и оно! - проговорил он, захлебываясь. - Меня видели в коридоре... и я тоже
видел меня... И я схватил меня... и я связал меня... и я замуровал меня в
стену! Я - меня... Понимаете, инспектор? Я - меня!
10
Спустившись в холл, я мрачно сказал хозяину:
- Там Хинкус совсем свихнулся. Есть у вас какое-нибудь успокаивающее
посильнее?
- У меня все есть, - ответил хозяин, нисколько не удивившись.
- Инъекцию сделать сумеете?
- Я все умею.
- Вот и займитесь, - сказал я, протягивая ему ключ.
Голова у меня гудела. Было без пяти четыре. Я устал, осатанел и,
главное, не испытывал никакого охотничьего азарта. Я слишком отчетливо
понимал, что это дело мне не по плечу. Ни малейшего просвета, даже
наоборот - чем дальше, тем хуже. Может быть, в отеле кто-то прячется,
похожий на Хинкуса? Может быть, у Хинкуса действительно есть двойник -
опасный гангстер, маньяк и садист? Это кое-что объяснило бы... убийство,
страх Хинкуса, его истерику... Но зато тогда пришлось бы решить вопрос,
как он сюда попал, где и как ему удается прятаться. У нас же здесь
все-таки не Лувр и не Зимний дворец - у нас здесь "маленький уютный отель
на двенадцать номеров; гарантируется полная приватность и совершенно
домашний уют"... Ладно, займусь-ка я Мозесами.
Старик Мозес не пустил меня к себе в номер. Он вышел на стук в
огромном восточном халате, с неизменной кружкой в руке и буквально выпер
меня в коридор своим толстым брюхом.
- Вы намерены беседовать здесь? - устало спросил я.
- Да, намерен, - с вызовом ответил он, густо дохнув мне в лицо
сложной и непонятной смесью запахов, - именно здесь. Полицейскому нечего
делать в доме Мозеса.
- Тогда лучше пойдемте в контору, - предложил я.
- Н-ну... В контору... - Он отхлебнул из кружки. - В контору - еще
куда ни шло. Хотя я не вижу, о чем нам с вами разговаривать. Уж не
подозреваете ли вы меня в убийстве - меня, Мозеса?
- Нет, - сказал я. - Упаси бог. Но ваши показания могут оказать
неоценимую помощь следствию.
- Следствию! - Он презрительно фыркнул и снова отхлебнул из кружки. -
Ну ладно, пойдемте... - Пока мы шли, он брюзжал: - Часы не могли найти,
обыкновенные украденные часы, а туда же - убийство, следствие...
В конторе я усадил его в кресло, а сам сел за стол.
- Значит, ваши часы так и не нашлись? - спросил я.
Он негодующе воззрился на меня.
- А вы что, господин полицейский, надеялись, что они сами собой
как-нибудь обнаружатся?
- Была у меня такая надежда, - признался я. - Но раз не обнаружились,
ничего не поделаешь.
- Мне не нравится наша полиция, - заявил Мозес, пристально глядя на
меня. - Мне не нравиться этот отель. Какие-то убийства, какие-то обвалы...
собаки, воры, шум среди ночи... Кого это вы поселили в моей комнате? Я же
ясно сказал: весь коридор мой, за исключением каминной. Мне не нужна
каминная. Как вы осмелились нарушить договор? Что это за бродяга
расположился у меня в номере третьем?
- Он попал под обвал. - сказал я. - Он искалечен, обморожен. Было бы
жестоко тащить его наверх.
- Но я вам заплатил за номер третий! Вы были обязаны спросить у меня
разрешения!
Я не смог с ним спорить, у меня сил не было объяснять ему, что он с
пьяных глаз перепутал меня с хозяином. Поэтому я просто сказал:
- Администрация отеля приносит вам свои извинения, господин Мозес, и
обязуется завтра же восстановить статус-кво.
- Нищеброды! - прорычал господин Мозес и припал к кружке. - Но он по
крайней мере приличный человек, этот бродяга из третьего номера? Или он
тоже какой-нибудь вор?
- Это совершенно приличный человек, - успокоительно сказал я.
- Почему же в таком случае его сторожит этот ваш омерзительный пес?
- Это чистая случайность, - ответил я, закрывая глаза. - Завтра же
все вернется в нормальное состояние, уверяю вас.
- Может быть, и покойник воскреснет? - ядовито осведомился паршивый
старик. - Может быть, вы мне и это пообещаете? Я - Мозес, сударь! Альберт
Мозес! Я не привык ко всем этим покойникам, собакам, божедомам, обвалам и
нищебродам...
Я сидел с закрытыми глазами и ждал.
- Я не привык, чтобы к моей жене врывались среди ночи, - продолжал
Мозес. - Я не привык проигрывать по триста крон за вечер каким-то заезжим
фокусникам, выдающим себя за аристократов... Этот Барл... Бралд... Он же
просто шулер! Мозес не садится за стол с шулерами! Мозес - это Мозес,
сударь!..
Он еще долго бурчал, скворчал, брюзжал, шумно отхлебывая, рыгал и
отдувался, и я на всю жизнь усвоил себе, что Мозес - это Мозес, что это
Альберт Мозес, сударь, что он не привык к тому-то, тому-то и проклятому
снегу по колено, а привык он к тому-то, тому-то и хвойным ваннам,
сударь... Я сидел с закрытыми глазами и, чтобы отвлечься, старался
представить себе, как он ложится спать, не выпуская из рук своей кружки,
как он, храпя и посвистывая, бережно держит ее на весу и время от времени
отхлебывает, не просыпаясь... Потом стало тихо.
- Вот так-то, инспектор, - сказал он нравоучительно и поднялся. -
Запомните хорошенько то, что я вам сейчас сказал, и пусть это послужит вам
уроком на всю жизнь. Это многому научит вас, сударь. Спокойной ночи.
- Одну минуточку, - сказал я. - Два пустяковых вопроса. - Он в
негодовании открыл было рот, но я был начеку и не дал ему говорить. -
Когда примерно вы покинули зал, господин Мозес?
- Примерно? - хрюкнул он. - И таким манером вы надеетесь раскрыть
преступление? Примерно!.. Я могу дать вам самые точные сведения. Мозес
ничего не делает примерно, иначе он бы не стал Мозесом... Может быть, вы
все-таки разрешите мне сесть? - осведомился он ядовито.
- Да, простите, прошу вас.
- Благодарю вас, инспектор, - произнес он еще более ядовито и сел. -
Так вот, я с госпожой Мозес, в номер которой вы столь неприличным образом
ворвались нынешней ночью, не имея на то никакого права, да еще не один, да
еще без стука, я уже не говорю об ордере или о чем-нибудь подобном, - я,
естественно, не вправе ожидать от современной полиции соблюдения таких
тонкостей закона, как бережное отношение к праву каждого честного человека
пребывать в своем доме, как в своей крепости, и в особенности, сударь,
когда речь идет о супруге Мозеса, Альберта Мозеса, инспектор!...
- Да-да, это было опрометчиво, - сказал я. - Я приношу вам и госпоже
Мозес самые искренние извинения.
- Я не могу принять ваши извинения, инспектор, до тех пор, пока не
уясню себе с полной отчетливостью, что за человек поселен в номере
третьем, принадлежащем мне, на каком основании он расположился в
помещении, граничащем со спальней моей супруги, и почему его сторожит
собака.
- Мы еще сами не уяснили себе с полной отчетливостью, кто этот
человек, - сказал я, снова закрывая глаза. - Он потерпел аварию на
автомобиле, он - калека, без руки, сейчас спит. Как только будет выяснена
его личность, мы вам доложим, господин Мозес. - Я открыл глаза. - А теперь
вернемся к тому моменту, когда вы с госпожой Мозес покинули столовую.
Когда это было точно?
Он поднес кружку к губам и грозно посмотрел на меня.
- Меня удовлетворили ваши объяснения, - заявил он. - Выражаю надежду,
что вы сдержите ваше обещание и доложите немедленно. - Он отхлебнул. -
Итак, мы с госпожой Мозес встали из-за стола и покинули зал примерно... -
Он прищурился с большой язвительностью и повторил: - Примерно, инспектор,
в двадцать один час тридцать три минуты с секундами по местному времени.
Это вас удовлетворяет? Отлично. Переходите к вашему второму, и, я надеюсь,
последнему вопросу.
- Мы еще не совсем покончили с первым, - возразил я. - Итак, вы вышли
из зала в двадцать один тридцать три. А дальше?
- Что дальше? - злобно спросил Мозес. - Что вы хотите этим сказать,
молодой человек? Уж не хотите ли вы узнать, чем я занимался, когда
вернулся в свой номер?
- Следствие было бы благодарно вам, сударь, - сказал я с чувством.
- Следствие? Мне нет дела до благодарности вашего следствия! Впрочем,
мне нечего скрывать. Вернувшись в свой номер, я немедленно разделся и лег
спать. И спал до тех пор, пока не поднялся этот отвратительный шум и возня
в принадлежащем мне третьем номере. Только природная сдержанность и
сознание того, что я - Мозес, не позволили мне нагрянуть немедленно и
разогнать весь этот сброд с полицией во главе. Но имейте в виду,
сдержанность моя имеет пределы, никаким бездельникам я не позволю...
- Да-да, и будете совершенно правы, - поспешно сказал я. - Еще один,
последний вопрос, господин Мозес.
- Последний! - сказал он, угрожающе потрясая указательным пальцем.
- Не заметили ли вы, в какое примерно время госпожа Мозес покидала
столовую?
Наступила жуткая пауза. Мозес, наливаясь синевой, глядел на меня
вытаращенными мутными глазами.
- Кажется, вы осмеливаетесь предположить, что супруга Мозеса
причастна к убийству? - сдавленным голосом произнес он. Я отчаянно замотал
головой, но это не помогло. - И вы, кажется, осмеливаетесь рассчитывать на
то, что Мозес в этой ситуации будет давать вам какие бы то ни было
показания? Или вы, быть может, полагаете, что имеете дело не с Мозесом,
сударь? Может быть, вы позволили себе вообразить, будто имеете дело с
каким-нибудь одноруким бродягой, укравшим у меня драгоценные золотые часы?
Или, быть может...
Я закрыл глаза. На протяжении последующих пяти минут я услыхал массу
самых чудовищных предположений относительно своих намерений и своих
замыслов, направленных против чести, достоинства, имущества, а также
физической безопасности Мозеса, сударь, не какого-нибудь мерзкого пса,
служащего очевидным рассадником блох, а Мозеса, Альберта Мозеса, сударь,
вы способны понять это или нет?.. К концу этой речи я уже не надеялся
получить сколько-нибудь вразумительный ответ. Я только с отчаянием думал,
что уж до госпожи Мозес мне теперь не добраться никогда. Но получилось
иначе. Мозес вдруг остановился, подождал, пока я открою глаза, и произнес
с невыразимым презрением:
- Впрочем, это смешно - приписывать такой обыкновенной личности столь
хитроумные замыслы. Смешно и недостойно Мозеса. Конечно, мы имеем здесь
дело с элементарной чиновничье-полицейской бестактностью, обусловленной
низким уровнем культурного и умственного развития. Я принимаю ваши
извинения, сударь, и честь имею откланяться. Мало того. Взвесив все
обстоятельства... Я же понимаю, что у вас недостанет благородства оставить
в покое мою жену и избавить ее от ваших нелепых вопросов. Поэтому я
разрешаю вам задать эти вопросы - не больше двух вопросов, сударь! - в
моем присутствии. Немедленно. Следуйте за мной.
Внутренне ликуя, я последовал за ним. Он постучался в дверь госпожи
Мозес и, когда она откликнулась, скрипуче проворковал:
- К вам можно, дорогая? Я не один...
К дорогой было можно. Дорогая в прежней позе возлежала под торшером,
теперь уже полностью одетая. Она встретила нас своей чарующей улыбкой.
Старый хрыч подсеменил к ней и поцеловал ей руку - тут я почему-то
вспомнил, что он, по словам хозяина, лупит ее плеткой.
- Это инспектор, дорогая, - проскрипел Мозес, валясь в кресло. - Вы
помните инспектора?
- Ну как я могла забыть нашего милого господина Глебски? -
откликнулась красавица. - Садитесь, инспектор, сделайте одолжение. Чудная
ночь, не правда ли? Столько поэзии!.. Луна...
Я сел на стул.
- Инспектор делает нам честь, дорогая, - объявил Мозес, - подозревая
