Председатель общества "За Старую Добрую Родину, Против Вредных Влияний"
заявил нашему корреспонденту, что общество намерено взять дело охраны
заслуженного отдыха сограждан в свои руки. Председатель недвусмысленно дал
понять, кого именно народ считает источником вредной заразы, бандитизма и
милитаризованного хулиганства..."
На девятнадцатой странице газета отвела полосу для статьи
"выдающегося представителя новейшей философии, лауреата Государственных
премий доктора Опира". Статья называлась "Мир без забот". Доктор Опир
красивыми словами и очень убедительно обосновывал всемогущество науки,
звал к оптимизму, клеймил угрюмых скептиков-очернителей и приглашал "быть
как дети". Особенную роль в формировании психологии современного (то есть
беззаботного) человека он отводил методам волновой психотехники.
"Вспомните, какой великолепный заряд бодрости и хорошего настроения дает
вам светлый, счастливый, радостный сон! - восклицал представитель новейшей
философии. - И недаром сон, как средство излечения многих психических
заболеваний, известен уже более ста лет. Но ведь все мы немножко больны:
мы больны нашими заботами, нас одолевают мелочи быта, правда, редкие, но
кое-где еще сохранившиеся и иногда встречающиеся неустройства, неизбежные
трения между индивидуальностями, нормальная здоровая сексуальная
неудовлетворенность и недовольство собой, столь присущее каждому
гражданину... И подобно тому, как ароматный бадусан смывает дорожную пыль
с усталого тела, так радостное сновидение омывает и очищает истомленную
душу. И теперь нам не страшны более никакие заботы и неустройства. Мы
знаем: наступит час, и невидимое излучение грезогенератора, который я
вместе с народом склонен называть ласковым именем "дрожка", исцелит нас,
исполнит оптимизма, вернет нам радостное ощущение бытия". Далее доктор
Опир объяснял, что дрожка абсолютно безвредна в физическом и психическом
смысле и что нападки недоброжелателей, усматривающих в дрожке сходство с
наркотиками, демагогически болтающих о "дремлющем человечестве", не могут
не вызвать у нас тягостного недоумения, а возможно, и более высоких и
грозных для них, недоброжелателей, гражданских чувств. В заключение доктор
Опир объявлял счастливый сон лучшим видом отдыха, смутно намекал на то,
что дрожка является лучшим средством против алкоголизма и наркоманства, и
настоятельно убеждал не смешивать дрожку с иными (не апробированными
медициной) средствами волнового воздействия.
Еженедельник "Золотые Дни" сообщал о том, что из государственной
картинной галереи похищено ценное полотно, принадлежащее, по мнению
специалистов, кисти Рафаэля. Еженедельник обращал внимание компетентных
органов на то, что этот преступный акт является третьим за истекшие четыре
месяца этого года и что ни одного из ранее похищенных произведений
искусства найдено так и не было.
В общем-то читать в еженедельниках было нечего. Я бегло просмотрел
их, и они произвели на меня самое тягостное впечатление. Их заполняли
удручающие остроты, бездарные карикатуры, среди которых особенной
глупостью сияли серии "без слов", биографии каких-то тусклых личностей,
слюнявые очерки из жизни различных слоев населения, кошмарные циклы
фотографий "Ваш муж на службе и дома", бесконечные полезные советы, как
занять свои руки и при этом, упаси бог, не побеспокоить голову, страстные
идиотские выпады против пьянства, хулиганства и распутства, уже знакомые
мне призывы вступать в кружки и хоры. Были там воспоминания участников
"заварушки" и борьбы против гангстеризма, поданные в литературной
обработке каких-то ослов, лишенных совести и литературного вкуса,
беллетристические упражнения явных графоманов со слезами и страданиями, с
подвигами, с великим прошлым и сладостным будущим, бесконечные кроссворды,
чайнворды и ребусы и загадочные картинки...
Я швырнул эту груду макулатуры в угол. Ну что за тоска! Дурака
лелеют, дурака заботливо взращивают, дурака удобряют, и не видно этому
конца... Дурак стал нормой, еще немного - и дурак станет идеалом, и
доктора философии заведут вокруг него восторженные хороводы. А газеты
водят хороводы уже сейчас. Ах, какой ты у нас славный, дурак! Ах, какой ты
бодрый и здоровый, дурак! Ах, какой ты оптимистичный, дурак, и какой ты,
дурак, умный, какое у тебя тонкое чувство юмора, и как ты ловко решаешь
кроссворды!.. Ты, главное, только не волнуйся, дурак, все так хорошо, все
так отлично, и наука к твоим услугам, дурак, и литература, чтобы тебе было
весело, дурак, и ни о чем не надо думать... А всяких там вредно влияющих
хулиганов и скептиков мы с тобой, дурак, разнесем (с тобой, да не
разнести!). Чего они, в самом деле! Больше других им надо, что ли?..
Тоска, тоска... Какое-то проклятье на человечестве, какая-то жуткая
преемственность угроз и опасностей. Империализм, фашизм... Десятки
миллионов загубленных жизней, исковерканных судеб... В том числе миллионы
погибших дураков, злых и добрых, виноватых и невинных... Последние
схватки, последние путчи, особенно беспощадные, потому что последние.
Уголовники, озверелое от безделья офицерье, всякая сволочь из бывших
разведок и контрразведок, наскучившая однообразием экономического
шпионажа, взалкавшая власти... Пришлось вернуться из космоса, выйти из
заводов и лабораторий, вернуть в строй солдат. Ладно справились. Ветерок
перебирает листы "Истории фашизма" под ногами... Не успели вдоволь
повосхищаться безоблачными горизонтами, как из тех же грязных подворотен
истории полезли недобитки с короткоствольными автоматами и самодельными
квантовыми пистолетами, гангстеры, гангстерские шайки, гангстерские
корпорации, гангстерские империи... "Мелкие, кое-где еще встречающиеся
неустройства", - увещевали и успокаивали доктора опиры, а в окна
университетов летели бутылки с напалмом, города захватывались бандами
хулиганов, музеи горели как свечи... Ладно. Отпихнув локтем докторов
опиров, снова вернулись из космоса, снова вышли из заводов и лабораторий,
вернули в строй солдат - справились. Снова горизонты безоблачны. Снова
вылезли опиры, снова замурлыкали еженедельники, и снова все из тех же
подворотен потек гной. Тонны героина, цистерны опиума, моря спирта... и
еще что-то, чему пока нет названия... И снова все висит на волоске, а
дураки решают кроссворды, пляшут фляг, желают одного: чтобы было весело.
Но где-то кто-то сходит с ума, кто-то рожает детей-идиотов, кто-то странно
умирает в ваннах, кто-то не менее странно умирает у каких-то рыбарей, а
меценаты оберегают свою страсть к искусству кастетами... И еженедельники
стараются прикрыть это смрадное болото хрупкой, как меренги, приторной
корочкой благополучной болтовни, а этот дипломированный дурак прославляет
сладкие сны, и тысячи недипломированных дураков с удовольствием (чтобы
было весело и ни чем не надо думать) предаются снам как пьянству... И
снова дураков убеждают, что все хорошо, что космос осваивается небывалыми
темпами (и это правда), что энергии хватит на миллиарды лет (и это
правда), что жизнь становится все интереснее и разнообразнее (и это,
несомненно, тоже правда, но не для дураков), и демагоги-очернители (читай:
люди, думающие, что в наше время любая капля гноя способна заразить все
человечество, как когда-то пивные путчи превратились в мировую угрозу),
чуждые интересам народа, подлежат всемерному осуждению... Дураки и
преступники... Преступники-дураки...
- Работать надо, - сказал я вслух. - К черту меланхолию... Мы вам
покажем скептиков!
Пора было идти к Римайеру. Правда, рыбари... Ладно, к рыбарям можно
будет сходить потом. Надоело тыкаться вслепую. Я вышел во двор. Было
слышно, как на веранде тетя Вайна кормит Лэна завтраком.
- Ну, мам, ну, я не хочу!
- Кушай, сынок, надо кушать... Ты такой бледненький...
- А я не хочу! Комки противные...
- Да где же комки? Ну, давай я сама съем... М-м-м! Как вкусно!
Попробуй только и увидишь, как вкусно...
- А если я не хочу! Я больной, я не пойду в школу.
- Лэн, ну, что ты говоришь! Ты так много пропускаешь...
- И пусть...
- Как же пусть! Меня уже директор два раза вызывал. Нас оштрафуют!
- Ну и пусть штрафуют...
- Кушай, кушай, сынок... Может быть, ты не выспался?
- Не выспался! И у меня живот болит... И голова... И зуб... Вот
видишь, вот этот...
Голос у Лэна был капризный, и я сразу представил себе его надутые
губы, болтающуюся ногу в носке. Я вышел за ворота. День опять был ясный,
солнечный, чирикали птицы. Было еще слишком рано, и на пути до "Олимпика"
я встретил только двоих. Они шли рядом по обочине тротуара, чудовищно
дикие в веселом мире свежей зелени и ясного неба. Один был выкрашен
ярко-красной краской, другой - ярко-синей. Сквозь краску проступал пот.
Они дышали с трудом, рты их были разинуты, глаза налиты кровью. Я
непроизвольно расстегнул все пуговицы на рубашке и вздохнул с облегчением,
когда эта странная пара миновала меня.
В отеле я сразу поднялся на девятый этаж. Я был настроен очень
решительно. Хочет того Римайер или не хочет, но ему придется рассказать
мне все, что меня интересует. Впрочем, теперь Римайер нужен мне не только
для этого. Мне нужен был слушатель, а в этом солнечном бедламе я мог пока
говорить откровенно только с Римайером. Правда, это был не тот Римайер, на
которого я изначально рассчитывал, но и об этом, в конце концов, тоже
нужно было поговорить...
У дверей номера Римайера стоял давешний рыжий Оскар, и, увидев его, я
сразу замедлил шаги. Он задумчиво поправлял галстук, откинув голову и
глядя в потолок. Вид у него был озабоченный.
- Привет, - сказал я. Надо же было с чего-то начинать.
Он шевельнул бровями, посмотрел на меня, и я понял, что он меня
вспомнил. Он медленно сказал:
- Здравствуйте, здравствуйте.
- Вы тоже к Римайеру? - спросил я.
- Римайер плохо себя чувствует, - сказал он. Он стоял у самой двери и
не собирался, по-видимому, уступать мне дорогу.
- Какая жалость, - сказал я, придвигаясь. - И что же с ним?
- Он очень плохо себя чувствует.
- Ай-яй-яй-яй, - сказал я. - Надо бы посмотреть...
Я подошел к Оскару вплотную. Он явно не собирался пускать меня в
номер. У меня сразу заболело плечо.
- Я не уверен, что это так уж надо, - желчно сказал он.
- Что вы говорите! Неужели так плохо?
- Вот именно. Очень плохо. И вам не следует его беспокоить. Ни
сегодня, ни в другие дни.
Кажется, я пришел вовремя, подумал я. И надеюсь, не опоздал.
- Вы его родственник? - спросил я. Я был очень миролюбив.
Он осклабился.
- Я его друг. Самый близкий в этом городе. Можно сказать, друг
детства.
- Это очень трогательно, - сказал я. - А вот я - его родственник. Все
равно что брат. Давайте вместе зайдем и вместе посмотрим, что могут
сделать для бедняги Римайера его друг и его брат.
- Может быть, брат уже сделал для Римайера достаточно?
- Ну что вы... Я только вчера приехал.
- А у вас нет здесь случайно других братьев?
- Я думаю, их нет среди ваших друзей, - сказал я. - Римайер -
исключение...
Пока мы несли всю эту чушь, я внимательно его рассматривал. Он не
выглядел слишком уж ловким человеком, даже если учесть мое больное плечо.
Но он все время держал руку в кармане, и хотя я был почти убежден, что он
не станет стрелять в отеле, рисковать мне не хотелось. Тем более, что мне
приходилось слышать о квантовых разрядниках ограниченного действия.
