ная лужица.
- Ты... ты... - шептала она. - Тебе бы только мучить... Я так обрадо-
валась из-за апельсина, а ты... С тобой нельзя... И очень хорошо, что у
нас ничего не будет. Иди к черту!
Я поцеловал ее в лоб, получил еще раз по щеке и стал спускаться. Иди-
от, вспомнил про туфельки! Это было в тот вечер, когда к нам приезжала
эстрада. Я крутился тогда вокруг певицы, а Катя пошла к Сергею танце-
вать. Кретин, как я мог подумать такое?
Во дворе я увидел, что Сергей уже вывел мотоцикл и стоит возле него,
огромный и молчаливый, как статуя Командора.
Глава III
ГЕРМАН КОВАЛЕВ
Кают-компания была завалена мешками с картошкой. Их еще не успели пе-
ренести в трюм. Мы сидели на мешках и ели гуляш. "Дед" рассказывал о том
случае со сто седьмым, когда он в Алютерском заливе ушел от отряда, взял
больше всех сельди, а потом сел на камни. "Деда" ловили на каждом слове
и смеялись.
- Когда же это было? - почесал в затылке чиф.
- В пятьдесят восьмом, по-моему, - сказал Боря. - Точнее, в пятьдесят
восьмом. Или в пятьдесят девятом.
- Это было в тот год, когда в Северо-Курильск привозили арбузы, -
сказал боцман.
- Значит, в пятьдесят восьмом, - сказал Иван.
- Нет, арбузы были в пятьдесят девятом.
- Помню, я съел сразу два, - мечтательно сказал Боря, - а парочку еще
оставил на утро, увесистых.
- Арбузы утром - это хорошо. Прочищает, - сказал боцман.
- А я, товарищи, не поверите, восемь штук тогда умял... - Иван бессо-
вестно вытаращил глаза.
Чиф толкнул лампу, и она закачалась. У нас всегда начинают раскачи-
вать лампу, когда кто-нибудь "травит".
Качающаяся по стенам тень Ивана с открытым ртом и всклокоченными вих-
рами была очень смешной.
- Имел бы совесть, Иван, - сказал стармех, - всем ведь только по че-
тыре штучки давали.
- Не знаете, дед, так и не смейтесь, - обиженно засопел Иван. - Если
хотите знать, мне Зина с заднего хода еще четыре штуки вынесла.
- Да, арбузы были неплохие, - сказал Боря. - Сахаристые.
- Разве то были арбузы! - воскликнул чиф. - Не знаете вы, мальчики,
настоящих арбузов! Вот у нас в Саратове арбузы - это арбузы.
- Сто седьмой в пятьдесят девятом сел на камни, - сказал я.
Все непонимающе посмотрели на меня, а потом вспомнили, с чего начался
спор.
- Почему ты так решил, Гера? - спросил боцман.
- Это было в тот год, когда я к вам попал.
Да, это было в тот год, когда я срезался в авиационный техникум и по-
шел по жаркому и сухому городу куда глаза глядят, не представляя себе,
что я могу вернуться домой к тетиным утешениям, и на стене огромного
старинного здания, которое у нас в Казани называют "бегемот", увидел
объявление об оргнаборе рабочей силы. Да, это было в тот год, когда я
сел на жесткую серую траву возле кремлевской стены и понял, что теперь
не скоро увижу Казань, что мальчики и девочки могут на меня не рассчиты-
вать, что я, возможно, увижу моря посильнее, чем Куйбышевское. А за ре-
кой виднелся наш Кировский район, и там вблизи больших корпусов, моя
улица, заросшая подорожником, турник во дворе, тетин палисадник и ее
бормотанье: "Наш сад уж давно увядает, помят он, заброшен и пуст, лишь
пышно еще доцветает настурции огненный куст". И возле старого дощатого
облупившегося забора, который почему-то иногда вызывал целую бурю воспо-
минаний неизвестно о чем, я, задыхаясь от волнения, читал Ляле свой пе-
ревод стихотворения из учебника немецко
На палубе застучали сапоги, в кают-компанию вошел вахтенный и сооб-
щил, что привезли муку и мясо и что капитан велел передать: он пошел в
управление качать права насчет кинолент.
- Иван, Боря, Гера, - сказал чиф, - кончайте вашу трапезу и идите
принимать провиант, а остальные пусть занимаются своим делом.
- Черт, - сказал боцман, - выйдем мы завтра или нет?
- А кто их знает, - проворчал чиф, - ты же знаешь, чем они там дума-
ют.
Дело в том, что мы уже неделю назад кончили малый ремонт, завтра мы
должны выходить в море, а из управления еще не сообщили, куда нам идти -
на сельдь ли в Алютерку, на минтая ли к Приморью или опять на сайру к
острову Шикотан.
Мы с Иваном и Борей вышли на палубу и начали таскать с причала мешки
с мукой и бараньи туши. Я старался таскать мешки с мукой. Нет, я не чис-
топлюй какой-нибудь, но мне всегда становится немного не по себе, когда
я вижу эти красные с белыми жилами туши, промерзшие и твердые. Когда-то
ведь были курчавые, теплые...
Солнце село, и круглые верхушки сопок стали отчетливо видны под розо-
вым небом. В Петрове уже зажигались огни на улицах. За волноломом быстро
сгущались сумерки, но все еще была видна проломанная во льду буксирами
дорога в порт, льдины и разводы, похожие на причудливый кафельный орна-
мент. Завтра и мы уйдем по этой дороге, и снова - пять месяцев качки,
ежедневных ледяных бань, тяжелых снов в кубрике, тоски о ней. Так я ее и
не увидел за эту неделю после ремонта. Сегодня я отправлю ей последнее
письмо, и в нем стихи, которые написал вчера:
Ветерок листву едва колышет
и, шурша, сбегает с крутизны.
Солнце, где-то спрятавшись за крыши,
загляделось в зеркальце луны.
Вот и мне никак не оторваться
от больших печальных глаз...
Вчера я читал эти стихи в кубрике, и ребята ужасно растрогались. Иван
вскрыл банку компота и сказал: "Давай, поэт, рубай, таланту нужны соки".
Интересно, что она мне ответит. На все мои письма она ответила только
один раз. "Здравствуйте, Гера! Извините, что долго не отвечала, очень
была занята. У нас в Шлакоблоках дела идут ничего, недавно сдали целый
комплекс жилых зданий. Живем мы ничего, много сил отдаем художественной
самодеятельности..." - и что- то еще. И ни слова о стихах, и без ответа
на мой вопрос. Она плясунья. Я видел однажды, как она плясала, звенела
монистами, слово забыв обо всем на свете. Так она и пляшет передо мной
все ночи в море, поворачивается, вся звеня, мелко-мелко перебирая сафь-
яновыми сапожками. А глаза у нее не печальные. Это мне бы хотелось, что-
бы они были печальными. У нее глаза рассеянные, а иногда какието стран-
ные, сумасшедшие.
- Эй, Герка, держи! - крикнул Иван и бросил мне с пирса баранью тушу.
Я еле поймал ее. Она была холодная и липкая. Где-то далеко, за краем
припая, ревело открытое море.
Из-за угла склада прямо на причал выехал зеленый "газик". Кто же это
к нам пожаловал, регистр, что ли? Мы продолжали свою работу, как бы не
обращая внимания на машину, а она остановилась возле нашего судна, и из
нее вышли и спрыгнули к нам на палубу паренек с кожаной сумкой через
плечо и женщина в шубе и брюках.
- Привет! - сказал паренек.
- Здравствуйте, - ответили мы, присели на планшир и закурили.
- Вот это, значит, знаменитый "Зюйд"? - спросила женщина.
А, это корреспонденты, понятно, они нас не забывают. Мы привыкли к
этой публике. Забавное дело, когда поднимаешь ловушку для сайры и тебя
обливает с ног до головы, а в лицо сечет снежная гадость, в этот момент
ты ни о чем не думаешь или думаешь о том, что скоро сменишься, выпьешь
кофе и - на бок, а оказывается, что в это время ты в "обстановке единого
трудового подъема" и так далее... И в любом порту обязательно встретишь
корреспондента. Зачем они ездят, не понимаю. Как будто надо специально
приезжать, чтобы написать про обстановку единого трудового подъема. Пи-
сатели - другое дело. Писателю нужны разные шуточки. Одно время повади-
лись к нам в сейнерный флот писатели. Ребята смеялись, что скоро придет-
ся на каждом судне оборудовать специальную писательскую каюту. Чего их
потянуло на рыбу, не знаю. С нами тоже плавал месяц один писатель из
Москвы. Неделю блевал в своей каютке, потом отошел, перебрался к нам в
кубрик, помогал на палубе и в камбузе. Он был неплохой парень, и мы все
к нему быстро привыкли, толь
Потом мы даже забыли, что он писатель, потому что он вставал на вахту
вместе с нами и вместе ложился. Когда он появился на нашем сейнере, я
перестал читать ребятам свои стихи, немного стеснялся - все же писатель,
- а потом снова начал, потому что забыл, что он писатель, да, честно го-
воря, и не верилось, что он настоящий писатель. И он, как все, говорил:
"Здоров, Гера", "Талант", "Рубай компот" и так далее. Но однажды я заме-
тил, что он быстро наклонил голову, и улыбнулся, и взялся двумя пальцами
за переносицу.
Вечером, когда он в силу своей привычки сидел на корме, съежившись и
уставившись стеклянными глазами в какую-то точку за горизонтом, я подо-
шел к нему и сказал:
- Послушай, то, что я сочиняю, - это дрянь, да?
Он вздохнул и посмотрел на меня.
- Садись, - сказал он, - хочешь, я тебе почитаю стихи настоящих поэ-
тов?
Он стал читать, и читал долго. Он как-то строго, как будто со сцены,
объявлял фамилию поэта, а потом читал стихи. Кажется, он забыл про меня.
Мне было холодно от стихов. Все путалось от них у меня в голове.
Жилось мне весело и шибко.
Ты шел в заснеженном плаще,
и вдруг зеленый ветер шипра
вздымал косынку на плече...
Нет, я никогда не смогу так писать. И не понимаю, что такое "зеленый
ветер шипра". Ветер не может быть зеленым, у шипра нет ветра. Может
быть, стихи можно писать только тогда, когда поверишь во все невозмож-
ное, когда все тебе будет просто и в то же время каждый предмет будет
казаться загадкой, даже спичечный коробок? Или во сне? Иногда я во сне
сочиняю какие-то странные стихи.
- А вообще ты молодец, - сказал мне тогда писатель, - молодец, что
пишешь и что читаешь ребятам, не стесняешься. Им это нужно.
На прощанье он записал мне свой адрес и сказал, что, когда я буду в
Москве, я смогу прийти к нему в любое время с водкой или без водки, смо-
гу у него жить столько, сколько захочу, и он познакомит меня с настоящи-
ми поэтами. Он сказал нам всем, что пришлет свою книжку, но пока еще не
прислал...
Мы спустились с корреспондентами в кубрик. Парень положил свою сумку
на стол и открыл ее. Внутри был портативный магнитофон "Репортер".
- Мы из радио, - объяснил он. - Центральное радио.
- Издалека, значит, - посочувствовал Иван.
- Неужели в этом крошечном помещении живет шесть человек? - изумилась
женщина. - Как же вы здесь помещаетесь?
- Ничего, - сказал Боря, - мы такие, портативные, так сказать.
Женщина засмеялась и навострила карандаш, как будто Боря преподнес уж
такую прекрасную шутку. Наш писатель не записал бы такую шутку. Она, эта
женщина, очень суетилась и как будто заискивала перед нами. А мы стесня-
лись, нам было как-то странно, как бывает всегда, когда в кубрик, где
все мы притерлись друг к другу, проникают какие-то другие люди, удиви-
тельно незнакомые. Поэтому Иван насмешливо улыбался, а Боря все шутил, а
я сидел на рундуке со стиснутыми зубами.
- Ну, хорошо, к делу, - сказал парень- корреспондент, пустил магнито-
фон и поднял маленький микрофончик. - Расскажите нам, товарищи, о вашей
последней экспедиции на сайру, в которой вам удалось добиться таких вы-
соких показателей. Расскажите вы, - сказал он Ивану.
Иван откашлялся.
- Трудности, конечно, были, - неестественно высоким голосом произнес
он.
- Но трудности нас не страшат, - бодро добавил Боря.
Женщина с удивлением посмотрела на него, и мы все с удивлением перег-
лянулись.
- Можно немного поподробнее? - веселеньким радиоголосом сказала жен-
щина.
Иван и Боря стали толкать меня в бока: давай, мол, рассказывай.
- Ревела буря, дождь шумел, - сказал я, - в общем, действительно была
предштормовая обстановка, ну а мы... а мы, значит... ловили сайру... и
это...
- Ладно, - мрачно сказал корреспондент, - хватит пленку переводить.
Не хотите, значит, рассказывать?
Нам было очень неудобно перед корреспондентами. Действительно, мы ве-
ли себя по-свински. Люди ехали к нам издалека на своем "газике", про-
