- Да, - сказал Олаф, не отрываясь от карт. - С радостью. - И объявил
пики.
Я извинился и закрыл дверь. Куда же запропастился этот хохотун? И не
видно его и, что самое удивительное, не слышно. А впрочем, что мне он?
Погоняю шары в одиночку. В сущности, никакой разницы нет. Даже еще
приятнее. Я направился к бильярдной и по дороге испытал небольшой шок. По
чердачной лестнице, придерживая двумя пальцами подол длинного роскошного
платья, спускалась госпожа Мозес.
- И вы тоже загорали? - ляпнул я, потерявшись.
- Загорала? Я? Что за странная мысль. - она пересекла площадку и
приблизилась ко мне. - Какие странные предположения вы высказываете,
инспектор!
- Не называйте меня, пожалуйста, инспектором, - попросил я. - Мне до
такой степени надоело это слышать на службе... а теперь еще от вас...
- Я о-бо-жаю полицию, - произнесла госпожа Мозес, закатывая
прекрасные глаза. - Эти герои, эти смельчаки... Вы ведь смельчак, не
правда ли?
Как-то само собой получилось, что я предложил ей руку и повел ее в
бильярдную. Рука у нее была белая, твердая и удивительно холодная.
- Сударыня, - сказал я. - Да вы совсем замерзли...
- Нисколько, инспектор, - ответила она и тут же спохватилась. -
Простите, но как же мне вас называть теперь?
- Может быть, Петер? - предложил я.
- Это было бы прелестно. У меня был друг Петер, барон фон
Готтескнехт. Вы не знакомы?.. Однако тогда вам придется звать меня Ольгой.
А если услышит Мозес?
- Переживет, - пробормотал я. Я искоса глядел на ее чудные плечи, на
царственную шею, на гордый профиль, и меня бросало то в жар, то в холод.
Ну, глупа, лихорадочно неслось у меня в голове, ну и что же? И пусть. Мало
ли кто глуп!
Мы прошли через столовую и оказались в бильярдной. В бильярдной был
Симонэ. Почему-то он лежал на полу в неглубокой, но широкой нише. Лицо у
него было красное, волосы взлохмачены.
- Симон! - воскликнула госпожа Мозес и прижала ладони к щекам. - Что
с вами?
В ответ Симонэ заклекотал и, упираясь руками и ногами в края ниши,
полез к потолку.
- Боже мой, да вы убьетесь! - закричала госпожа Мозес.
- В самом деле, Симонэ, - сказал я с досадой. - Бросьте эти дурацкие
штучки, вы сломаете себе шею.
Однако шалун и не думал убиваться и ломать себе шею. Он добрался до
потолка, повисел там, все более наливаясь кровью, потом легко и мягко
спрыгнул вниз и отдал нам честь. Госпожа Мозес зааплодировала.
- Вы просто чудо, Симон, - сказала она. - Как муха!
- Ну что, инспектор, - сказал Симонэ, чуть задыхаясь. - Сразимся во
славу прекрасной дамы? - Он схватил кий и сделал фехтовальный выпад. - Я
вас вызываю, инспектор Глебски, защищайтесь!
С этими словами он повернулся к бильярдному столу и, не целясь, с
таким треском залепил восьмерку в угол через весь стол, что у меня в
глазах потемнело. Однако отступать было некуда. Я угрюмо взял кий.
- Сражайтесь, господа, сражайтесь, - сказала госпожа Мозес. -
Прекрасная дама оставляет залог победителю. - Она бросила на середину
стола кружевной платочек. - А я вынуждена покинуть вас. Боюсь, мой Мозес
уже вне себя. - Она послала нам воздушный поцелуй и удалилась.
- Чертовски завлекательная женщина, - заявил Симонэ. - С ума можно
сойти. - Он подцепил кием платочек, погрузил нос в кружева и закатил
глаза. - Прелесть!.. У вас, я вижу, тоже без всякого успеха, инспектор?
- Вы бы побольше путались под ногами, - мрачно сказал я, собирая шары
в треугольник. - Кто вас просил торчать здесь, в бильярдной?
- А зачем вы, голова садовая, повели ее в бильярдную? - резонно
возразил Симонэ.
- Не в номер же к себе мне ее вести... - огрызнулся я.
- Не умеете - не беритесь, - посоветовал Симонэ. - И поставьте шары
ровнее, вы имеете дело с гроссмейстером... Вот так. Что играем?
Лондонскую?
- Нет. Давайте что-нибудь попроще.
- Попроще так попроще, - согласился Симонэ.
Он аккуратно положил платочек на подоконник, задержался на секунду,
склонив голову и заглядывая сквозь стекло куда-то вбок, потом вернулся к
столу.
- Вы помните, что сделал Ганнибал с римлянами при Каннах? - спросил
он.
- Давайте, давайте, - сказал я. - Начинайте.
- Сейчас я вам напомню, - пообещал Симонэ. Он элегантнейшим образом
покатал кием биток, установил его, прицелился и положил шар. Потом он
положил еще шар и при этом разбил пирамиду. Затем, не давая мне времени
извлекать его добычу из луз, он закатил подряд еще два шара и наконец
скиксовал.
- Ваше счастье, - сообщил он, меля кий. - Реабилитируйтесь.
Я пошел вокруг стола, выбирая шар полегче.
- Глядите-ка, - сказал Симонэ. Он снова стоял у окна и заглядывал
куда-то вбок. - Какой-то дурак сидит на крыше... Пардон! Два дурака. Один
стоит, я принял его за печную трубу. Положительно, мои лавры не дают
кому-то покоя.
- Это Хинкус, - проворчал я, пристраиваясь поудобнее для удара.
- Хинкус - это такой маленький и все время брюзжит, - сказал Симонэ.
- Ерундовый человечек. Вот Олаф - это да. Это истый потомок древних
конунгов, вот что я вам скажу, инспектор Глебски.
Я наконец ударил. И промазал. Совсем несложный шар промазал. Обидно.
Я осмотрел конец кия, потрогал накладку.
- Не разглядывайте, не разглядывайте, - сказал Симонэ, подходя к
столу. - Нет у вас никаких оправданий.
- Что вы собираетесь бить? - спросил я недоуменно, следя за ним.
- От двух бортов в середину, - с невинным видом сообщил он.
Я застонал и пошел к окну, чтобы не видеть этого. Симонэ ударил.
Потом еще раз ударил. Хлестко, с треском, с лязгом. Потом еще раз ударил и
сказал:
- Пардон. Действуйте, инспектор.
Тень сидящего человека запрокинула голову и подняла руку с бутылкой.
Я понял, что это Хинкус. Сейчас отхлебнет как следует и передаст бутылку
стоящему. А кто это, собственно, стоит?..
- Вы будете бить или нет? - спросил Симонэ. - Что там такое?
- Хинкус надирается, - сказал я. - Ох, свалится он сегодня с крыши.
Хинкус основательно присосался, а затем принял прежнюю позу. Угощать
стоявшего не стал. Кто же это такой? А, так это же чадо, наверное...
Интересно, о чем чадо может разговаривать с Хинкусом? Я вернулся к столу,
выбрал шар полегче и опять промазал.
- Вы читали мемуар Кориолиса о бильярдной игре? - спросил Симонэ.
- Нет, - сказал я мрачно. - И не собираюсь.
- А я вот читал, - сказал Симонэ. Он в два удара кончил партию и
наконец разразился своим жутким хохотом. Я положил кий поперек стола.
- Вы остались без партнера, Симонэ, - сказал я мстительно. - Можете
теперь сморкаться в свой приз в полном одиночестве.
Симонэ взял платочек и торжественно сунул его в нагрудный карман.
- Прекрасно, - сказал он. - Чем мы теперь займемся?
Я подумал.
- Пойду-ка я побреюсь. Обед скоро.
- А я? - спросил Симонэ.
- А вы играйте сами с собой в бильярд, - посоветовал я. - Или
ступайте в номер к Олафу. У вас есть деньги? Если есть, то вас там примут
с распростертыми объятиями.
- А, - сказал Симонэ. - Я уже.
- Что - уже?
- Уже просадил Олафу двести крон. Играет как машина, ни одной ошибки.
Даже неинтересно. Тогда я взял и напустил на него Барнстокра. Фокусник
есть фокусник, пусть-ка он его пощиплет...
Мы вышли в коридор и сразу же наткнулись на чадо любимого покойного
брата господина дю Барнстокра. Чадо загородило нам дорогу и, нагло
поблескивая вытаращенными черными окулярами, потребовало сигаретку.
- Как там Хинкус? - спросил я, доставая пачку. - Здорово надрался?
- Хинкус? Ах, этот... - Чадо закурило и, сложив губы колечком,
выпустило дым. - Ну, надраться не надрался, но зарядился основательно и
еще взял бутылку с собой.
- Ого, - сказал я. - Это уже вторая...
- А что здесь еще делать? - спросило чадо.
- А вы тоже с ним заряжались? - спросил Симонэ с интересом.
Чадо пренебрежительно фыркнуло.
- Черта с два! Он меня и не заметил. Ведь там была Кайса...
Тут мне пришло в голову, что пора наконец выяснить, парень это или
девушка, и я раскинул сеть.
- Значит, вы были в буфетной? - спросил я вкрадчиво.
- Да. А что? Полиция не разрешает?
- Полиция хочет знать, что вы там делали.
- И научный мир тоже, - добавил Симонэ. Кажется, та же мысль пришла в
голову и ему.
- Кофе пить полиция разрешает? - осведомилось чадо.
- Да, - ответил я. - А еще что вы там делали?
Вот сейчас... Сейчас она... оно скажет: "Я закусывал" или
"закусывала". Не может же оно сказать: "Я закусывало"...
- А ничего, - хладнокровно сказало чадо. - Кофе и пирожки с кремом.
Вот и все мои занятия в буфетной.
- Сладкое перед обедом вредно, - с упреком сказал Симонэ. Он был явно
разочарован. Я тоже.
- Ну, а надираться среди бела дня - это не по мне, - закончило чадо,
торжествуя победу. - Пусть этот ваш Хинкус надирается.
- Ладно, - пробормотал я. - Пойду побреюсь.
- Может быть, есть еще вопросы? - спросило чадо нам вслед.
- Да нет, бог с вами, - сказал я.
Хлопнула дверь - чадо удалилось в свой номер.
- Схожу-ка и я перекушу, - сказал Симонэ, останавливаясь возле
лестничной площадки. - Пойдемте, инспектор, до обеда еще час с лишним...
- Знаю я, как вы там будете перекусывать, - сказал я. - Ступайте
сами, я человек семейный, меня Кайса не интересует.
Симонэ хохотнул и сказал:
- Раз уж вы человек семейный, вы можете мне сказать, парень это или
девчонка? Никак не разберу.
- Занимайтесь Кайсой, - сказал я. - Оставьте эту загадку полиции...
Скажите лучше, это вы учинили шуточку с душем?
- И не думал, - возразил Симонэ. - Если хотите знать, по-моему, это
сам хозяин.
Я пожал плечами, и мы разошлись. Симонэ застучал ботинками по
ступенькам, а я направился в свой номер. В тот момент, когда я проходил
мимо номера-музея, там послышался треск, что-то с грохотом повалилось,
разбилось что-то стеклянное и послышалось недовольное ворчание. Не теряя
ни секунды, я рванул дверь, влетел в номер и едва не сшиб с ног самого
господина Мозеса. Господин Мозес, высоко задрав одной рукою край ковра, а
в другой сжимая свою неизменную кружку, с отвращением глядел на
опрокинутую тумбочку и на черепки разбитой вазы.
- Проклятый притон, - прохрипел он при виде меня. - Грязное логово.
- Что вы тут делаете? - спросил я свирепо.
Господин Мозес немедленно взвинтился.
- Что я тут делаю? - взревел он, изо всех сил рванув ковер на себя.
При этом он чуть не потерял равновесие и повалил кресло. - Я ищу мерзавца,
который шатается по отелю, ворует вещи у порядочных людей, топает по ночам
в коридорах и заглядывает в окна к моей жене! Какого дьявола я должен этим
заниматься, когда в доме торчит полицейский?
Он отшвырнул ковер и повернулся ко мне. Я даже попятился.
- Может быть, я должен объявить награду? - продолжал он, взвинчивая
себя все круче. - Проклятая полиция ведь и пальцем не шевельнет, пока ей
не пообещают награду! Извольте, объявляю. Сколько вам нужно, вы,
инспектор? Пятьсот? Тысячу? Извольте: полторы тысячи крон тому, кто найдет
мои пропавшие золотые часы! Две тысячи крон!
- У вас пропали часы? - спросил я, нахмурившись.
- Да!
- Когда вы обнаружили пропажу?
- Только что!
Шутки кончились. Золотые часы - это вам не войлочные туфли и не
занятый привидением душ.
- Когда вы видели их в последний раз?
- Сегодня рано утром.
- Где вы их обычно храните?
- Я не храню часы! Я ими пользуюсь! Они лежали у меня на столе!
