которые открывают законы общественного развития как раз в тот момент,
когда эти законы перестают действовать... Мне его искренне жаль. Ведь
человечество было для него миллиардом жадно разинутых ртов. Он должен был
просыпаться по ночам от ужаса. Это воистину чудовищный кошмар: миллиард
разинутых пастей и - ни одной головы! Я оглядываюсь назад и с горечью
вижу, как слепы они были - потрясатели душ и властители умов недалекого
прошлого. Сознание их было омрачено беспрерывным ужасом. Социальные
дарвинисты! Они не верили в возможность существования, видели только
сплошную борьбу за существование: толпы остервенелых от голода людей,
рвущих друг друга в клочки из-за места под солнцем, как будто оно только
одно, это место, как будто солнца не хватит для всех! И Ницше... Может
быть, он годился для голодных рабов фараоновых времен со своей зловещей
проповедью расы господ, со своими сверхчеловеками по ту сторону добра и
зла... Кому сейчас нужно быть по ту сторону? Неплохо и по эту, как вы
полагаете? Были, конечно, Маркс и Фрейд. Маркс, например, первым понял,
что все дело в экономике. Он понял, что вырвать экономику из рук жадных
дураков и фетишистов, сделать ее государственной, безгранично развить ее -
это и означает заложить фундамент Золотого Века. А Фрейд показал, для
чего, собственно, нам нужен Золотой Век. Вспомните, что было причиной всех
несчастий рода человеческого. Неудовлетворенные инстинкты, неразделенная
любовь, неутоленный голод, не так ли? Но вот является Ее Величество Наука
и дарит нам удовлетворение. И как быстро все это произошло! Еще не забыты
имена мрачных прорицателей, а уже... Как вам кажется осетрина? У меня
такое впечатление, что соус синтетический. Видите, розоватый оттенок...
Да, синтетический. В ресторане мы могли бы рассчитывать на натуральный...
Метр! Впрочем, пусть его, не будем капризны... Идите, идите!.. О чем это
я? Да! Любовь и голод. Удовлетворите любовь и голод, и вы увидите
счастливого человека. При условии, конечно, что человек наш уверен в
завтрашнем дне. Все утопии всех времен базируются на этом простейшем
соображении. Освободите человека от забот о хлебе насущном и о завтрашнем
дне, и он станет истинно свободен и счастлив. Я глубоко убежден, что дети,
именно дети - это идеал человечества. Я вижу глубочайший смысл в
поразительном сходстве между ребенком и беззаботным человеком, объектом
утопии. Беззаботен - значит счастлив. И как мы близки к этому идеалу! Еще
несколько десятков лет, а может быть, и просто несколько лет, и мы
достигнем автоматического изобилия, мы отбросим науку, как исцеленный
отбрасывает костыли, и все человечество станет огромной счастливой детской
семьей. Взрослые будут отличаться от детей только способностью к любви, а
эта способность сделается - опять-таки с помощью науки - источником новых,
небывалых радостей и наслаждений... А вот и кофе! М-м-м... Неплохой кофе!
Между прочим, я слыхал, что Великий Дегустатор удалился от дел. На
последнем Брюссельском конкурсе коньяков произошел грандиознейший скандал,
который удалось замять с огромным трудом. Гран-при получает девиз "Белый
Кентавр". Жюри в восторге. Это нечто небывалое. Это некая феноменальная
феерия ощущений. Вскрывают заявочный пакет и - о ужас! - это синтетик!
Великий Дегустатор побелел как бумага, его стошнило! Мне, между прочим,
довелось попробовать этот коньяк, он действительно превосходен, но его
гонят из мазутов, и у него даже нет собственного названия. Эй экс
восемнадцать дробь нафтан, и он дешевле гидролизного спирта... Возьмите
эту сигару. Вздор, что значит не курите? После такого обеда нельзя не
курить... Я люблю этот ресторан. Каждый раз, когда я приезжаю читать
лекции в здешний университет, я обедаю в "Олимпике". А перед возвращением
я непременно захожу в "Таверну". Да, там нет этой зелени, этих райских
птичек, там немного жарко, немного душно и пахнет дымком, но это
настоящая, неповторимая кухня. Усердные Дегустаторы собираются именно там.
Либо там, либо в "Лакомке". Там только едят. Там нельзя болтать, там
нельзя смеяться, туда совершенно бессмысленно являться с женщиной, там
только едят! Тихо, вдумчиво, сосредоточенно...
Доктор Опир, наконец, замолк, откинулся на спинку кресла и глубоко, с
наслаждением затянулся. Я сосал могучую сигару и смотрел на него. Он был
мне ясен, этот доктор философии. Всегда и во все времена существовали
такие люди, абсолютно довольные своим положением в обществе и потому
абсолютно довольные положением общества. Превосходно подвешенный язык и
бойкое перо, великолепные зубы и безукоризненно здоровые внутренности, и
отлично функционирующий половой аппарат.
- Итак, мир прекрасен, доктор? - сказал я.
- Да, - с чувством сказал доктор Опир. - Он, наконец, прекрасен.
- Вы великий оптимист, - сказал я.
- Наше время - это время оптимистов. Пессимист идет в Салон Хорошего
Настроения, откачивает желчь из подсознания и становится оптимистом. Время
пессимистов прошло, как прошло время туберкулезных больных, сексуальных
маньяков и военных. Пессимизм, как умонастроение, искореняется все той же
наукой. И не только косвенно, через создание изобилия, но и
непосредственно, путем прямого вторжения в темный мир подкорки. Скажем,
грезогенераторы - наимоднейшее сейчас развлечение народа. Абсолютно
безвредно, необычайно массово и конструктивно просто... Или, скажем,
нейростимуляторы...
Я попытался направить его в нужное русло.
- А не кажется ли вам, что как раз в этой области наука - например,
та же фармацевтическая химия - иногда перехлестывает?
Доктор Опир снисходительно улыбнулся и понюхал свою сигару.
- Наука всегда действовала методом проб и ошибок, - веско сказал он.
- И я склонен полагать, что так называемые ошибки - это всегда результат
преступного использования. Мы еще не вступили в Золотой Век, мы еще только
вступаем в него, и у нас под ногами до сих пор болтаются всевозможные
аутло, хулиганы и просто грязные люди... Так появляются разрушающие
здоровье наркотики, созданные, как вы сами знаете, с самыми благородными
целями, всякие там ароматьеры... Или этот, не к столу будет сказано... -
Он вдруг захихикал довольно скабрезно. - Вы догадываетесь, мы с вами
взрослые люди... О чем это я?.. Да, так все это не должно нас смущать. Это
пройдет, как прошли атомные бомбы.
- Я хотел только подчеркнуть, - заметил я, - что существует еще
проблема алкоголизма и проблема наркотиков...
Интерес доктора Опира к разговору падал на глазах. Видимо, он
вообразил, будто я оспариваю его тезис о том, что наука - благо. Вести
спор на таком уровне ему было, естественно, скучно, как если бы он
утверждал пользу морских купаний, а я бы его оспаривал на том основании,
что в прошлом году чуть-было не утонул.
- Да, конечно... - промямлил он, разглядывая часы. - Не все же
сразу... Согласитесь все-таки, что важна прежде всего основная
тенденция... Официант!
Доктор Опир вкусно покушал, хорошо поговорил - от лица прогрессивной
философии, - чувствовал себя вполне удовлетворенным, и я решил не
настаивать, тем более, что на его "прогрессивную философию" мне было
наплевать, а о том, что меня интересовало больше всего, доктор Опир в
конце концов ничего конкретного сказать, вероятно, и не мог.
Мы расплатились и вышли из ресторана. Я спросил:
- Вы не знаете, доктор, кому этот памятник? Вон там, на площади...
Доктор Опир рассеянно поглядел.
- В самом деле, памятник, - сказал он. - Я как-то раньше даже не
замечал... Вас подвезти куда-нибудь?
- Спасибо, я предпочитаю пройтись.
- В таком случае до свидания. Рад был с вами познакомиться...
Конечно, трудно надеяться переубедить вас, - он поморщился, поковырял
зубочисткой во рту, - но интересно было бы попробовать... Может быть, вы
посетите мою лекцию? Я начинаю завтра в десять.
- Благодарю вас, - сказал я. - Какая тема?
- Философия неооптимизма. Я там обязательно коснусь ряда вопросов,
которые мы сегодня с вами так содержательно обсудили.
- Благодарю вас, - сказал я еще раз. - Обязательно.
Я смотрел, как он подошел к своему длинному автомобилю, рухнул на
сиденье, поковырялся в пульте автоводителя, откинулся на спинку и,
кажется, сейчас же задремал. Автомобиль осторожно покатился по площади и,
набирая скорость, исчез в тени и зелени боковой улицы.
Неооптимизм... Неогедонизм и неокретинизм... Нет худа без добра,
сказала лиса, зато ты попал в Страну Дураков... Надо сказать, что процент
урожденных дураков не меняется со временем. Интересно, что делается с
процентом дураков по убеждению? Любопытно, кто ему присвоил звание
доктора? Не один же он такой! Была, наверное, целая куча докторов, которая
торжественно присвоила такое звание неооптимисту Опиру. Впрочем, это
бывает не только среди философов...
Я увидел, как в холл вошел Римайер, и сразу забыл про доктора Опира.
Костюм на Римайере висел мешком, Римайер сутулился, лицо Римайера совсем
обвисло. И, по-моему, он пошатывался на ходу. Он подошел к лифту, и тут я
догнал его и взял за рукав. Римайер сильно вздрогнул и обернулся.
- Какого черта? - сказал он. Он был явно не рад мне. - Зачем вы еще
здесь?
- Я ждал вас.
- Я же вам сказал, приходите завтра в двенадцать.
- Какая разница? - сказал я. - Зачем терять время.
Он, тяжело дыша, смотрел мне в лицо.
- Меня ждут, понимаете? В номере сидит человек и ждет меня. Вы можете
это понять?
- Не кричите так, - сказал я. - На нас глядят.
Римайер повел по сторонам заплывшими глазами.
- Пойдемте в лифт, - сказал он.
Мы вошли в лифт, и Римайер нажал кнопку пятнадцатого этажа.
- Говорите быстро, что вам надо.
Вопрос был на редкость глуп. Я даже растерялся.
- Вы что, не знаете, зачем я здесь?
Он потер лоб, затем проговорил:
- Черт, все так перепуталось... Слушайте, я забыл, как вас зовут.
- Жилин.
- Слушайте, Жилин, ничего нового у меня для вас нет. Мне некогда было
этим заниматься. Это все бред, понимаете? Выдумки Марии. Они там сидят,
пишут бумажки и выдумывают. Их всех надо гнать к чертовой матери.
Мы доехали до пятнадцатого этажа, и он нажал кнопку первого.
- Черт, - сказал он. - Еще пять минут, и он уйдет... В общем я уверен
в одном. Ничего этого нет. Во всяком случае, здесь, в городе. - Он вдруг
украдкой глянул на меня и отвел глаза. - Вот что я вам скажу. Загляните к
рыбарям. Просто для очистки совести.
- К рыбарям? К каким рыбарям?
- Сами узнаете, - нетерпеливо сказал он. - Да не капризничайте там,
делайте все, что велят. - Потом он, словно оправдываясь, добавил: - Я не
хочу предвзятости, понимаете?
Лифт остановился на первом этаже, и он нажал кнопку девятого.
- Все, - сказал он. - А потом мы увидимся и поговорим подробнее.
Скажем, завтра в двенадцать.
- Ладно, - медленно сказал я. Он явно не хотел говорить со мной.
Может быть, он не доверял мне. Что ж, это бывает. - Между прочим, - сказал
я, - к вам заходил некий Оскар.
Мне показалось, что он вздрогнул.
- Он вас видел?
- Естественно. Он просил передать, что будет звонить сегодня вечером.
- Плохо, черт, плохо... - пробормотал Римайер. - Слушайте... Черт,
как ваша фамилия?
- Жилин.
Лифт остановился.
- Слушайте, Жилин, это очень плохо, что он вас видел... Впрочем,
плевать... Я пошел. - Он открыл дверцу кабины. - Завтра мы поговорим с
вами как следует, ладно? Завтра... А вы загляните к рыбарям, договорились?
