передайте-ка мистеру, как бишь вас, мою шаль.
Я не осмелился поблагодарить ее даже взглядом. Мы двинулись вниз по
лестнице - впереди миссис Гилкрист, за нею Флора, поддерживаемая братом
и мистером Робби; мы с майором замыкали шествие. Когда я шагнул на пер-
вую ступеньку, рыжий сыщик рванулся было вперед. Я не сводил взгляда с
какого-то завитка на узорной шали миссис Гилкрист, но уголком глаза за-
метил, как он тронул меня за рукав. Это прикосновение обожгло меня, точ-
но раскаленным железом. Но тут второй - Молескиновый жилет - дернул ры-
жего за руку, и они опять зашептались. Я шел без шляпы, без плаща. Вид-
но, они рассудили, что я ни о чем не подозреваю, просто провожаю дам до
кареты и, несомненно, вернусь в залу. И они дали мне пройти.
Едва мы оказались на шумной улице, я обежал карету и остановился у
той ее дверцы, которую не видно было с крыльца. Рональд поспешил к куче-
ру (то был садовник Руби).
- Мисс Флоре дурно. Гони домой во весь дух! - И он отскочил назад к
крыльцу.
- Вот тебе гинея, только погоняй! - крикнул я с другой стороны и в
темноте, под дождем сунул монету в мокрую ладонь Руби.
- Это еще что? - Кучер оборотился на козлах, всматриваясь во тьму, но
я успел отпрянуть к подножке, однако дверцу уже захлопнули.
- Вперед!
Возможно, мне только померещилось, но одновременно с этим криком пос-
лышался голос Алена - он изрыгал проклятья где-то на лестнице Благород-
ного собрания. Руби стегнул лошадей, и в тот же миг я рванул дверцу, на
ходу впрыгнул в карету и... оказался на коленях у миссис Гилкрист.
Флора подавила крик. Я быстро пересел на кучу ковров, лежавших на си-
денье напротив, и захлопнул дверцу. Миссис Гилкрист не проронила ни зву-
ка.
Разумеется, мне следовало извиниться. Колеса с грохотом подпрыгивали
на булыжной мостовой Эдинбурга, карету немилосердно трясло, стекла дре-
безжали. Свет уличных фонарей не проникал внутрь, только грозный профиль
моей покровительницы всякий раз смутно вырисовывался на тусклом желтею-
щем четырехугольнике окошка и вновь тонул в непроглядной тьме.
- Сударыня, позвольте мне объясниться... хоть сколько-нибудь смягчить
ваше негодование... вполне естественное, разумеется...
Ухаб, другой... И по-прежнему в карете мертвая тишина! Я не знал, что
делать. Руби гнал во всю мочь, и мы уже оставили позади последние редкие
островки света на Лотиан-роуд.
- Я надеюсь, сударыня, еще пять минут... и если только вы позволи-
те...
Для вящей убедительности я протянул руку. В темноте она коснулась ру-
ки Флоры. Наши трепетные пальцы сомкнулись. Прошло пять, десять блажен-
ных секунд. В этой душной тишине кровь в наших жилах, казалось, пела в
едином ритме: "Люблю, люблю тебя!"
- Мусью Сент-Ив, - раздался наконец размеренный голос. (Флора вырвала
свою руку из моей.) - Насколько я могу разобраться в ваших делах - ежели
в этой путанице вообще можно разобраться, в чем я сильно сомневаюсь, - я
как будто только что оказала вам услугу, и притом уже вторую.
- Услугу эту, сударыня, я не забуду до самой смерти.
- Будем надеяться. Но только благоволите и сами не забываться.
Мы проехали еще мили полторы-две в полном молчании, и тут миссис
Гилкрист с треском опустила окошко и высунула в ночь голову в круглом
чепце.
- Руби!
Кучер натянул поводья.
- Здесь джентльмен выйдет.
Это было очень мудро, ибо мы приближались к "Лебяжьему гнезду". Я
поднялся.
- Миссис Гилкрист, у вас доброе сердце, а женщины умнее я никогда еще
не встречал.
- Хм, - только и услышал я в ответ.
Выходя из кареты, я оборотился, чтобы в последний раз пожать руку
Флоре, и нога моя запуталась в чемто мягком, что потянулось за мною и
выпало на дорогу. Я нагнулся, поднял это, и тут дверца с треском захлоп-
нулась.
- Сударыня... ваша шаль!
Но кони взяли в галоп, меня обдало грязью, и я так и остался стоять
на холодной пустынной дороге.
Я не сводил глаз с удалявшихся красных фонариков кареты, а когда они
с последний раз подмигнули и исчезли, вновь послышался стук колес, и на
дороге со стороны Эдинбурга замерцали две пары больших желтых фонарей. Я
едва успел метнуться вбок, перескочить через какой-то забор на размокший
под дождем луг и притаиться, скрючившись, причем в моих бальных туфлях
хлюпала вода, как тотчас мимо вскачь промчались два наемных экипажа, в
косых струях дождя мелькнули их огни, кучера бешено нахлестывали лоша-
дей.
ГЛАВА XXXII
ЧТО ПРОИЗОШЛО В ПЯТНИЦУ УТРОМ. ГОРДИЕВ УЗЕЛ РАЗРУБЛЕН
Я вытащил часы. Слабый луч луны, едва заметный отсвет, упал на ци-
ферблат. Четырнадцать минут второго!
"Второй час ночи, темно и пасмурно!"
Мне вспомнился зычный голос ночного сторожа: вот так же выкликал он в
ночь нашего побега из Замка, и это эхом отозвавшееся воспоминание, каза-
лось, отметило последний час одного бесконечно долгого рокового дня моей
жизни. И в самом деле, с той далекой ночи стрелки словно описали полный
круг и вернулись к исходной точке. Я пережил зарю, встретил день, я
грелся в лучах людского уважения и вновь - игрушка в руках судьбы - очу-
тился в ночном мраке, в зловещей тени проклятого Замка, все так же прес-
ледуемый законом, а надежды на спасение стало еще меньше, и мне негде
было приклонить голову - разве что укрыть ее яркой узорной шалью миссис
Гилкрист. И я подумал, что за долгий, долгий день этот я столько
странствовал, подвергался стольким опасностям, - и все лишь для того,
чтобы сменить горчично-желтую одежду арестанта на узорную шаль и фрак,
который никак не вязался ни с шалью, ни со здешним климатом. Веселый за-
дор, овладевший мною на балу, воинственный дух, трепет прощального при-
косновения руки Флоры - все погасло. С моря наползал туман, и я по-
чувствовал себя белкою в колесе, ибо все усилия мои оказались тщетны.
Да, то был час безрадостных раздумий.
Вернее сказать, не один, а семь безрадостных часов, - ведь Флора
должна была прийти только в восемь, да и то, если ей удастся обмануть
двойной кордон соглядатаев. А куда податься и что делать до восьми? В
город идти нельзя. По соседству - ни одной знакомой души, правда, где-то
поблизости "Привал охотников". Но даже если я его найду (хотя в таком
тумане это будет нелегко), могу ли я рассчитывать на теплый прием, когда
подниму хозяина с постели и он увидит, что весь мой багаж состоит из
шерстяной узорной шали? Еще, чего доброго, подумает, что я ее украл!
Ведь я нес ее вниз по лестнице прямо на глазах у сыщиков, а узор этот ни
с каким другим не спутаешь, и уж, верно, во всей округе второй такой ша-
ли не сыщется, ее, конечно, все знают, изображенную на ней орифламму,
которая развевается над натюрмортом из разных молочных продуктов и соло-
довых напитков, трактирщик, разумеется, тот же час узнает и ничего хоро-
шего обо мне не подумает. Такую шаль никак не посчитаешь частью моего
туалета, и она уж никак не может сойти за дар любви. Правда, под этим
кровом собираются подчас всевозможные сумасброды - взять, к примеру.
Шестифутовых верзил. Но какой это охотник появится среди ночи в жабо и
жилете, расшитом незабудками? Кроме того, за "Привалом охотников", воз-
можно, следят. Да следить станут и за всеми остальными домами в округе.
Кончилось тем, что я всю ночь просидел на раскисшем от дождя склоне
холма. Превосходнейшая миссис Гилкрист! Я завернулся в мантию этой дамы,
отличавшейся истинно спартанским духом, и скорчился на большом валуне, а
дождь поливал мою непокрытую голову и стекал по носу, он наполнял мои
бальные туфли, пробирался за шиворот и даже игриво струился по спине.
Безжалостный лисенок - нечистая совесть - терзал меня немилосердно, и я
никак не мог от него отделаться и лишь крепче стискивал зубы, когда он
вгрызался мне в самое сердце. Один раз я даже с укором воздел руки к не-
бесам. И словно открыл душ. Небеса щедро окатили глупца потоком слез, а
он сидел весь мокрый и думал: до чего же он глуп! Однако те же небеса
милостиво скрыли его жалкую фигуру от всего остального мира, и я припод-
ниму лишь уголок этой завесы.
Ночь была наполнена воем ветра в скрытых тьмою оврагах и ропотом
струй, что сбегали по склону холма. Дорога тянулась у моих ног, ярдах в
пятидесяти ниже камня, на котором я сидел. Часу в третьем (как я прики-
нул) в той стороне, где лежало "Лебяжье гнездо", появились фонари, они
быстро приближались, и наконец подо мною с грохотом прокатили два наем-
ных экипажа и скрылись во влажной опаловой дымке, окутавшей вдали огни
Эдинбурга. Я слышал, как бранился один из кучеров, и понял, что мой щед-
рый кузен испугался непогоды и преспокойно отправился с бала прямо в
отель Дамрека, чтобы улечься в постель, предоставив погоню за мной своим
наемникам.
После этого - представьте! - я урывками засыпал и вновь просыпался. Я
следил, как луна в туманном ореоле катилась по небу, и вдруг видел перед
собою багровое лицо и угрожающий перст мистера Роумена, и принимался
объяснять ему и мистеру Робби, что, предлагая мне заложить мое нас-
ледство за летающее помело, они не принимают в расчет действующую модель
Эдинбургского замка, которую я, прихрамывая, таскал с собою на цепи,
точно каторжник ядро. Потом я мчался вместе с Роули в малиновой карете,
и мы прорывались сквозь тучу красногрудых малиновок... и тут я пробудил-
ся: птицы и вправду щебетали вокруг, а над холмом вставала заря.
Говоря по чести, силы мои почти иссякли.
В этот час, когда мужество мне изменило, да еще холод и дождь, будто
сговорясь, обрушились на меня, я едва не лишился рассудка; к тому же са-
мый обыкновенный голод терзал меня ничуть не меньше угрызений совести.
Наконец, закоченевший, измученный, не в силах думать, действовать,
чувствовать, я поднялся с камня, на котором претерпел такую муку, и
сполз вниз, на дорогу. Оглядевшись вокруг, не видно ли где сыщиков, я
заметил на расстоянии двух пистолетных выстрелов или даже менее того до-
рожный столб, на котором что-то белело - какая-то полуоторванная афишка.
Чудовищная мысль! Неужто за голову Шандивера объявлена награда? Поглядим
хотя бы, как его там расписывают. Впрочем, по правде сказать, влекло ме-
ня туда не любопытство, а самый низменный страх. Я думал, что после этой
ночи ничто уже не заставит меня дрожать, но, покуда шел к висевшей на
столбе бумажонке, понял, что глубоко заблуждаюсь.
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ
ПОДЪЕМ В ВОЗДУХ
НА ГИГАНТСКОМ ВОЗДУШНОМ ШАРЕ "ЛЮНАРДИ"!!!
Дипломированный профессор Байфилд, всемирно известный представитель
наук Аэростатики и Аэронавтики, имеет честь сообщить знатным и благород-
ным господам Эдинбурга и его окрестностей...
Это было внезапное и радостное потрясение - я снова почувствовал поч-
ву под ногами, как выразился бы воздухоплаватель Байфилд. Я воздел руки
к небесам. Я разразился сатанинским смехом, который оборвался рыданием.
От смеха и рыданий мое изможденное тело дрожало, как лист, и я брел по
полю неверными шагами, качаясь из стороны в сторону под напором неудер-
жимой бессмысленной веселости. Один раз посреди очередного приступа сме-
ха я вдруг стал как вкопанный и невольно подивился звуку собственного
голоса. Просто непостижимо, как у меня хватило воли и соображения доп-
лестись наконец до условленного места встречи с Флорой. Впрочем, тут
ошибиться было невозможно: сквозь туман вырисовывались очертания продол-
говатого низкого холма, увенчанного еловой рощицей, которая к западу
сходила на нет, как спинной плавник огромной рыбины. Я не раз прежде
смотрел на него с другой стороны, а в день, когда Флора стояла рядом со
мною во дворе Замка и показывала на дымок, вьющийся из трубы "Лебяжьего
гнезда", я глядел прямо сквозь эти ели. Только с этой стороны вдоль то-
го, что можно было бы назвать рыбьим хвостом, тянулась трещина, а по ней
шла тропа в старую каменоломню.