действительно вынул и сунул в карман. Я чувствовал, что Хинкус - это
неразработанная жила и что им еще придется заниматься. Я ушел не сразу. Я
постоял несколько минут у дверей, приложив ухо к замочной скважине. Слышно
было, как булькает жидкость, потом скрипнула кровать, потом раздались
частые прерывистые звуки. Я не сразу догадался, что это, а потом понял:
Хинкус плакал.
Я оставил его наедине с его совестью и направился к дю Барнстокру.
Старик открыл мне немедленно. Он был страшно возбужден. Он даже не
предложил мне сесть. Комната была полна сигарного дыма.
- Мой дорогой инспектор! - немедленно начал он, выделывая
фантастические вещи с сигарой, которую он держал двумя пальцами в
приподнятой руке. - Мой уважаемый друг! Я чувствую себя чертовски неловко,
но дело зашло слишком далеко. Я должен признаться вам в одной своей
маленькой провинности...
- Что вы убили Олафа Андварафорса, - мрачно сказал я, опускаясь в
кресло.
Он содрогнулся и всплеснул руками.
- О боже! Нет! Я в жизни своей никого не тронул пальцем! Кэль идэ!
Нет! Я хочу только чистосердечно признаться в том, что регулярно
мистифицировал публику в нашем отеле... - Он прижал руки к груди, обсыпая
халат сигарным пеплом. - Поверьте, поймите меня правильно: это были просто
шутки! Пусть не бог весть какие изящные и остроумные, но совершенно
невинные... Это у меня профессиональное, я обожаю атмосферу
таинственности, мистификации, всеобщего недоумения... Никакого злого
умысла, уверяю вас! Никакой корысти...
- Какие именно шутки вы имеете в виду? - спросил я сухо. Я был зол и
разочарован. Я не ожидал, что этим занимается дю Барнстокр. Я был о
старике лучшего мнения.
- Н-ну... Все это маленькие розыгрыши по поводу тени Погибшего
Альпиниста. Ну, там, туфли, которые я сам у себя украл и сунул к нему под
кровать... Шутки с душем... Вас я немножко помистифицировал - помните,
пепел из трубки?.. Ну и тому подобное, я уж не упомню всего...
- Стол у меня испоганили тоже вы? - спросил я.
- Стол? - Он растерянно посмотрел на меня, потом оглянулся на свой
собственный стол.
- Да, стол. Залили клеем, безнадежно испортили хорошую вещь...
- Н-нет, - испуганно сказал он. - Клеем... стол... Нет-нет, это не я,
клянусь вам! - Он снова прижал руки к груди. - Вы поймите, инспектор, ведь
все, что я делал, было совершенно невинно, я никому не причинял ни
малейшего ущерба... Мне даже казалось, что это всем нравится, а наш
дорогой хозяин так прекрасно мне подыгрывал...
- Хозяин был с вами в сговоре?
- Нет, что вы! - Он замахал на меня руками. - Я имею в виду, что
он... что ему это, в общем, нравилось, он же и сам немножко мистификатор,
вы заметили? Как он говорит, знаете, таким особенным голосом, и это его
знаменитое "позвольте мне погрузиться в прошлое...".
- Понятно, - сказал я. - А следы в коридорах?
Лицо дю Барнстокра сделалось сосредоточенным и серьезным.
- Нет-нет, - сказал он. - Это не я. Но я знаю, о чем вы говорите. Я
это видел однажды. Это было еще до вашего приезда. Мокрые следы босых ног,
они шли с лестничной площадки и вели, как это ни глупо, в номер-музей...
Тоже шутка, конечно, но не моя...
- Хорошо, - сказал я. - Оставим это. Еще один вопрос. Записка,
которую вам якобы подбросили, это тоже ваш розыгрыш, как я понимаю?
- Тоже не мой, - сказал дю Барнстокр с достоинством. - Передавая вам
эту записку, я рассказывал чистую правду.
- Минуточку, - сказал я. - Значит, дело было так. Олаф вышел, вы
остались сидеть. Кто-то постучал в дверь, вы откликнулись, потом глянули и
увидели на полу у дверей записку. Так?
- Так.
- Минуточку, - повторил я. Я ощутил приближение новой мысли. -
Позвольте, господин дю Барнстокр, а почему вы, собственно, решили, что это
угрожающее послание адресовано именно вам?
- Совершенно с вами согласен, - сказал дю Барнстокр. - Уже потом я
понял, уже прочитав, что, будь записка адресована мне, ее, наверное,
подсунули бы под мою дверь. Но в тот момент я действовал как-то
подсознательно, что ли... Ведь тот, кто постучал, слышал мой голос, то
есть знал, что я здесь... Вы меня понимаете? Во всяком случае, когда наш
бедный Олаф вернулся, я немедленно показал ему эту записку, чтобы вместе
посмеяться над нею...
- Так, - сказал я. - И что же Олаф? Смеялся?
- Н-нет, он не смеялся... У него, знаете ли, чувство юмора... В
общем, он прочел, пожал плечами, и мы тут же продолжили игру. Он оставался
совершенно спокоен, флегматичен и больше ни разу не вспомнил об этой
записке... А я, как вы знаете, решил, что это чья-то мистификация, и,
откровенно говоря, продолжаю думать так же и сейчас... Вы знаете, в узком
кругу отдыхающих, скучающих людей всегда найдется человек...
- Знаю, - сказал я.
- Вы полагаете, эта записка действительно?..
- Все может быть, - сказал я. Мы помолчали. - А теперь расскажите,
что вы делали с того момента, как Мозесы ушли спать.
- Извольте, - сказал дю Барнстокр. - Я ожидал этого вопроса и
специально восстановил в памяти всю последовательность своих действий.
Дело было так. Когда все разошлись, а было это примерно в половине
десятого, я некоторое время...
- Одну минуту, - прервал я его. - Это было в половине десятого,
говорите вы?
- Да, примерно.
- Хорошо. Тогда расскажите сначала мне вот что. Не можете ли вы
припомнить, кто находился в столовой между половиной девятого и половиной
десятого?
Дю Барнстокр взялся за лоб длинными белыми пальцами.
- М-м-м... - произнес он. - Это будет посложнее. Я ведь был занят
игрой... Ну, естественно, Мозес, хозяин... Время от времени карту брала
госпожа Мозес... Это у нас за столиком. Брюн и Олаф танцевали, а потом...
нет, пардон, еще до этого... танцевали госпожа Мозес и Брюн... Но вы
понимаете, мой дорогой инспектор, я совершенно не в состоянии установить,
когда это было - в половине девятого, в девять... О! Часы пробили девять,
и я, помнится, оглядел зал и подумал, как мало народу осталось. Играла
музыка, и зал был пуст, танцевали только Брюн с Олафом... Вы знаете, это,
пожалуй, единственное ясное впечатление, которое осталось у меня в памяти,
- закончил он с сожалением.
- Так, - сказал я. - А хозяин и господин Мозес хоть раз выходили
из-за стола?
- Нет, - сказал он уверенно. - Оба они оказались чрезвычайно
азартными партнерами.
- То есть в девять часов в зале было только трое игроков, Брюн и
Олаф?
- Именно так. Это я помню совершенно отчетливо.
- Хорошо, - сказал я. - Теперь вернемся к вам. Итак, после того как
все разошлись, вы посидели еще некоторое время за карточным столиком,
упражняясь в карточных фокусах...
- Упражняясь в фокусах?.. А, вполне возможно. Иногда в задумчивости
я, знаете ли... даю волю своим пальцам, это происходит неосознанно. Да.
Затем я решил выкурить сигару и направился сюда, к себе в номер. Я выкурил
сигару, сел в это кресло и, признаться, вздремнул. Проснулся я словно бы
от какого-то толчка - я вдруг вспомнил, что в десять часов обещал реванш
бедному Олафу. Я взглянул на часы. Точного времени не помню, но было самое
начало одиннадцатого, и я с облегчением понял, что опоздаю ненамного. Я
наскоро привел себя в порядок перед зеркалом, взял пачку ассигнаций,
сигары и вышел в коридор. В коридоре, инспектор, было пусто, это я помню.
Я постучал в дверь к Олафу - никто не отозвался. Я постучал вторично, и
снова без всякого успеха. Я понял, что господин Олаф сам забыл о реванше и
занят какими-нибудь более интересными делами. Однако в таких вопросах я
страшно щепетилен. Я написал известную вам записку и приколол ее к двери.
Затем я честно прождал до одиннадцати, читая вот эту книгу, и в
одиннадцать лег спать. И вот что интересно, инспектор. Незадолго до того,
как вы с хозяином принялись шуметь и стучать в коридоре, меня разбудил
стук в мою дверь. Я открыл, но никого не оказалось. Я лег снова и больше
уже не смог заснуть.
- Угу, - сказал я. - Понятно. Значит, с того момента, как вы
прикололи записку, и до одиннадцати часов, когда вы легли спать, не
произошло больше ничего существенного... не было никакого шума, движения?
- Нет, - сказал дю Барнстокр. - Ничего.
- А где вы были? Здесь или в спальне?
- Здесь, сидел в этом кресле.
- Угу, - сказал я. - И последний вопрос. Вчера до обеда вы не
разговаривали с Хинкусом?
- С Хинкусом?.. А, это такой маленький, жалкий... Постойте, мой милый
друг... Да, конечно! Мы же все стояли возле душа, помните? Господин Хинкус
был раздражен ожиданием, и я успокоил его каким-то фокусом... Ах да,
леденцы! Он очень забавно растерялся тогда. Обожаю такие мистификации.
- А после этого вы с ним не разговаривали?
Дю Барнстокр задумчиво сложил губы куриной гузкой.
- Нет, - сказал он. - Насколько мне помнится - нет.
- И не поднимались на крышу?
- На крышу? Нет. Нет-нет. На крышу я не поднимался.
Я встал.
- Благодарю вас, господин дю Барнстокр. Вы оказали следствию помощь.
Я надеюсь, вы понимаете, насколько неуместны были бы сейчас новые
мистификации. (Он молча замахал на меня руками.) Ну, вот и хорошо. Я очень
советую вам принять таблетку снотворного и лечь спать. На мой взгляд, это
лучшее, что вы можете сейчас сделать.
- Я попытаюсь, - с готовностью сказал дю Барнстокр.
Я пожелал ему спокойной ночи и вышел. Я направился разбудить чадо, но
тут я увидел, как в конце коридора быстро и бесшумно захлопнулась
приоткрытая дверь номера Симонэ. Я немедленно повернул туда.
Я вошел, не постучавшись, и сразу понял, что поступил правильно.
Через открытую дверь спальни я увидел, как великий физик, прыгая на одной
ноге, сдирает с себя брюки. Это было тем более глупо, что в обеих комнатах
номера горел свет.
- Не трудитесь, Симонэ, - произнес я угрюмо. - Все равно вы не
успеете развязать галстук.
Симонэ обессиленно опустился на кровать. Челюсть у него тряслась,
глаза вылезли из орбит. Я вошел в спальню и остановился перед ним, засунув
руки в карманы. Некоторое время мы молчали. Я не сказал больше ни слова, я
просто смотрел на него, давая ему время осознать, что он пропал. А он под
моим взглядом все более сникал, голова его все глубже уходила в плечи,
волнистый унылый нос становился все более унылым. Наконец он не выдержал.
- Я буду говорить только в присутствии своего адвоката, - объявил он
надтреснутым голосом.
- Бросьте, Симонэ, - сказал я с отвращением. - А еще физик. Какие вам
тут, в задницу, адвокаты?
Он вдруг схватил меня за полу пиджака и, заглядывая мне в глаза снизу
вверх, просипел:
- Думайте, что хотите, Петер, но я вам клянусь: я не убивал ее.
Наступила моя очередь присесть. Я нащупал за собой стул и сел.
- Подумайте сами, зачем это мне? - страстно продолжал Симонэ. - Ведь
должны же быть мотивы... Никто же не убивает просто так... Конечно,
существуют садисты, но они ведь сумасшедшие... Тем более такое зверство,
такой кошмар... Клянусь вам! Она была уже совсем холодная, когда я обнял
ее!
На несколько секунд я закрыл глаза. Так. В доме был еще один труп. На
этот раз - женщина.
- Вы же отлично знаете, - горячечно бормотал Симонэ, - преступлений
просто так не бывает. Правда, Андре Жид писал... Но это все так, игра
интеллекта... Нужен мотив... Вы же меня знаете, Петер! Посмотрите на меня:
разве я похож на убийцу?
- Стоп, - сказал я. - Заткнитесь на минуту. Подумайте хорошенько и
расскажите все по порядку.
Он не стал думать.
