шишь?
- Точно, - говорю. - Угадали.
- Закурить есть? - спрашивает Калчанов.
Я бросил ему пачку, а он сразу сунул ее девчонке в коляску. Смотрю,
девчонка спрятала голову за щиток и закуривает. Тут я ее узнал - это бы-
ла Катя, жена нашего Айрапета Кичекьяна, учительница из Фосфатки.
Катя закурила, помахала мне рукавицей и улыбнулась, показала все-таки
звои зубки. Когда они с мужем приехали к нам с материка, самого Айрапета
никто не замечал - так была красива его жена. Такая блондинка, прямо из
польского журнала "Экран". Тоже паника у нас началась, вроде как сейчас
с апельсинами. Все норовили съездить в Фосфатогорск посмотреть на нее.
Ну, потом привыкли.
Зверь, а не машина у Орлова! Он легко обогнал нас и стал уходить. Чу-
даков пытался его достать, но дудки. Мы их догнали на семьдесят третьем
километре, они вытаскивали свою машину из кювета. Коля Калчанов хромал,
а Катя, смеясь, рассказывала, как она вылетела из коляски, пролетела в
воздухе метров десять - нет, двадцать, ну, не двадцать, а пятнадцать, в
общем, метров пять она летела, ну, ладно, пять - и зарылась головой в
снег. Орлов в своем шлеме и по пояс в снегу выглядел прямо молодцом. Мы
помогли им вытащить машину, и они поехали теперь уже потише, держась за
нами.
В общем, дорога была веселая, все шоссе грохотало десятками двигате-
лей, а перед самыми Шлакоблоками мы встретили рейсовый автобус Талый -
Фосфатогорск, из которого какой-то типчик бросил нам в кузов горсть
оранжевой апельсиновой кожи.
На большой скорости мы ворвались в Шлакоблоки, домики замелькали в
глазах, я растерялся и даже не мог определить, в какой стороне Люсин ба-
рак, и понял, что через несколько секунд он уже остался сзади, этот по-
селочек, моя столица, как вдруг Чудаков затормозил. Я увидел Люсин ба-
рак, чуть ли не по крышу спрятанный в снег, и белый дым из трубы. Чуда-
ков вылез из кабины и спросил меня:
- Зайдешь?
Я посмотрел на Геру. Он смотрел на меня. Я выпрыгнул из машины и за-
шагал к бараку.
- Только по-быстрому, - крикнул мне вслед Чудаков.
Я услышал за спиной, как ребята попрыгали из машины. Вовремя, значит,
произошла остановка.
Небрежно, как бы мимоходом, я зашел в комнату и увидел, что она пус-
та. Все десять коек были аккуратно застелены, как это бывает у девчат, а
в углу на веревке сушилась разная там голубая и розовая мелочишка, кото-
рую я предпочел не разглядывать. Вот записки на столе я просмотрел.
"Шура, мы уехали в Талый. Роза", - прочел я.
"Игорь, мы уехали за апельсинами. Нина", - прочел я.
"Слава, продай билеты и приезжай в Талый. И.Р.", - прочел я.
"Эдик, я уехала в Талый за апельсинами. Извини. Люся", - прочел я.
"Какой же это Эдик? - подумал я. - Уж не Танака ли? Тогда мне кран-
ты".
Да, попробуй потягаться с таким орлом, как Эдуард Танака, чемпион
Дальневосточной зоны по лыжному двоеборью - трамплин и равнина.
Я вынул свое письмо, положил его на стол и вышел. В дверях столкнулся
с Герой.
- Ну, как там девчата? - промямлил он.
- Уехали в Талый, - сказал я. - Небось уже рубают апельсинчики.
Мы вместе пошли к машине.
- Ты, случаем, не знаком с Танакой? - спросил я.
- Это чемпион, что ли?
- Ага.
- Нет, не знаком. Видел только, как он прыгает. В кино.
- Он и не в кино здорово прыгает.
- Ага, хорошо прыгает.
Снег возле машины был весь разукрашен желтыми затейливыми узорами. Мы
влезли в кузов и поехали дальше.
Глава 11
НИКОЛАЙ КАЛЧАНОВ
На комсомольском собрании мне предложили сбрить бороду. Собрание было
людное, несмотря на то, что сегодня в тресте выдавали зарплату. Все зна-
ли, что речь будет идти о моей бороде, и каждый хотел принять участие в
обсуждении этой жгучей проблемы или хотя бы посмеяться.
Для порядка поговорили сначала о культурно-массовой и спортивной ра-
боте, а потом перешли к кардинальному вопросу повестки дня, который зна-
чился в протоколе под рубрикой "О внешнем виде комсомольца".
Ерофейцев сделал сообщение. Он говорил, что большинство комсомольцев
в свободное от работы время имеют чистый, опрятный и подтянутый вид, од-
нако (но... наряду с этим... к сожалению, следует заметить...) имеются
еще комсомольцы, пренебрегающие... и к ним следует отнести молодого спе-
циалиста инженера Калчанова.
- Я понимаю, - сказал Ерофейцев, - если бы Коля - ты меня, Коля,
прости (я покивал), - если бы он был геологом и зарос, так сказать, ес-
тественным порядком (смех), но ты, Коля, прости, ты даже не художник ка-
койнибудь, и, извини, это пижонство, а у нас здесь не Москва и не Ле-
нинград.
В зале раздался шум. Ребята с моего участка кричали, что борода - это
личное дело мастера и уж не будет ли Ерофейцев контролировать, кто как
разными личными делами занимается, что это, дескать, зажим и все такое.
Другие кричали другое. Особенно старались девушки из Шлакоблоков. Одна
из них была определенно недурна. Она заявила, что внешний облик человека
свидетельствует какникак о его внутреннем мире. Такая, грубо говоря,
смугляночка, какой-то итальянский тип. Я подмигнул ей, и она встала и
добавила мысль о том, что дурные примеры заразительны.
Проголосовали. Большинство было против бороды.
- Хорошо, сбрею, - сказал я.
- Может, хочешь что-нибудь сказать, Коля? - спросил Ерофейцев.
- Да нет уж, чего уж, - сказал я. - Решено, - значит, так. Чего уж
там...
Такую я произнес речь. Публика была разочарована.
- Мы ведь тебя не принуждаем, - сказал Ерофейцев. - Мы не приказыва-
ем, тут некоторые неправильно поняли, не осмыслили. Мы тебя знаем, ты
хороший специалист и в быту, в общем, устойчив. Мы тебе ведь просто ре-
комендуем...
Он разговаривал со мной, как с больным.
Я встал и сказал:
- Да ладно уж, чего там. Сказано - сделано. Сбрею. Считайте, что ее
уже нет. Была и сплыла.
На том и закончилось собрание.
В коридоре я заметил Сергея. Он шел с рулоном чертежей под мышкой. Я
прислонился к стене и смотрел, как он идет, высокий, чуть-чуть отяжелев-
ший за эти три года после института, элегантный, как столичный деловой
человек.
- Ну что, барбудос, плохи твои дела? - спросил он.
Вот это в нем сохранилось - дружеское, но немного снисходительное от-
ношение старшекурсника к салаге.
Я подтянулся.
- Не то чтобы так, начальник. - Не то чтобы очень.
- Это тебе не кафе "Аэлита", - тепло усмехнулся он.
- Точно, начальник. Верно подмеченно.
-А жалко? Сознайся, - подмигнул он и дернул меня за бородку.
- Да нет уж, чего уж, - засмущался я. - Ладно уж, чего там...
- Хватит-хватит, - засмеялся он. - Завелся. Вечером придешь?
- Очень даже охотно, - сказал я, - с нашим удовольствием.
- У нас сейчас совещание, - он показал глазами на чертежи, - гово-
рильня минут на сорок - на час.
- Понятно, начальник, мы это дело понимаем, со всем уважением...
Он улыбнулся, хлопнул меня чертежами по голове и пошел дальше.
- Спроси его насчет цемента, мастер, сказал мне мой тезка Коля Мар-
ков, бригадир.
- Сережка! - крикнул я. - А как там насчет цемента?
Он обернулся уже в дверях директорского кабинета.
- А что с цементом? - невинно спросил он.
- Без ножа режете, гады! - крикнул я с маленькой ноткой истерии.
За спиной Сергея мелькнуло испуганное лицо директорской секретарши.
- Завтра подбросим, - сказал Сергей и открыл дверь.
Я вышел из треста и посмотрел на огромные сопки, нависшие над нашим
городком. Из-за одной сопки выглядывал краешек луны, и редкие деревья на
вершине были отчетливо видны, каждое деревце в отдельности. Я зашел за
угол здания, где не было никого, и стал смотреть, как луна поднимается
над сопкой и как на сопки и на распадки ложатся резкие темно-синие тени
и серебристоголубые полосы света, и как получается Рокуэлл Кент. Я поду-
мал о том, на сколько сотен километров к северу идет этот потрясающий
рельеф и как там мало людей, да и зверей не много, и как на какой-нибудь
метеостанции сидят двое и топят печь, два человека, которые никогда не
надоедают друг другу.
За углом здания слышен был топот и шум. Кто-то сговаривался насчет
"выпить-закусить", кто-то заводил мотоцикл, смеялись девушки.
Из-за угла вышла группа девиц, казавшихся неуклюжими и бесформенными
в тулупах и валенках, и направилась к автобусной остановке. Это были де-
вицы из Шлакоблоков. Они прошли мимо, стрекоча, как стая птиц, но одна
обернулась, заметила меня. Она вздрогнула и остановилась. Представляю,
как я выглядел на фоне белой освещенной луной стены.
Она подошла и остановилась в нескольких шагах от меня. Эта была та
самая итальяночка. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
- Ну, чего это вы так стоите? - дрогнувшим голосом спросила она.
- Значит, из Шлакоблоков? - спросил я не двигаясь.
- Переживаете, да? - уже другим тоном, насмешливо спросила она.
- А звать-то как? - спросил я.
- Ну, Люся, - сказала она, - но ведь критика была по существу.
- Законно, - сказал я. - Пошли в кино?
Она облегченно засмеялась.
- Сначала побрейтесь, а потом приглашайте. Ой, автобус!
И побежала прочь, неуклюже переваливаясь в своих больших валенках.
Даже нельзя было представить, глядя на нее в этот момент, что у нее фи-
гура Дианы. Высунулась еще раз из-за киоска и посмотрела на Николая Кал-
чанова, от которого на стену падала огромная и уродливая тень.
Я вышел из-за угла и пошел в сторону фосфатогорского Бродвея, где
светились четыре наших знаменитых неоновых вывески - "Гастроном", "Ки-
но", "Ресторан", "Книги" - предметы нашей всеобщей гордости. Городишко у
нас был гонористый, из кожи вон лезет, чтобы все было как у больших. Да-
же есть такси - семь машин.
Я прошел мимо кино. Шла картина "Мать Иоанна от ангелов", которую я
уже смотрел два раза, позавчера и вчера. Прошел мимо ресторана, в кото-
ром было битком. Из-за шторы виднелась картина Айвазовского "Девятый
вал" в богатой раме, а под ней голова барабанщика, сахалинского корейца
Пак Дон Хи. Я остановился посмотреть на него. Он сиял. Я понял, что ор-
кестр играет что-то громкое. Когда они играют что-нибудь громкое и быст-
рое, например, "Вишневый сад", Пак сияет, а когда что-нибудь тихое, вро-
де "Степь да степь кругом", он сникает - не любит он играть тихое. В
этот раз Пак сиял как луна. Я понял, что ему дали соло и он сейчас рука-
ми и ногами выколачивает свой чудовищный брек, а ребята из нашего треста
смотрят на него, раскрыв рты, толкают друг друга локтями и показывают
большие пальцы. Нельзя сказать, что джаз в нашем ресторане старомодный,
как нельзя сказать, что он модерн, как нельзя подвести его ни под какую
классификацию. Это совершенно самобытный коллектив. Лихие ребята. Просто
диву даешься, когда они с не
Насмотревшись на Пака и порадовавшись за него, я пошел дальше. У меня
немного болело горло, видно, простудился сегодня на участке, когда лаял-
ся с подсобниками.
В гастрономе было полно народу. Наш трест штурмовал прилавки, а шах-
теры, авторемонтники и геологи стреляли у наших трешки и пятерки. Дело в
том, что нам сегодня выдали зарплату, а до других еще очередь не дошла.
У меня тоже попросил пятерку один знакомый парень, шофер из партии
Айрапета.
- За мной не заржавеет, - сказал он.
- Как там ваши? - спросил я.
- Все чикаются, да толку мало.
- Привет Айрапету, - сказал я.
- Ага.
Он врезался в толпу, и я полез за ним.
"Подольше бы вы там чикались!" - подумал я.
Я люблю Айрапета и желаю ему удачи, но у меня просто нет сил смотреть
на него и на Катю, когда они вместе.
Я взял две бутылки "Чечено-ингушского" и килограмм конфет под аппе-
титным названием "Зоологические". Засунул все это в карманы куртки и вы-
шел на улицу.
"Бродвей" наш упирается прямо в сопку, в заросли кустарника, над ко-
