яблочки и чернослив, а женщина нетерпеливо топталась на месте, взгляды-
вала на продавщицу, на весы, на витрину, на меня, на ребенка.
- Сейчас придем домой, Боренька, - приговаривала она. - Отварим ком-
поту и съедим, да? Сейчас нам тетя отпустит, и мы пойдем домой... - И
улыбнулась какой-то неуверенной близорукой улыбкой.
У меня вдруг прямо защемило все внутри от жалости к этой женщине и
мальчику, просто так, не знаю почему, наверное, нечего было ее и жалеть,
может, она вовсе и не несчастная, а, наоборот, просто мечтает о своей
теплой комнате, о том, как будет есть горячий компот вместе с Борей, а
Боря скоро вырастет и пойдет в школу, а там - время-то летит - глядишь,
и школу окончит... Я раньше не понимала, почему люди с таким значением
говорят: "Как время-то летит", - почему это всегда не пустые слова, а
всегда в них или грусть, или неукротимые желания, или бог весть что, а
сейчас мне вдруг показалось, что мне открылось что-то в этой щемящей жа-
лости к смешной закутанной парочке, мечтающей о компоте.
Прямо не знаю, что сегодня со мной происходит. Может, это потому, что
у меня сегодня оказалось столько пустого времени: заседание комиссии от-
ложили, репетиция только завтра, Эдик еще не приехал. Прямо не знаю, ка-
кая-то я стала рева и размазня. Мне вдруг захотелось такого Бореньку, и
идти с ним домой, и нести в маленьком кулечке триста граммов компота.
Нагруженная покупками, я вышла из магазина. Мимо шла машина, полная
каких-то веселых парней. Я услышала, как в кузове заколотили кулаками по
крыше кабины. Машина притормозила, в воздухе мелькнули меховые унты, и
передо мной вырос улыбающийся - рот до ушей - высокий парень.
- Привет! - сказал он. - Дорогая прима, не боись! Подарочек от вос-
торженных поклонников вашего уважаемого таланта.
И протянул мне - господи! - огромный-преогромный, оранжевый-преоран-
жевый, самый что ни на есть настоящий, всамделишный апельсин.
Глава V
КОРЕНЬ
С утра я прихватил с собой пару банок тресковой печени: чувствовали
мои кишки, чем все это дело кончится.
Пятый склад был у черта на рогах, за лесной биржей, возле заброшенных
причалов. Неприятная местность для глаза, надо сказать. Иной раз забре-
дешь сюда, так прямо выть хочется: ни души, ни человека, ни собаки,
только кучи ржавого железа да косые столбы. Болтали, что намечена модер-
низация этих причалов. И впрямь: недалеко от склада сейчас стоял кран с
чугунной бабой, четырехкубовый экскаватор и два бульдозера. Но работы,
видно, еще не начались, и пока что здесь было все по- прежнему, за иск-
лючением этой техники. Пока что сюда направили нас для расчистки пятого
склада от металлолома и мусора.
Умница я. Не просчитался я с этими банками. Часам к трем Вовик, вроде
бы наш бригадир, сказал:
- Шабашьте, матросы! Айда погреемся! У меня для вас есть сюрприз.
И достает из своего рюкзака двух "гусей", две таких симпатичных чер-
ных бутылочки по ноль семьдесят пять. Широкий человек Вовик. Откуда
только у него гроши берутся для широты размаха?
Сыграли мы отбой, притащили в угол какие-то старые тюфяки и драное
автомобильное сиденье, забаррикадировались ящиками - в общем, получилось
купе первого класса.
Вовик открыл свои бутылочки, я выставил свои банки, а Петька Сарахан
вытащил из штанов измятый плавленый сыр "Новый".
- Законно, - сказал он. - Не дует.
Короче, устроились мы втроем очень замечательно, прямо получился ите-
эровский костер. Сидим себе, выпиваем, закусываем. Вовик, понятно, чувс-
твует себя королем.
- Да, матросы, - говорит, - вот было времечко, когда я из Сан-Фран-
циско "либертосы" водил, яичный порошок для вас, сопляки, таскал.
- Давай, - говорим мы с Петькой, - рассказывай.
Сто пять раз мы уже слышали про то времечко, когда Вовик "либертосы"
водил, но почему еще раз не доставить человеку удовольствие? К тому же
травит Вовик шикарно. Был у нас в лесной командировке на Нере один хлоп-
чик, он нам по ночам романы тискал про шпионов и артисток. Ну, так Вовик
ему не уступит, честно. Прямо видишь, как Вовик гуляет по Сан-Франциско
с двумя бабами - одна брюнетка, другая еще черней, - прямо видишь, по-
нял, как эти самые "либертосы" идут без огней по проливу Лаперуза, а
япошкисамураи им мины подкладывают под бока.
Не знаю, ходил ли Вовик в самом деле через океан, может, и не ходил,
но рассказывает он здорово, мне бы так уметь.
- ...и страшной силы взрыв потряс наше судно от киля до клотиков. В
зловещей темноте завыли сирены. - Глаза у Вовика засверкали, как фонари,
а руки задрожали. Он всегда начинает нервничать к концу рассказа и силь-
но действовал на Петьку, да и на меня, ей-ей.
- Суки! - закричал Петька по адресу самураев.
- Суки они и есть, - зашипел Вовик. - Понял, как они нейтралитет дер-
жали, дешевки?
- Давай дальше, - еле сдерживаясь, сказал я, хотя знал, что будет
дальше: Вовик бросится в трюм и своим телом закроет пробоину.
- Дальше, значит, было так... - мужественным голосом сказал Вовик и
стал закуривать.
Тут, в этом месте, он закуривает долго-долго, прямо все нервы из тебя
выматывает.
- Вот они где, полюбуйтесь, - услышали мы голос и увидели прямо над
нами Осташенко, инспектора из портового управления. С ним подошел тот
инженер, что выписывал нам наряд в этот склад.
- Так, значит, да? - спросил Осташенко. - Вот так, значит? Таким,
значит, образом?
Не люблю типов, что задают такие глупые вопросы. Что он, сам не ви-
дит, каким, значит, образом?
- Перекур у нас, - сказал я.
- Водочкой, значит, балуетесь, богодулы? Каюткомпанию себе устроили?
- Кончайте вопросы задавать, - сказал я. - Чего надо?
- Вам, значит, доверие, да? А вы, значит, так?
Тогда я встал.
- Или это работа для моряков? - закричал я, перебираясь через ящики
поближе к Осташенко. - Мать вашу так, как используете квалифицированные
кадры?!
Инженер побледнел, а Осташенко побагровел.
- Ты меня на горло не бери, Костюковский! - заорал он на меня. - Ты
тут демагогией не занимайся, тунеядец!
И пошел:
- На судно захотел, да? На сейнерах у нас сейчас таким, как ты, места
нет, понял? На сейнерах у нас сейчас только передовые товарищи. А твои
безобразия, Костюковский, всем уже надоели. Так, смотри, из резерва спи-
шем...
- Чуткости у вас нет, - попытался взять я его на понт.
Ух ты, как взвился!
- Чуткость к тебе проявляли достаточно, а что толку? Не понимаешь ты
человеческого отношения. Тебе - абы зенки залить. С "Зюйда" тебя списа-
ли, с плавбазы тоже, на шхуне "Пламя" и трех месяцев не проплавал...
- Ну, ладно, ладно, - сказал я, - спокойно, начальник.
Мне не хотелось вспоминать о шхуне "Пламя".
- Ты думаешь, так тебе просто и пройдет эта история с каланами? - по-
низил голос Осташенко, и глаза у него стали узкими.
- Эка вспомнили! - свистнул я, но, честно говоря, стало мне кисло от
этих его слов.
- Мы все помним, Костюковский, решительно все, имей это в виду.
Подошел Вовик.
- Простите, - сказал он инженеру, - вы нам дали на очистку этих авги-
евых конюшен три дня и три ночи, да? Кажется, так?
- Да-да, - занервничал инженер. - Три рабочих смены, вот и все. Да я
и не сомневаюсь, что вы... это товарищ Осташенко решил проверить...
- Завтра к концу дня здесь будет чисто, - картинно повел рукой Вовик.
- Все. Повестка дня исчерпана, можете идти.
Когда начальники ушли, мы вернулись в свое "купе", но настроение уже
было испорчено начисто. Выпили мы и закусили по следующему кругу без
всякого вдохновения.
- А чего это он тебя каланами пугал? - скучно спросил Вовик.
- Да там была одна история у нас на шхуне "Пламя", - промямлил я.
- А чего это такое - каланы? - спросил Петька.
- Зверек такой морской, понял? Не котик и не тюлень. Самый дорогой
зверь, если хочешь знать. Воротник из калана восемь тыщ стоил на старые
деньги, понял? Ну, стрельнули мы с одним татарином несколько штучек этой
твари. Думали во Владике барыгам забодать.
- А вас, значит, на крючок? - усмехнулся Вовик.
Вот оно, пошло. Шибануло. Мне стало горячо, и в сердце вошел восторг.
- Хотите, ребята, расскажу вам про этот случай?
Мне показалось, что я все смогу рассказать подробно и точно и во всех
выражениях, как Вовик. Как ночью в кубрике мы сговаривались с татарином,
а его глазки блестели в темноте, как будто в голове у него вращалась лу-
на. Потом - как утром шхуна стояла вся в тумане и только поверху был ви-
ден розовый пик острова. Как мы отвязывали ялик и так далее, и как пла-
вают эти каланчики, лапки кверху, и какие у них глаза, когда мелкокали-
берку засовываешь в ухо.
- Хотите, ребята, я вам всю свою жизнь расскажу? - закричал я. - Сна-
чала? Законно?
- Пошли, Корень, - сказал Вовик, - по дороге расскажешь.
Он встал.
Своих я не бью даже за мелкое хамство. За крупное уже получают по
мордам, а мелкое я им спускаю. В общем я добр. Меня, наверное, поэтому и
зовут Корнем. Корни ведь добрые и скромные, а? Ну, пошли, пошли, матро-
сы! Потянемся на камни, храбрецы! Рассказывать, да? Ну, ладно... Родился
я, Валентин Костюковский, в одна тысяча девятьсот тридцать втором году,
представьте себе, матросы в Саратове...
Мы вышли из склада и, взявшись за руки, зашагали мимо склада к шоссе.
Было уже темно и так морозно, что весь мой восторг улетучился без звука.
В городе Вовик от нас отстал, побежал куда-то по своим адмиральским
делам, а мы с Петькой, недолго думая, сделали поворот "все вдруг" на
Стешу. У Стешиной палатки стояло несколько знакомых, но контингент был
такой, что мы сразу поняли: здесь нам не обломится. Тогда мы пошли вдоль
забора, вроде бы мы и не к Стеше, чтоб эти ханурики видели, что мы вовсе
не к Стеше, а просто у нас легкий променад с похмелья, а может, мы и при
деньгах.
За углом мы перелезли через забор и задами прошли к палатке. Стеша
открыла на стук, и я первый протиснулся в палатку и обхватил ее за спи-
ну.
- Валька, - только и прошептала она и, значит, ко мне - целоваться. -
Придешь сегодня? Придешь? - шептала Стеша.
Уже с минуту мальчики снаружи стучали мелочью в стекло, а потом
кто-то забарабанил кулаком.
- Эй, Стеша! - кричали оттуда.
А мой Петька скрипел дверью, совал свой нос, хихикал, зараза, над
этой кинематографией.
Стеша отогнула занавеску и крикнула:
- Подождите, моряки! Тару сдаю!
И опять ко мне. Тут Петька не выдержал и влез в палатку.
- Прошу прощения! Товарищ Корень не имел честь сюда зайти? А, Валя,
это ты, друг! Какая встреча!
Стеша отошла от меня. Мы сели на ящики и посмотрели на нее.
- Стеша, захмели нас с товарищем, - попросил я.
- Эх ты! - сказала она.
- Честно, Стеша, захмели, а?
Она вынула платочек, вытерла свое красное от поцелуев лицо и как буд-
то отошла. Как говорит Вовик, спустилась на грешную землю. Засмеялась:
- Да у меня сегодня только "Яблочное".
- Мечи что ни есть из печи! - сказал я.
И Петька повеселел.
- Я лично "Яблочное" принимаю, - заявил он категорически.
"Колыма ты, Колыма, чудная планета..."
Что ты понимаешь, салага? Где ты был, кроме этого побережья? Греешься
у теплого течения, да? Куросиво - сам ты Куросиво. Хочешь, я расскажу
тебе про трассу, про шалаш в Мяките? Хочешь, я тебе расскажу всю свою
жизнь с самого начала? Ну, пошли. Стеша, малютка, ручки твои крючки.
Ариведерчирома! Мороз? Это ты считаешь - мороз? Что ты видел, кроме это-
го тухлого берега? А, вон он, "Зюйд", стоит... Понял, Петь, передовые
товарищи на нем промышляют, а нам ни-ни... Герка там есть такой, сопляк
вроде бы, но человек. Как даст мне один раз "под дых"! Такой паренек...
Зуб на меня имеет, и правильно. В общем, ранний мой младенческий возраст
прошел, представь, в городе Саратове на великой русской артерии, матушке
Волге... Что там, а? Шоколадом один раз обожрался. Из окна сад было вид-
