В Фосфатогорске пересели в бортовую машину. Мимо неслись сопки, осве-
щенные луной, покрытые редким лесом. Сопки были диковинные, и деревья
покрывали их так разнообразно, что мне в голову все время лезли разные
поэтические образы. Вот сопка, похожая на короля в горностаевой мантии,
а вот кругленькая сопочка, словно постриженная "под бокс"... Иногда в
падях в густой синей тени мелькали одинокие огоньки. Кто же это живет в
таких заброшенных падях? Я смотрел на эти одинокие огоньки, и мне вдруг
захотелось избавиться от своего любимого ремесла, перестать плавать, и
стать каким- нибудь бурильщиком, и жить в такой вот халупе на дне рас-
падка вдвоем с Люсей Кравченко. Она перестанет относиться ко мне как к
маленькому. Она поймет, что я ее постарше, там она поймет меня. Люся
поймет мои стихи и то, что я не могу в них сказать. И вообще она будет
понимать меня с полуслова, а то и совсем без слов, потому что слова бед-
ны и мало что выражают. Может быть, и есть такие слова, которых я не
знаю, которые все выражают безоши
Машина довезла нас до развилки на зверосовхоз. Здесь мы снова стали
"голосовать", но грузовики проходили мимо, и с них кричали:
- Извините, ребята, у нас битком!
Красные стоп-сигналы удалялись, но сверху, с сопок, к нам неслись но-
вые фары, и мы ждали. Крутящийся на скатерти апельсин вселил в меня на-
дежду. Путь на Талый лежит через Шлакоблоки. Может быть, мы там остано-
вимся, и, может быть, я зайду к ней в общежитие, если, конечно, мне поз-
волит мужская гордость. Все может быть.
Глава IV
ЛЮДМИЛА КРАВЧЕНКО
Какой-то выдался пустой вечер. Заседание культурнобытовой комиссии
отложили, репетиция только завтра. Скучно.
- Девки, кипяточек-то вас дожидается, - сказала И. Р., - скажите мне
спасибо, все вам приготовила для постирушек.
Ох уж эта И. Р. - вечно она напоминает о разных неприятностях и скуч-
ных обязанностях.
- Я не буду стирать - сказала Маруся, - все равно не успею. У Степы
сегодня увольнительная.
- Может, пятая комната завтрашний день нам уступит? - предложила Ни-
на.
- Как же, уступит, дожидайтесь, - сказала И. Р.
Стирать никому не хотелось, и все замолчали. Нинка вытащила свое па-
радное - шерстяную кофточку и вельветовую юбку с огромными карманами,
капроны и туфельки - и разложила все это на кровати. Конечно, собираться
на вечер гораздо приятнее, чем стирать.
- Нет уж, девушки, - сказала я, - давайте постираем хотя бы носиль-
ное.
Мне, может быть, больше всех не хотелось стирать, но я сказала это
потому, что была убеждена: человек должен научиться разумно управлять
своими желаниями.
- Да ну тебя, Люська, - надула губы Нинка, но все же встала.
Мы переоделись в халатики и пошли в кубовую. И. Р. действительно все
приготовила: титан был горячий, корыта и тазы стояли на столах. Мы зак-
рыли дверь на крючок, чтобы ребята не лезли в кубовую со своими грубыми
шутками и принялись за работу.
Клубы пара сразу заполнили комнату. Лампочка под потолком казалась
расплывшимся желтым пятном. Девочки смеялись, и мне казалось, что смех
их доносился откуда- то издалека, потому что сквозь густой желтый пар
они были почти не видны. Отчетливо я видела только голые худенькие плечи
Нины. Она посматривала на меня. Она всегда посматривает на меня в кубо-
вой или в бане, словно сравнивает. У меня красивые плечи, и меня смешат
Нинкины взгляды, но я никогда не подам виду, потому что знаю: человека
характеризует не столько внешняя, сколько внутренняя красота.
Мимо меня проплыла розовая полуголая и огромная Сима. Она поставила
таз под кран и стала полоскать что- то полосатое, я не сразу догадалась
- это были матросские тельняшки. Значит, Сима завела себе кавалера, по-
няла я. Странная девушка эта Сима: о ее, мягко говоря, увлечениях мы
сразу узнаем в кубовой во время стирки. В ней, в Симе, гнездятся пере-
житки домостроя. Она унижается перед мужчинами и считает своим долгом
стирать их белье. Она находит в этом даже какое-то удовольствие, а я...
Недавно я читала, что в скором времени будет изобретено и внедрено все
необходимое для раскрепощения женщины от бытовых забот и женщина сможет
играть большую роль в общественной жизни. Скорее бы пришли эти времена!
Если я когда-нибудь выйду замуж..
Сима растянула тельняшку.
- Ну и ручки у твоего дружка! - воскликнула Маруся.
- Такой обнимет - закачаешься! - засмеялся кто-то, и все засмеялись.
Началось. Сейчас девушки будут болтать такое... Прямо не знаю, что с
ними делать.
На этот раз я решила смолчать, и пока девушки болтали такое-растакое,
я молчала, и под моими руками, как живое, шевелилось, чавкало, пищало
бело-розово- голубое белье, клокотала вода и радужными пузырями вставала
мыльная пена, а голова моя кружилась и в глазах было темно. Мне было не-
хорошо.
Я вспомнила тот случай в Краснодаре, когда Владимир снял свой синий
торгашеский халат и стал приставать ко мне. Чего он только не выделывал,
как не ломал мне руки и не сгибал меня! Можно было закричать, но я не
закричала. Это было унизительно - кричать из-за такого скота.
Я боролась с ним, и меня душило такое возмущение и такая злоба, что,
попадись мне в руку кинжал, я могла бы убить его, словно испанка. И
только в один момент мне стало нехорошо, как вот сейчас, и потемнело в
глазах, подогнулись ноги, но через секунду я снова взяла себя в руки. Я
выбежала из конторки. Света и Валентина Ивановна ничего не поняли, сто-
лики все уже были накрыты. Как раз за окнами шел поезд, и фужеры дребез-
жали, и солнечные пятнышки прыгали на потолке, а приборы блестели в иде-
альном порядке, но стоит только открыть вон ту дверь - и сюда хлынет
толпа из зала ожидания, и солнечные пятнышки запрыгают на потолке словно
в панике, а по скатертям поползут темные пятна пива, а к концу дня -
господи! - мерзкие кучки винегрета с натыканными в него окурками... Я
вздрогнула, мне показалось, что я с ног до головы облеплена этим гадким
ночным винегретом, а сзади скрипнула дверь, - это, видимо, вышел Влади-
мир, еще не успевший отдышаться, и я сорвала наколку и фартук и, ничего
не говоря Свете и Валентине Иван
- Ну-ну, зачем же реветь? - сказал кто-то прямо над ухом.
Я увидела мужчину и шарахнулась от него, побежала как сумасшедшая. На
углу я оглянулась. Он был молод и высок, он удивленно смотрел на меня и
крутил пальцем у виска. Может быть, с ним мне и стоит связать свою судь-
бу, подумала я, но, может быть, он такой же, как Владимир? Я завернула
за угол, и этот высокий светлоглазый парень навсегда исчез из моей жиз-
ни.
По радио шла передача для молодежи. Пели мою любимую песню:
Если хочешь найти друзей,
Собирайся с нами в путь скорей,
Собирайся с нами в дальний путь,
Только песню не забудь...
В дорогу! В дорогу! Есть целина, и Братск, и стройка Абакан-Тайшет, а
можно уехать и дальше, на Дальний Восток, вот объявление - требуются се-
зонницы для работы на рыбокомбинате. Я вспомнила множество фильмов, и
песен, и радиопередач о том, как уезжает молодежь и как там на Востоке,
вдалеке от насиженных мест, делает большие дела, и окончательное решение
созрело во мне.
Да, там, на Востоке, жизнь моя пойдет иначе, и я найду там применение
своим силам и энергии. И там, возможно, я вдруг увижу высокого светлог-
лазого моряка, и он долго не будет решаться подойти ко мне, а потом по-
дойдет, познакомится, будет робеть и краснеть и по ночам сидеть под мои-
ми окнами, а я буду совмещать работу с учебой и комсомольской работой и
как-нибудь сама задам ему один важный вопрос и сама поцелую его...
- Ничего! - закричала Сима. - Я на своего Мишеньку не обижаюсь!
И я увидела в тумане, как потянулось ее большое розовое тело.
- Тьфу ты, - не выдержала я. - И как только тебе не совестно, Серафи-
ма? Сегодня Миша, вчера Толя, и всем ты белье стираешь.
- А ты бы помолчала, Люська! - Сима, обвязанная по пояс тельняшкой,
подошла ко мне и уперла руки в бока. - Ты бы уж лучше не чирикала, а то
вот расскажу твоему Эдику про твоего Витеньку, а твоему Витеньке про
твоего Герочку, а про длинного из Петровского порта забыла?
- Да уж, Люся, ты лучше не притворяйся, - продолжала Нинка, - ты со
всеми кокетничаешь, ты даже с Колей Калчановым на собрании кокетничала.
- Я не кокетничала, а критиковала его за внешний вид. И если тебе,
Нина, нравится этот стиляга Калчанов, то это не дает тебе права выдумы-
вать. К тому же одно дело кокетничать, а другое дело... белье для них
стирать. У меня с мальчиками только товарищеские отношения. Я не винова-
та, что я им нравлюсь.
- А тебе разве никто не нравится, Людмила? - спросила Маруся.
- Я не для этого сюда приехала! - крикнула я. - Мальчиков и на мате-
рике полно!
Правда, я не для этого сюда приехала.
Еще с парохода я увидела на берегу много ребят, но, честное слово, я
меньше всего о них думала. Я думала тогда, что поработаю здесь, осмот-
рюсь и, может быть, останусь не на сезон, а подольше и, может быть, при-
обрету здесь хорошую специальность, ну, и немного, очень отвлеченно, ду-
мала о том высоком светлоглазом парне, который, наверное, решил, что я
сумасшедшая, который исчез для меня навсегда. В тот же день вечером со
мной познакомился бурильщик Виктор Колтыга. Оказалось, что он тоже из
Краснодара. Это было очень странно, и я провела с ним целый вечер. Он
очень веселый и эрудированный, только немного несобранный.
- Чего вы на меня набросились? - крикнула я. - У вас только мальчишки
на уме! Никакого самолюбия!
- Дура ты, Люська, - засмеялась Сима, - эдак ты даже при твоей красо-
те в девках останешься. Этот несобранный, другой несобранный. Чем, ска-
жи, японец плох? И чемпион, и одевается стильно, и специальность хорошая
- радиотехник.
- Ой, да ну вас! - чуть не плача, сказала я и ушла из кубовой.
Довели меня проклятые девчонки. Я вошла в комнату и стала развешивать
белье. Кажется, я плакала. Может быть. Ну что делать, если парни все
действительно какие- то несобранные. Вместо того чтобы поговорить о чем-
нибудь интересном, им бы только хватать руками.
Я зацепляла прищепками лифчики и трико и чувствовала, что по щекам у
меня текут слезы. Отчего я плакала? От того, что Сима сказала? Нет, для
меня это не проблема, вернее, для меня это второстепенная проблема.
Я вытерла лицо, потом подошла к тумбочке и намазала ладони кремом
"Янтарь" (мажь не мажь, все равно ладошками орехи можно колоть), приче-
салась, губы я не мажу принципиально, вынула томик Горького и села к
столу.
Я не знаю, что это за странный был вечер. Началось с того, что я чуть
не заплакала, увидев Калчанова одного за углом дома. Это было странно,
мне хотелось оказать ему помощь, я была готова сделать для него все,
несмотря на его подмигивания; а потом - разговоры в кубовой, я не знаю,
может быть, пар, жара и желтый свет действуют так, но мне все время хо-
чется совершить что-то необычное, может быть, дикое, я еле держу себя в
руках; а сейчас я посмотрела на свое висящее белье - небольшая кучка,
всего ничего - и снова заплакала: мне стало страшно оттого, что я такая
маленькая, вот я, вот белье, а вот тумбочка и койка, и одна-одинешенька,
Бог ты мой как далеко, и что это за странный вечер, и тень от Калчанова
на белой стене. Он бы понял меня, этот бородатый Коля, но сопки, сопки,
сопки, что в них таится и на что они толкают? Скоро придет Эдик, и опять
разговоры о любви и хватание руками, мученье да и только, и все ребята
какието несобранные. Я не пишу ни Вите, ни Гере, ни Вале, я дрянь поря-
дочная, и никого у ме
Уже слышались шаги по коридору и смех девчат, и я усилием воли взяла
себя в руки. Я вытерла глаза и открыла Горького. Девочки вошли с шу-
мом-гамом, но, увидев, что я читаю художественную литературу, стали го-
