- Да, - сказал я. - И сидите в своем номере. Лучше всего ложитесь
спать.
Он ушел. Я взял чемодан и поискал, куда его можно спрятать. Спрятать
было некуда. Военное или космическое, подумал я. Только этого мне и не
хватало. Политическое убийство, шпионаж, диверсия... Тьфу, глупость! Если
бы убили из-за этого чемодана, чемодан бы унесли... Куда же мне его деть?
Тут я вспомнил про хозяйский сейф и, взяв чемодан под мышку - для
верности, - спустился вниз.
Хозяин расположился за столиком с бумагами и допотопным арифмометром.
Винчестер был у него под рукой - прислонен рядом к стене.
- Что новенького? - спросил я.
Он поднялся мне навстречу.
- Да ничего особенно хорошего, - ответил он с виноватым лицом. -
Пришлось мне все-таки объяснить Мозесу, что произошло.
- Зачем?
- Он с бешеной силой рвался к вам наверх, шипел, что никому не
позволит врываться среди ночи к его жене. Я просто не знал, как его
остановить, и объяснил ему, что к чему. Я решил, что так будет меньше
шуму.
- Плохо, - сказал я. - Но это я сам виноват. А он что?
- А ничего. Выкатил на меня свои глазищи, отхлебнул из кружки,
помолчал с полминуты, а потом стал орать - кого это я поселил на его
территории да как посмел... Еле-еле я от него отбился.
- Ну ладно, - сказал я. - Вот что, Алек. Дайте мне ключ от вашего
сейфа, я спрячу туда вот этот чемодан, а ключ - вы уж извините - оставлю у
себя. Во-вторых, мне нужно допросить Кайсу. Приведите ее в вашу контору. А
в-третьих, я очень хотел бы кофе.
- Пойдемте, - сказал хозяин.
9
Я выпил большую чашку кофе и допросил Кайсу. Кофе был прекрасный. Но
от Кайсы я почти ничего не добился. Во-первых, она все время засыпала на
стуле, а когда я ее будил, немедленно спрашивала: "Чего это?" Во-вторых,
она, казалось, совершенно неспособна была говорить об Олафе. Каждый раз,
когда я произносил это имя, она заливалась краской, принималась хихикать,
совершать сложные движения плечом и закрываться ладонью. У меня осталось
определенное впечатление, что Олаф успел здесь нашалить и что произошло
это почти сразу после обеда, когда Кайса сносила вниз и мыла посуду. "А
бусы они у меня забрали, - рассказала Кайса, хихикая и жеманясь. -
Сувенир, говорят, на память, то есть. Шалуны они..." В общем, я отправил
ее спать, а сам вышел в холл и принялся за хозяина.
- Что вы об этом думаете, Алек? - спросил я.
Он с удовольствием отодвинул арифмометр и с хрустом расправил могучие
плечи.
- Я думаю, Петер, что в самом скором времени мне придется дать отелю
другое название.
- Вот как? - сказал я. - И что это будет за название?
- Еще не знаю, - ответил хозяин. - Но это меня несколько беспокоит.
Через несколько дней моя долина будет кишеть репортерами, и к этому
времени я должен быть во всеоружии. Конечно, многое будет зависеть от
того, к каким выводам придет официальное следствие, но ведь и к частному
мнению владельца пресса не может не прислушаться...
- У владельца уже есть частное мнение? - удивился я.
- Ну, может быть, не совсем правильно называть это мнением... Но, во
всяком случае, у меня есть некое ощущение, которого у вас, по-моему, пока
еще нет. Но оно будет, Петер. Оно обязательно появится и у вас, когда вы
копнете это дело поглубже. Просто мы с вами по-разному устроены. Я
все-таки механик-самоучка, поэтому ощущения мои, как правило, возникают
вместо выводов. А вы - полицейский инспектор. У вас ощущения возникают в
результате выводов, когда выводы вас не удовлетворяют. Когда они вас
обескураживают. Так-то вот, Петер... А теперь задавайте ваши вопросы.
И тут неожиданно для себя - уж очень я отчаялся и устал - я рассказал
ему о Хинкусе. Он слушал, кивая лысой головой.
- Да, - сказал он, когда я кончил. - Вот видите, и Хинкус тоже...
Обронив это таинственное замечание, он обстоятельно и без всякого
понуждения рассказал, что делал после окончания карточной игры. Впрочем,
знал он очень мало. Олафа в последний раз он видел примерно тогда же,
когда и я. В половине десятого он спустился вниз вместе с Мозесами,
покормил Леля, выпустил его погулять, задал трепку Кайсе за
неторопливость, и тут появился я. Возникла идея посидеть у камина с
горячим портвейном. Он отдал распоряжение Кайсе и направился в столовую,
чтобы выключить там музыку и свет.
- ...Конечно, я мог бы тогда же зайти к Олафу и свернуть ему шею,
хотя я вовсе не уверен, что Олаф позволил бы мне это сделать. Но я и
пытаться не стал, а просто пошел вниз и погасил свет в холле. Насколько я
помню, все было в порядке. Все двери на верхнем этажа были закрыты, и
стояла тишина. Я вернулся в буфетную, разлил портвейн по стаканам, и в эту
минуту произошел обвал. Если вы помните, я занес вам портвейн, а сам
подумал: пойду-ка я позвоню в Мюр. У меня уже тогда появилось ощущение,
что дело швах. Позвонив, я вернулся к вам в каминную, и больше мы не
разлучались.
Я разглядывал его сквозь прикрытые веки. Да, он был очень крепким
мужчиной. И, вероятно, у него хватило бы силы свернуть шею Олафу, особенно
если Олаф был предварительно отравлен. И он, хозяин отеля, как никто
другой, располагал реальной возможностью отравить любого из нас. Более
того, у него мог быть запасной ключ от номера Олафа. Третий ключ... Все
это он мог. Но кое-чего он не мог. Он не мог выйти из номера через дверь и
запереть ее изнутри. Он не мог выскочить через окно, не оставив следов на
подоконнике, не оставив следов на карнизе и не оставив следов - очень
глубоких и очень заметных следов - внизу под окном... Между прочим, этого
никто не смог бы сделать. Оставалось предположить существование потайного
люка, ведущего из номера Олафа в номер, который сейчас занимает однорукий.
Но тогда преступление становится изощренно сложным, это означало бы, что
его запланировали давно, тщательно и с совершенно непонятной целью... А,
черт, я же своими ушами слышал, как он, выключив музыку, спускался по
лестнице и делал выговор Лелю. Через минуту после этого случился обвал, а
потом...
- Вы мне разрешите полюбопытствовать, - сказал хозяин, - зачем вы с
Симонэ заходили к госпоже Мозес?
- А, пустяки, - сказал я. - Великий физик слегка перебрал, и ему
почудилось бог знает что...
- Вы не скажете мне, что именно?
- Да вздор это все! - сказал я с досадой, пытаясь ухватить за хвостик
какую-то любопытную мысль, проскользнувшую у меня в сознании за несколько
секунд до этого. - Вы меня сбили, Алек, со своими глупостями... Ну ладно,
потом вспомню... Давайте насчет Хинкуса. Попытайтесь вспомнить, кто
выходил из столовой между половиной девятого и девятью.
- Я, конечно, могу попытаться, - мягко сказал хозяин, - но ведь вы
сами обратили мое внимание на тот факт, что Хинкус безумно напуган этим,
скажем, существом, которое его связало.
Я впился в него глазами.
- Ну, и что вы об этом думаете?
- А вы? - спросил он, - Я бы на вашем месте подумал об этом самым
серьезным образом.
- Вы шутите или нет? - сказал я раздраженно. - Я не могу сейчас
заниматься мистикой, фантастикой и прочей философией. Я просто склонен
думать, что Хинкус того... - Я постучал себе по темени. - Я не могу
представить себе, чтобы в отеле кто-то прятался, кого мы не знаем.
- Ну, хорошо, хорошо, - произнес хозяин применительно. - Не будем
спорить об этом. Итак, кто выходил из зала между половиной девятого и
девятью? Во-первых, Кайса. Она приходила и уходила. Во-вторых, Олаф. Он
тоже приходил и уходил. В-третьих, ребенок дю Барнстокра... Впрочем, нет.
Ребенок исчез позже, вместе с Олафом...
- Когда это было? - быстро спросил я.
- Точного времени я, естественно, не помню, но хорошо помню, что мы
тогда играли и продолжали играть еще некоторое время после их ухода.
- Это очень интересно, - сказал я. - Но об этом после. Так. Кто еще
выходил?
- Да, собственно, остается одна только госпожа Мозес... Гм... - Он
сильно поскреб ногтями обширную щеку. - Нет, - сказал он решительно. - Не
помню. Я, как хозяин, в общем, следил за гостями и поэтому, как видите,
кое-что помню довольно хорошо. Но вы знаете, был такой момент, когда мне
чертовски везло. Это длилось недолго, всего два-три круга, но что было во
время этой полосы удач... - Хозяин развел руками. - Я хорошо помню, что
госпожа Мозес танцевала с ребенком, и хорошо помню, что потом она подсела
к нам и даже играла. Но выходила ли она... Нет, я не видел. К сожалению.
- Ну, что ж, и на том спасибо, - сказал я рассеяно. Я уже думал о
другом. - А ребенок, стало быть, ушел с Олафом, и больше они не
возвращались, так?
- Так.
- И было это до половины десятого, когда вы поднялись из-за карт?
- Именно так.
- Спасибо, - сказал я и поднялся. - Пойду, пожалуй. Да, еще один
вопрос. Вы видели Хинкуса после обеда?
- После обеда? Нет.
- Ах да, вы же играли... А до обеда?
- До обеда я его видел несколько раз. Я видел его утром, когда он
завтракал, потом на дворе, когда все мы играли и резвились... Потом он из
моей конторы давал телеграмму в Мюр, потом... Да! Потом он спросил меня,
как пройти на крышу, и сказал, что будет загорать... Ну и все, кажется.
Нет, еще раз я видел его днем в буфетной, он забавлялся с бутылкой бренди.
Больше я его днем не видел.
Тут мне показалось, что я поймал ускользнувшую было мысль.
- Слушайте, Алек, я совсем забыл, - сказал я. - Как записался у вас
Олаф?
- Принести вам книгу? - спросил хозяин. - Или так сказать?
- Так скажите.
- Олаф Андварафос, государственный служащий, в отпуск на десять дней,
один.
Нет, это была не та мысль.
- Спасибо, Алек, - сказал я и снова сел. - Теперь займитесь своими
делами, а я буду сидеть и думать.
Я охватил голову руками и стал думать. Что же у меня есть? Мало,
чертовски мало. Я узнал, что Олаф ушел из столовой между девятью и
половиной десятого и больше в зал не возвращался. Теперь так. Выяснилось,
что вместе с Олафом ушел этот самый ребенок. Таким образом, насколько
можно пока судить, чадо - это последний человек, который видел Олафа
живым. Если не считать убийцы, конечно. И если считать, что все
допрошенные говорят правду. Значит, Олаф убит где-то между началом
десятого и началом первого. Ничего себе, промежуточек. Впрочем, Симонэ
утверждает, будто без пяти десять в комнате Олафа было слышно какое-то
движение, а примерно в десять минут одиннадцатого никто в номере не
отзывался на стук дю Барнстокра. Но это еще ничего не значит, Олаф мог в
это время выйти. Я с досадой дернул себя за волосы. Олафа вообще могли
убить не в номере... Нет, рано, рано делать выводы. У меня еще остается
Брюн по делу Олафа и госпожа Мозес по делу Хинкуса... Хотя что она мне
может сказать? Ну, вышла на крышу, ну, увидела Хинкуса... Минуточку, а
зачем она выходила на крышу? Одна, без мужа, декольте... Ладно. Вопрос: с
кого начать? Поскольку убит Олаф, а не Хинкус, и поскольку госпожа Мозес
уже наверняка знает об убийстве от супруга, начнем с чада. Спросонок люди
говорят иногда интересные вещи. Заодно, может быть, удастся определить,
какого оно пола, мельком подумал я, поднимаясь.
Стучать в номер к чаду пришлось долго и громко. Потом за дверью
зашлепали босые ноги, и сердитый сипловатый голос осведомился: какого
дьявола?
- Откройте, Брюн, это я, Глебски, - сказал я.
Последовало короткое молчание. Затем голос испуганно спросил:
