Она, конечно, захихикала и продолжала:
- А вот тут живет Сус. Он рыбарь. Вот это парень!
- Рыбарь? - сказал я. - И чем же занимается, этот Сус-рыбарь?
- Рыбарит. Что делают рыбари? Рыбарят! Или вы спрашиваете, где он
служит?
- Нет, я спрашиваю, где он рыбарит.
- В метро... - Она вдруг запнулась. - Слушайте, а вы сами не рыбарь?
- Я? А что, заметно?
- Что-то в вас есть, я сразу заметила. Знаем мы этих пчелок, которые
кусают в спину.
- Неужели?
Она взяла меня под руку.
- Расскажите что-нибудь, - сказала она, подлащиваясь. - У меня
никогда не было знакомых рыбарей. Вы ведь мне что-нибудь расскажете?
- А как же... Рассказать про летчика и корову?
- Нет, правда...
- Какой жаркий вечер! - сказал я. - Хорошо, что вы сняли с меня
пиджак.
- Все равно ведь все знают. И Сус рассказывает, и другие...
- Вот как? - спросил я с интересом. - Что же рассказывает Сус?
Она сразу отпустила мою руку.
- Я сама не слыхала... Девчонки рассказывали.
- И что же рассказывали девчонки?
- Ну... Мало ли что... Может быть они, врут все. Может, Сус вовсе тут
ни при чем...
- Гм... - сказал я.
- Ты только не подумай про Суса, он хороший парень и очень
молчаливый.
- Чего ради я стану думать про Суса? - сказал я, чтобы ее успокоить.
- Я его и в глаза не видел.
Она опять взяла меня под руку и с энтузиазмом сказала, что сейчас мы
выпьем.
- Сейчас самое время нам с тобой выпить, - сказала она.
Она уже прочно была со мной на "ты". Мы свернули за угол и вышли на
магистраль. Здесь было светлее, чем днем. Сияли лампы, светились стены,
разноцветными огнями полыхали витрины. Это был, вероятно, один из кругов
Амадова рая. Но я представлял себе все это как-то иначе. Я ожидал ревущие
оркестры, кривляющиеся пары, полуголых и голых людей. А здесь было
довольно спокойно. Народу было много, и, по-моему, все были пьяны, но все
были отлично и разнообразно одеты, и все были веселы. И почти все курили.
Ветра не было ни малейшего, и волны сизого табачного дыма качались вокруг
ламп и фонарей, как в накуренной комнате. Вузи затащила меня в какое-то
заведение, высмотрела знакомых и удрала, пообещав найти меня позже. Народ
в заведении стоял стеной. Меня прижали к стойке, и я опомниться не успел,
как проглотил рюмку горькой. Пожилой коричневый дядя с желтыми белками
гудел мне в лицо:
- ...Куэн повредил ногу, так? Брош пошел в артики и теперь никуда не
годен. Это уже трое, так? А справа у них нет никого, Финни у них справа, а
это еще хуже, чем никого. Официант он, вот и все. Так?
- Что вы пьете? - спросил я.
- Я вообще не пью, - с достоинством ответил коричневый, дыша сивухой.
- У меня желтуха. Слыхали про такое?
Позади меня кто-то сверзился с табурета. Шум то стихал, то
усиливался. Коричневый, надсаживаясь, выкрикивал историю про какого-то
типа, который на работе повредил шланг и чуть не умер от свежего воздуха.
Понять что-нибудь было трудно, потому что разнообразные истории
выкрикивались со всех сторон.
- ...Он, дурак, успокоился и ушел, а она вызвала грузотакси,
погрузила его барахло и велела свезти за город и там все вывалить...
- ...А я твой телевизор к себе и в сортир не повешу. Лучше "Омеги"
все равно ничего не придумать, у меня есть сосед, инженер, он так прямо и
говорит. Лучше, говорит, "Омеги" ничего не придумать...
- ...Так у них свадебное путешествие и закончилось. Вернулись они
домой, отец его в гараж заманил, - а отец у него боксер - и там его
исхлестал, ну, до потери сознания, врача потом вызывали...
- ...Ну ладно, взяли мы на троих... А правило у них, знаешь, какое:
бери все, что захочешь, но сглотай все, что берешь. А он уже завелся.
Берем, говорит, еще... А они уже ходят рядом и смотрят... Ну, думаю,
хватит, пора рвать когти...
- ...Деточка, да я бы с твоим бюстом горя бы не знал, такой бюст раз
на тысячу встречается, ты не думай, что я тебе комплименты говорю, я
комплиментов не люблю...
На опустевший табурет рядом со мной вскарабкалась поджарая девчонка с
челкой до кончика носа и принялась стучать кулачками по стойке, крича:
"Бармен! Бармен! Пить!" Гомон опять немного стих, и я услышал, как позади
двое переговариваются трагическим полушепотом: "А где достал?" - "У Бубы.
Знаешь Бубу? Инженер..." - "И что, настоящий?" - "Жуть, сдохнуть можно!" -
"Там еще таблетки какие-то нужны..." - "Тихо, ты..." - "Да ладно, кто нас
слушает... Есть у тебя?" - "Буба дал один пакетик, он говорит, это в любой
аптеке навалом... Во, смотри..." Пауза. "Де... Девон... Что это такое?" -
"Лекарство какое-то, почем я знаю..." Я обернулся. Один был краснощекий, в
расстегнутой до пупа рубашке, с волосатой грудью. А другой был какой-то
изможденный, с пористым носом. Оба смотрели на меня.
- Выпьем? - предложил я.
- Алкоголик, - сказал пористый нос.
- Не надо, не надо, Пэт, - сказал краснощекий. - Не заводись,
пожалуйста.
- Если нужен "Девон", могу ссудить, - громко сказал я.
Они отшатнулись. Пористый нос принялся осторожно озираться. Краем
глаза я заметил, что несколько лиц повернулись в нашу сторону и
выжидательно застыли.
- Пошли, Пэт, - сказал вполголоса краснощекий. - Пошли, ну его
совсем.
Кто-то положил руку мне на плечо. Я оглянулся и увидел загорелого
красивого мужчину с мощными мышцами.
- Да? - сказал я.
- Приятель, - сказал он доброжелательно, - брось ты это дело. Брось,
пока не поздно. Ты "Носорог"?
- Я гиппопотам, - сострил я.
- Не нужно, я серьезно. Тебя, может, побили?
- До синяков.
- Ладно, не расстраивайся. Сегодня тебя, завтра ты... А "Девон" и все
прочее - это дрянь, ты мне уж поверь. Много на свете дряни, а это уж всем
дряням дрянь, понимаешь?
Девочка с челкой посоветовала мне:
- Тресни ему по зубам, чего он суется... Шпик паршивый...
- Налакалась, дура, - спокойно сказал загорелый и повернулся к нам
спиной. Спина у него была огромная, обтянутая полупрозрачной рубашкой и
вся в круглых буграх мускулов.
- Не твое дело, - сказала девочка ему в спину. Затем она сказала мне:
- Слушай, друг, позови бармена, я никак не докричусь.
Я отдал ей свой стакан и спросил:
- Чем бы заняться?
- А сейчас все пойдем, - ответила девочка. Проглотив спиртное, она
сразу осоловела. - А заняться - это как повезет. Не повезет, так никуда не
пробьешься. Или деньги нужны, если к меценатам. Ты приезжий, наверное? У
нас эту горькую никто не пьет. Как там у вас, рассказал бы... Не пойду я
сегодня никуда, пойду в Салон. Настроение паршивое, ничего не помогает...
Мать говорит: заведи ребенка. А ведь тоже - скука, на что он мне сдался...
Она закрыла глаза и опустила подбородок на сплетенные пальцы. Вид у
нее был какой-то наглый и обиженный одновременно. Я попытался ее
расшевелить, но она перестала обращать на меня внимание и вдруг снова
принялась орать: "Бармен! Пить! Ба-армен!" Я поискал глазами Вузи. Ее
нигде не было видно. Кафе стало пустеть. Все куда-то заспешили. Я тоже
слез с табурета и вышел. По улицам потоком шли люди. Все они шли в одном
направлении, и минут через пять меня вынесло на площадь. Площадь была
большая и плохо освещенная - широкое сумрачное пространство, окаймленное
световым кольцом фонарей и витрин. И она была полна людьми.
Люди стояли вплотную друг к другу, мужчины и женщины, подростки,
парни и девушки, переминались с ноги на ногу и чего-то ждали. Разговоров
почти не было слышно. То там, то здесь разгорались огоньки сигарет, озаряя
сжатые губы и втянутые щеки. Потом в наступившей тишине начали бить часы,
и над площадью ярко вспыхнули гигантские плафоны. Их было три: красный,
синий и зеленый, неправильной формы, в виде закругленных треугольников.
Толпа колыхнулась и замерла. Вокруг меня тихонько задвигались, гася
сигареты. Плафоны на мгновение погасли, а затем начали вспыхивать и
гаснуть поочередно: красный-синий-зеленый, красный-синий-зеленый...
Я ощутил на лице волну горячего воздуха, вдруг закружилась голова.
Вокруг шевелились. Я поднялся на цыпочки. В центре площади люди стояли
неподвижно; было такое впечатление, словно они оцепенели и не падают
только потому, что сжаты толпой. Красный - синий - зеленый, красный -
синий - зеленый... Одеревеневшие запрокинутые лица, черные разинутые рты,
неподвижные вытаращенные глаза. Они там даже не мигали, под плафонами...
Стало совсем уже тихо, и я вздрогнул, когда пронзительный женский голос
неподалеку крикнул: "Дрожка!" И сейчас же десятки голосов откликнулись:
"Дрожка! Дрожка!" Люди на тротуарах по периметру площади начали размеренно
хлопать в ладоши в такт вспышкам плафонов и скандировать ровными голосами:
"Дрож-ка! Дрож-ка! Дрож-ка!" Кто-то уперся мне в спину острым локтем. На
меня навалились, толкая вперед, к центру площади, под плафоны. Я сделал
шаг, другой, а затем двинулся через толпу, расталкивая оцепеневших людей.
Двое подростков, застывших, как сосульки, вдруг бешено забились, судорожно
хватая друг друга, царапаясь и колотя изо всех сил, но их неподвижные лица
по-прежнему были запрокинуты к вспыхивающему небу... Красный - синий -
зеленый, красный - синий - зеленый. И так же неожиданно подростки вдруг
замерли. И тут, наконец, я понял, что все это необычайно весело. Мы все
хохотали. Стало просторно, загремела музыка. Я подхватил славную девочку,
и мы пустились в пляс, как раньше, как надо, как давным-давно, как всегда,
беззаботно, чтобы кружилась голова, чтобы все нами любовались, и я не
отпускал ее руки, и совсем ни о чем не надо было говорить, и она
согласилась, что шофер - очень странный человек. Терпеть не могу
алкоголиков, сказал Римайер, этот пористый нос - самый настоящий
алкоголик, а как же "Девон", сказал я, как же без "Девона", когда у нас
замечательный зоопарк, быки любят лежать в трясине, а из трясины все время
летит мошкара, Рим, сказал я, какие-то дураки сказали, что тебе пятьдесят
лет, вот еще вздор какой, больше двадцати пяти я тебе не дам, а это Вузи,
я ей про тебя рассказывал, так я же вам мешаю, сказал Римайер, нам никто
не может помешать, сказала Вузи, а это Сус, самый лучший рыбарь, он
схватил ляпник и попал скату прямо в глаз, и Хугер поскользнулся и упал в
воду, не хватает, чтобы ты потонул, сказал Хугер, гляди, у тебя уже плавки
растворились, какой вы смешной, сказал Лэн, это же есть такая игра в
гангстера и мальчика, помните, вы играли с Марией... Ах, как мне хорошо,
почему мне еще никогда в жизни не было так хорошо, так обидно, ведь могло
быть так хорошо каждый день, Вузи, сказал я, какие мы все молодцы, Вузи, у
людей никогда не было такой важной задачи, Вузи, и мы ее решили, была лишь
одна проблема, одна-единственная в мире, вернуть людям духовное
содержание, духовные заботы, нет, Сус, сказала Вузи, я тебя очень люблю,
Оскар, ты такой славный, но прости меня, пожалуйста, я хочу, чтобы это был
Иван, я обнял ее и догадался, что ее можно поцеловать, и я сказал, я люблю
тебя...
Бах! Бах! Бах! Что-то стало с треском лопаться в ночном небе, и на
нас посыпались острые звонкие осколки, и сразу сделалось холодно и
неудобно. Это были пулеметные очереди. Загремели пулеметные очереди.
"Ложись, Вузи!" - заорал я, хотя еще ничего не сообразил, и бросил ее на
землю, и упал на нее, чтобы прикрыть от пуль, и тут меня стали бить по
лицу...
Тра-та-та-та-та... Вокруг меня частоколом торчали одеревеневшие люди.
Некоторые стали приходить в себя и обалдело шевелили белками. Я полулежал
