, он
хороший парень, простой, но ему обложить человека ничего не стоит. А слово
это нехорошее. Повадились сейчас какие-то на стенах его везде писать. Вот
ведь хулиганье, а? Сопляки, толком и не знают, что это такое, а пишут...
Вон, видите, мы барьер обстругали... Сволочь какая-то вырезала, поймал бы
его - наизнанку бы вывернул... Ведь у нас здесь и женщины бывают.
- Ты скажи ему, - произнес Эль, обращаясь к круглоголовому, - чтобы
раздобыл себе слег и утихомирился. Пусть найдет Бубу...
- Да заткнись ты, Эль! - сказал круглоголовый сердито. - Не слушайте
вы его.
Услышав имя Бубы, я снова наполнил стакан и устроился поудобнее.
- Что же это такое, - сказал я, - тайный порок какой-нибудь?
- Тайный! - сказал Эль басом и нехорошо заржал.
Круглоголовый тоже засмеялся.
- У нас тайного ничего быть не может, - сказал он. - Какие могут быть
тайны, когда народ с пятнадцати лет закладывает? Дураки эти, интели, все
секреты разводят... Хотят двадцать восьмого заварушку устроить, шепчутся,
минометы давеча за город повезли, чтобы спрятать, значит, ну, как дети,
ей-богу! Верно, Эль?
- Ты ему скажи, - простой хороший парень Эль гнул свое. - Ты ему
скажи: пусть валит ко всем чертям. Ты за него не заступайся. Так ему и
скажи: пусть идет к Бубе в "Оазис", и весь разговор.
