мерзли, наверное, до костей, а мы не можем рассказать. Но что, в самом
деле, можно рассказать? То, как опускают в воду ловушки для сайры и за-
жигают красный свет, а потом выбирают трос, и тут лебедку пустить нель-
зя, приходится все вручную, и трос сквозь рукавицы жжет тебе ладони, а
потом дают синий свет, и сайра начинает биться, как бешеная, вспучивает
воду, а на горизонте темное небо прорезано холодной желтой полосой, и
там, за ней, бескрайняя поверхность океана, а в середине океана Гавайс-
кие острова, а дальше, на юг, встают грибы водородных взрывов, и эту
желтую полосу медленно пересекают странные тени японских шхун, - про
это, что ли, рассказывать? Но ведь про это очень трудно рассказать, да и
нужно ли это для радио?
- Вам надо капитана дождаться, - сказал Иван, - он все знает, у него
цифры на руках...
- Ладно, дождемся, - сказал парень-корреспондент.
- Но вы, товарищи, - воскликнула женщина, - неужели вы ничего не мо-
жете рассказать о своей жизни?! Просто так, не для радио. Ведь это же
так интересно! Вы на полгода уходите в море...
- Наше дело маленькое, хе-хе, - сказал Боря, - рыбу стране, деньги
жене, нос по волне.
- Прекрасно! - воскликнула женщина. - Можно записать?
- Вы что, писатель? - спросил Иван подозрительно.
Женщина покраснела.
- Да, она писатель, - мрачно сказал паренькорреспондент.
- Перестаньте, - сердито сказала она ему.
- Вот что, товарищи, - сказала женщина сурово, - нам говорили, что
среди вас есть поэт. Иван и Боря просияли.
- Точно, - сказали они. - Есть такой.
Вскоре выяснилось, что поэт - это я. Парень снова включил магнитофон.
- Прочтите что-нибудь свое.
Он сунул мне в нос микрофон, и я прочел с выражением:
Люблю я в жизни штормы, шквалы,
Когда она бурлит, течет,
Она не тихие причалы,
Она сплошной водоворот.
Это стихотворение, подумал я, больше всего подойдет для радио. Штор-
мы, шквалы - романтика рыбацких будней.
Я читал, и Иван и Боря смотрели на меня, раскрыв рты, и женщина тоже
открыла рот, а парень- корреспондент вдруг наклонил голову и улыбнулся
так же, как тот мой друг писатель, и потрогал пальцами переносицу.
- А вам нравятся стихи вашего товарища? - спросила женщина у ребят.
- Очень даже нравятся, - сказал Боря.
- Гера у нас способный паренек, - улыбнулся мне Иван, - так быстрень-
ко все схватывает, на работе - да? - раз-два, смотришь - стих сложил...
- Прекрасный текст, - сказал парень женщине. - Я записал. Шикарно!
- Вы думаете, он пойдет? - спросила она.
- Я вам говорю. То, что надо.
В это время сверху, с палубы, донесся шум.
- Вот капитан вернулся, - сказал Боря.
Корреспонденты собрали свое добро и полезли наверх, а мы за ними.
Капитан наш, Володя Сакуненко, стоял с судовыми документами под мыш-
кой и разговаривал с чифом. Одновременно с нами к нему подошел боцман.
Боцман очень устал за эти дни подготовки к выходу и даже на вид потерял
энное количество веса. Корреспонденты поздоровались с капитаном, и в это
время боцман сказал:
- Хочешь не хочешь, Васильич, а я свое дело сделал и сейчас пойду газ
полить.
Володя, наш Сакуненко, покраснел и тайком показал боцману кулак.
- Что такое "газ полить"? - спросила любознательная женщина.
Мы все закашлялись, но расторопный чиф пояснил:
- Такой термин, мадам. Проверка двигателя, отгазовочка, так ска-
зать...
Женщина понятливо закивала, а парень-корреспондент подмигнул чифу:
знаем, мол, мы эти отгазовочки, - и выразительно пощелкал себя по горлу.
А Володя, наш Сакуненко, все больше краснел, снял для чего-то шапку,
развесил свои кудри, потом спохватился, шапку надел.
- Скажите, капитан, - спросила женщина, - вы завтра уходите в море?
- Да, - сказал Володя, только еще не знаем куда.
- Почему же?
- Да понимаете, - залепетал Володя, - начальство у нас какое-то не-
пунктуальное, или как это... не принципиальное, что ли... короче... не
актуальное.
И совсем ему жарко стало.
- Ну мы пойдем, Васильич, - сказали мы ему, - пойдем погуляем.
Мы спустились в кубрик, переоделись в чистое и отправились на берег,
в город Петрово, в наш очередной Марсель.
Не сговариваясь, мы проследовали к почте. Ребята знали, что я жду
письма от Люси. Ребята знают обо мне все, как я знаю все о каждом из
них. Такая уж у нас служба.
В Петрове на главной улице было людно. Свет из магазинов ложился на
скользкие обледенелые доски тротуара. В длинном зале "Утеса" уже сидел
наш боцман, а вокруг него какие-то бичи. Корня среди них не было. Возле
клуба мы встретили ребят с "Норда", который стоял с нами борт в борт.
Они торопились на свою посудину.
На почте я смотрел, как Лидия Николаевна перебирает письма в ящичке
"До востребования", и страшно волновался, а Иван и Боря поглядывали на
меня исподлобья, тоже переживали.
- Вам пишут, - сказала Лидия Николаевна.
И мы пошли к выходу.
- Не переживай, Гера, - сказал Иван. - Плюнь!
Конечно, можно было бы сейчас успеть к автобусу на Фосфатогорск, а
оттуда попутными добраться до Шлакоблоков и там все выяснить, поставить
точки над "и", но я не буду этого делать. Мне мешает мужская гордость, и
потом, я не хочу ставить точки над "и", потому что завтра мы снова на-
долго уходим в море. Пусть уж она останется для меня такой - в перезвоне
монист, плясуньей. Может, ей действительно художественная самодеятель-
ность мешает написать письмо.
Я шел по мосткам, подняв воротник своей кожаной куртки и надвинув на
глаза шапку, шел со стиснутыми зубами, и в ногу со мной вышагивали по
бокам Иван и Боря, тоже с поднятыми воротниками и в нахлобученных на
глаза шапках. Мы шли независимые и молчаливые.
На углу я увидел Корня. Долговязая его фигура отбрасывала в разные
стороны несколько качающихся теней. Меньше всего мне хотелось сейчас ви-
деть его. Я знал, что он остановит меня и спросит, скрипя зубами: "Гер-
ка, ты на меня зуб имеешь?" Так он спросил меня, когда мы встретились
осенью на вечере в Доме моряка в Талом, на том вечере, где я познакомил-
ся с Люсей. Тогда мы впервые встретились после того, как Володя Сакунен-
ко списал его с "Зюйда" на берег. Я думал, что он будет задираться, но
он был в тот вечер удивительно трезвый и чистый, в галстуке и полуботин-
ках, и, отведя меня в сторону, он спросил: "Гера, ты на меня зуб име-
ешь?" Плохой у меня характер: стоит только ко мне по- человечески обра-
титься, и я все зло забываю. Так и в тот раз с Корнем. Мне почему-то
жалко его стало, и весь вечер мы с ним были взаимно вежливы, как будто
он никогда не засовывал мне за шиворот селедку, а я никогда не бил его
"под дых". Мы не поссорились даже из-за Люси, хотя приглашали ее напро-
палую. Кажется, мы даже почувствовали
- В другое время я бы этому Витеньке устроил темную, - сказал тогда
Корень, - но сегодня не буду: настроение не позволяет. Пойдем, Гера, то-
варищ по несчастью, есть у меня тут две знакомые шалашовочки.
И я, толком даже не разобрав, что он сказал, пошел с ним, а утром
вернулся на сейнер с таким чувством, словно вывалялся в грязи.
С тех пор с Корнем мы встречаемся мирно, но я стараюсь держаться от
него подальше: эта ночь не выходит у меня из головы. А он снова оборвал-
ся, и вечно пьян, и каждый раз, скрипя зубами, спрашивает: "Ты на меня
зуб имеешь?" Видно, все перепуталось в его бедной башке.
Увидев нас, Корень покачнулся и сделал неверный шаг.
- Здорово, матросы, - проскрипел он. - Гера, ты на меня зуб имеешь?
- Иди-иди, Корень, - сказал Иван.
Корень потер себе варежкой физиономию и глянул на нас неожиданно яс-
ными глазами.
- С Люськой встречаешься? - спросил он.
- Ступай, Корень, - сказал Боря. - Иди своей дорогой.
- Иду, матросы, иду. На камни тянусь. Прямым курсом на камни.
Мы пошли дальше молча и твердо. Мы знали, куда идем. Ведь это, навер-
ное, каждому известно - что надо делать, когда любимая девушка тебе не
пишет.
Мы перешли улицу и увидели нашего капитана и женщину-корреспондента.
Володя, наш Сакуненко, будто и не остывал, шел красный как рак и смотрел
перед собой прямо по курсу.
- Скажите, а что такое бичи? - спрашивала женщина.
- Бичи - это как бы... как бы... - бубнил капитан, - вроде бы морские
тунеядцы, вот как.
Женщина воскликнула:
- Ох, как интересно!..
Изучает жизнь, понимаете ли, а Володя, наш Сакуненко, страдает.
Мы заняли столик в "Утесе" и заказали "Чеченоингушского" и закуски.
- Не переживай, Гера, - сказал Иван. - Не надо.
Я махнул руками и поймал на себе сочувствующий взгляд Бори. Ребята
сочувствовали мне изо всех сил, и мне это было приятно. Смешно, но я
иногда ловлю себя на том, что мне бывает приятно от того, что все на
сейнере знают о моей сердечной ране. Наверное, я немного пошляк.
Оркестр заиграл "Карамба синьоре".
- Вот, может быть, пойдем в Приморье, тогда зайдем во Владик, а там,
знаешь, Иван, какие девочки!.. - сказал Боря, глядя на меня.
В зал вошел парень-корреспондент. Он огляделся и, засунув руки в кар-
маны, медленно направился к нам. В правом кармане у него лежало что-то
большое и круглое, похожее на бомбу.
- Не переживай, Гера, - умоляюще сказал Иван, - прямо сил моих нет
смотреть на тебя.
- Можно к вам присесть, ребятишки? - спросил корреспондент.
Иван подвинул ему стул.
- Слушай, корреспондент, скажи ты этому дураку, какие на свете есть
девчонки. Расскажи ему про Москву.
- А, - сказал корреспондент, - "Чечено-ингушский"?
- Прямо сил моих нет смотреть, как он мается, - стонущим голосом про-
должал Иван. - Дурак ты, Герка, ведь их же больше, чем нас. Нам надо вы-
бирать, а не им. Правильно я говорю?
- Точно, - сказал корреспондент. - Перепись доказала.
- А я ему что говорю? С цифрами на руках тебе доказывают, дурень...
- Для поэта любая цифра - это ноль, - улыбнулся мне корреспондент. -
Друзья, передайте-ка мне нож.
Боря передал ему нож, и он вдруг вынул из кармана свою бомбу. Это был
апельсин.
- Батюшки мои! - ахнул Боря.
Парень крутанул апельсин, и он покатился по столу, по скатерти, по
пятнам от винегрета, сбил рюмку и, стукнувшись о тарелку с бараньей от-
бивной, остановился, сияя словно солнышко.
- Это что, с материка, что ли, подарочек? - осторожно спросил Иван.
- Да нет, - ответил парень, - ведь мы на "Кильдине" сюда приплыли,
верней, не сюда, а в Талый.
- А "Кильдин", простите, что же, пришел в Талый с острова Фиджи?
- Прямым курсом из Марокко, - захохотал корреспондент. - Да вы что,
ребята, с неба свалились? "Кильдин" пришел из Владика битком набитый
этим добром. Знаете, как я наелся.
- Эй, девушка, получите! - заорал Иван.
От "Утеса" до причала мы бежали, как спринтеры. Подняли на сейнере
аврал. Мальчики в панике стаскивали с себя робы и натягивали чистое. Че-
рез несколько минут вся команда выскочила на палубу. Вахтенный Динмуха-
мед проклинал свое невезение. Боря сказал ему, чтоб он зорче нес вахту,
тогда мы его не забудем. Ребята с "Норда", узнав, куда мы собираемся,
завыли, как безумные. Им надо было принимать соль и продукты и чистить
посудину к инспекторскому смотру. Мы обещали занять на них очередь.
На окраине города возле шлагбаума мы провели голосование. Дело было
трудное: машины шли переполненные людьми. Слух об апельсинах уже дока-
тился до Петрова.
Наконец подошел "МАЗ" с прицепом, на котором были укреплены огромные
панели, доставленные с материка. "Маз" шел в Фосфатогорск. Мы облепили
прицеп, словно десантники.
Я держался за какую-то железяку. Рядом со мной висели Боря и Иван.
Прицеп трясло, а иногда заносило вбок, и мы гроздьями повисали над кюве-
том. Пальцы у меня одеревенели от холода, и иногда мне казалось, что я
вот-вот сорвусь.
