филд объяснил далее, что ему пришлось сбросить за борт по меньшей мере
центнер песчаного балласта. Я всей душой уповал, что он угодил в моего
кузена. По мне и шестьсот футов - высота, вполне достойная уважения. И
вид сверху открывался просто умопомрачительный.
Воздушный шар, поднимаясь почти вертикально, пронзил утренние туманы
и безветренную тишину и теперь, освобожденный от уз, легко парил в чис-
тейшей синеве небес. Благодаря какому-то обману зрения земля под нами
словно прогнулась и казалась огромной неглубокой чашей с чуть приподня-
тыми по окоему краями - чашу эту наполнял туман с моря, но нам он казал-
ся легкой пеной, ослепительной, белоснежной, точно сбитые сливки. Летя-
щая тень шара была на нем не тенью, а всего лишь пятнышком, словно бы
аметистом, очищенным от всех грубо материальных свойств и сохранившим
лишь цвет и прозрачность. Временами, колеблемая даже не столько ветром,
как трепетом солнечных лучей, пена вздрагивала и расходилась, и тогда в
глубоких размывах можно было разглядеть, словно в виньетке, сияющую зем-
лю, два-три акра людских трудов и пота - вспаханные склоны Лотианских
холмов, корабли на рейде и столицу, подобную улью, обитателей которого
выкурил озорной мальчишка, - чудилось даже, что и сюда доносится гудение
этого потревоженного роя.
Я выхватил у Байфилда подзорную трубу, навел ее на один из таких раз-
мывов и - подумать только! - в самой глубине, словно в освещенном колод-
це, различил на зеленом склоне холма три фигуры! Там трепетало крошечное
белое пятнышко, трепетало долго, пока не закрылся просвет в тумане. Пла-
ток Флоры! Да будет благословенна бесстрашная ручка, что махала - этим
платком - махала в ту минуту, когда, как я услышал позднее, а впрочем,
догадывался и сам, душа ее уходила в пятки и от страха за меня подкаши-
вались ножки, обутые в башмаки молочницы Дженет. Флора во многих отноше-
ниях была девушка необыкновенная, но как истой представительнице прек-
расного пола ей свойственно было бесповоротное и неискоренимое недоверие
ко всяческим хитрым изобретениям.
Должен вам признаться, что и моя вера в аэростатику была всего лишь
слабой былинкой, весьма нежным, тепличным растением. Если мне удалось
правдиво описать мои ощущения во время спуска с Локтя Сатаны, то чита-
тель уже знает, что я до смерти боюсь высоты. Признаюсь в этом еще раз.
По ровному месту я готов передвигаться в самой тряской карете со всей
беззаботностью перекати-поля; подбросьте меня в воздух - и я пропал. Да-
же на шаткую палубу корабля, уходящего в море, я ступаю скорее с привыч-
ной покорностью, нежели с доверием.
Но, к моему невыразимому облегчению, "Люнарди" летел все дальше и вы-
ше почти безо всякой качки. Казалось, он совсем не движется, и только по
измерительному прибору да по клочкам бумаги, которые мы бросали за борт,
заметно было, что это не так. Время от времени шар медленно поворачивал-
ся вокруг своей оси, как показывал компас Байфилда, но сами мы об этом
ни за что бы не догадались. Никаких признаков головокружения я уже не
испытывал просто потому, что для него не было причин. Мы оказались
единственным предметом в воздушном просторе, и наше положение в прост-
ранстве не с чем было сравнивать. Мы словно растворились в объявшей нас
прозрачной тишине, и смею вас заверить - конечно, я могу отвечать только
за виконта Энна де Сент-Ива, - что минут пять мы чувствовали себя чище и
невинней новорожденного младенца.
- Но послушайте, - заговорил Байфилд. - Ведь я как-никак на виду у
широкой публики, и вы ставите меня в дьявольски неловкое положение.
- Да, это неловко, - согласился я. - Вы во всеуслышание объявили себя
одиноким путешественником, а здесь, даже если смотреть невооруженным
глазом, нас четверо.
- Но что же мне делать? Разве я виноват, что в последнюю минуту ко
мне ворвались двое сумасшедших...
- Не забывайте также про Овценога.
Байфилд определенно начинал выводить меня из терпения. Я оборотился к
безбилетному пассажиру.
- Быть может, мистер Овценог соизволит объясниться? - спросил я.
- Я уплатил вперед, - начал Овценог, радуясь случаю вставить хоть
слово. - Я, видите ли, человек женатый.
- Итак, у вас уже двойное преимущество перед нами. Продолжайте, сэр.
- Вы только что были так любезны, что назвали мне ваше имя, мистер...
- Виконт Энн де Керуаль де Сент-Ив.
- Ваше имя нелегко запомнить.
- В таком случае, сэр, я мигом приготовлю для вас памятку специально
для этого путешествия.
Но мистер Овценог вновь заговорил о своем:
- Я человек женатый, сэр, и... понимаете... миссис Овценог, как бы
это получше выразиться, не очень одобряет полеты на воздушном шаре. Она,
видите ли, урожденная Гатри из Дамфрис.
- Ну, тогда все понятно! - сказал я.
- Для меня же, сэр, напротив, аэростатика давно уже стала самой при-
тягательной наукой. Я бы сказал даже, мистер... Я бы сказал, она стала
страстью всей моей жизни. - Его кроткие глаза так и сияли за стеклами
очков. - Я помню Винченце Люнарди, сэр. Я был в парке Гериота в октябре
тысяча семьсот восемьдесят пятого года, когда он поднялся в воздух. Он
спустился в Купаре. Городское общество игроков в гольф поднесло ему тог-
да адрес, а в Эдинбурге он был принят в Сообщество блаженных нищих, -
это было подобие клуба или лиги, оно уже давно покончило счеты с жизнью.
Лицо у Люнарди было худое-прехудое, сэр. Он носил очень странный колпак,
если можно так выразиться, сильно сдвинутый сзади наперед. Потом этот
фасон вошел в моду. Однажды он заложил у меня часы, сэр, я принимаю вещи
в заклад. К сожалению, потом он их выкупил, а не то я имел бы удо-
вольствие показать их вам. Да, теория воздухоплавания - моя давнишняя
страсть. Но из уважения к миссис Овценог я воздерживался от практики...
до нынешнего дня. По правде говоря, супруга моя уверена, что я поехал
проветриться в Кайлз оф Бьют.
- А там и в самом деле много сквозняков? - неожиданно спокойным голо-
сом спросил Далмахой.
- Я просто позволил себе выразиться фигурально, сэр. Она думает, хо-
тел я сказать, что я там отдыхаю. Я уплатил мистеру Байфилду пять фунтов
вперед. У меня и расписка есть. И мы условились, что я спрячусь в корзи-
не и взлечу только с ним одним.
- Уж не хотите ли вы сказать, что мы для вас неподходящая компания,
сэр? - вопросил я.
- Помилуйте, никоим образом! - поспешно возразил Овценог. - Но ведь
это - дело случая, я мог бы оказаться в куда менее приятном обществе. -
Я поклонился. - А уговор есть уговор, - закончил он.
- Это верно, - согласился я. - Байфилд, возвратите мистеру Овценогу
пять фунтов.
- Вот еще! - возразил астронавт. - Да и кто вы такой, чтобы тут рас-
поряжаться?
- Я, кажется, уже дважды ответил на этот вопрос, и вы меня слышали.
- Мусью виконт Как-бишь-вас де Ни-то-Ни-се? Слышал, как же!
- Вам не по вкусу мое имя?
- Нисколько. Будь вы хоть Роберт Берне или Наполеон Бонапарт, мать
Гракхов или сама Валаамова ослица, мне-то какое дело? Но прежде я знал
вас как мистера Дьюси, и вы, пожалуй, вообразите, что я мистер Непони-
майка.
Он протянул руку к веревке, идущей от клапана.
- Что вы собираетесь делать?
- Спустить шар на землю.
- Как! Обратно на тот луг?
- Нет, это не получится, потому что мы попали в северное воздушное
течение и летим со скоростью примерно тридцать миль в час. Но вон там, к
югу, как будто виднеется Брод-Ло.
- А зачем вам надобно спускаться?
- Затем, что я все еще слышу, как вас позвал ктото из толпы, и кричал
он отнюдь не Дьюси, а совсем другое имя, и титул был вовсе не "виконт".
В ту минуту я принял это за какую-то уловку полицейского, но теперь у
меня появились весьма серьезные сомнения.
Этот человек был опасен. Я небрежно наклонился, притворяясь, будто
хочу взять с пола плед, благо в воздухе вдруг повеяло пронизывающим хо-
лодом.
- Мистер Байфилд, разрешите сказать вам два слова наедине.
- Извольте, - отвечал он, отпуская веревку.
Бок о бок мы склонились над бортом корзины.
- Ежели я не ошибаюсь, - сказал я, понизив голос, - меня назвали Шан-
дивером.
Байфилд кивнул.
- Джентльмен, который поднял этот преглупый, но чрезвычайно для меня
опасный шум, был мой собственный кузен, виконт де Сент-Ив. Порукой в том
- мое честное слово. - И, видя, что это заявление поколебало его уверен-
ность, я продолжал самым лукавым тоном: - Не кажется ли вам теперь, что
все это было просто шуткой, дружеским пари?
- Нет, не кажется, - отрезал Байфилд. - Да и слово ваше ничего де ве-
сит.
- В точности, как ваш воздушный шар, - сказал я, резко переменив тон.
- Но, право, я восхищен, что вы так упорствуете в своих подозрениях,
ибо, скажу вам откровенно, я и есть Шандивер.
- Убийца...
- Конечно, нет! Я убил его в честном поединке.
- Ха! - Байфилд уставился на меня угрюмо и недоверчиво. - Это вам еще
придется доказать.
- Уж не желаете ли вы, приятель, чтобы я занялся этим здесь, на вашем
воздушном шаре?
- Разумеется, не здесь, а совсем в другом месте, - возразил он и сно-
ва взялся за веревку от клапана.
- Тогда, значит, внизу. Но там, внизу, обвиняемому вовсе не надобно
доказывать свою невиновность. Напротив того, сколько мне известно, и по
английским и по шотландским законам другие должны доказать, что он и
вправду виновен. Но вот что могу доказать я: могу доказать, сэр, что за
последние дни я много времени проводил в вашем обществе, что я ужинал с
вами и мистером Далмахоем не далее как в среду. Конечно, вы можете воз-
разить, что мы трое собрались здесь все вместе по чистой случайности,
что вы ни в чем меня не подозревали, что мое вторжение в вашу корзину
было для вас совершенной неожиданностью и вы к этому никак не причастны.
Но подумайте сами, какой здравомыслящий присяжный поверит столь неправ-
доподобному рассказу?
Мистер Байфилд явно заколебался.
- Вдобавок, - продолжал я, - вам придется объяснить, откуда здесь
взялся мистер Овценог, и признаться, что вы надули публику, когда пообе-
щали ей "одинокого путешественника" и разглагольствовали об этом перед
одураченной толпой зевак, в то самое время, когда в корзине у вас пря-
тался будущий ваш спутник. И вы еще смеете говорить, что вы на виду у
широкой публики! Ну нет, сэр, уж на сей раз вы никого не проведете.
Я умолк, перевел дух и погрозил ему пальцем.
- А теперь, мистер Байфилд, потрудитесь меня выслушать. Стоит вам
дернуть за эту веревку - ив мир, отнюдь не склонный к милосердию, спус-
тится безнадежно опозоренный воздухоплаватель. Во всяком случае, в Эдин-
бурге вам больше не разгуляться. Публике до смерти надоели и вы сами и
ваши полеты. Любой скольконибудь наблюдательный мальчишка из толпы мог
бы вам это подтвердить. Вам угодно было закрывать глаза на эту голую,
неприкрытую истину, но в следующий раз при всем вашем тупом тщеславии
вам волей-неволей придется это признать. Напоминаю: я предлагал вам
двести гиней за гостеприимство. Теперь я удваиваю плату при условии, что
на время полета я становлюсь владельцем шара и вы будете управлять им
так, как я того пожелаю. Вот деньги, из них вы должны возвратить мистеру
Овценогу его пять фунтов.
Лицо Байфилда все пошло пятнами, под стать его шару, и даже цвета
почти не отличались - синеватый и красно-бурый вперемежку. Я задел его
больное место - самомнение, и он был глубоко уязвлен.
- Мне надобно подумать, - пробормотал он.
- Сделайте одолжение.
Я знал, что он уже сдался. Мне вовсе не нравилось оружие, к которому
пришлось прибегнуть, меня оправдывало лишь то, что дела мои были из рук
вон плохи. Я с облегчением поворотился к остальным. Далмахой сидел на
дне корзины и помогал Овценогу распаковывать ковровую сумку.
- Здесь виски, - объявил маленький ростовщик, - три бутылки. Супруга
