находит себе места утром после весело проведенной ночи.
И тут меня осенило. Надобно забраться в гущу толпы: ведь толпа всегда
снисходительна к пьяным. Я немедля постарался изобразить из себя распут-
ного пьянчужку: икая, спотыкаясь и покачиваясь, я протискивался все
дальше, заплетающимся языком цветисто и пространно извинялся перед всеми
и каждым, и мне давали дорогу; зеваки расступались передо мной со
свойственным им добродушием.
Люди соскучились стоять и ждать, и по пятам за мною струился веселый
смешок - надобно же им было развлечься. В жизни не видал я сборища, ко-
торое так безрадостно дожидалось бы обещанного представления. Правда,
дождь уже перестал, и засияло солнце, но обладатели зонтиков никак не
соглашались опустить их и все еще держали над головой с таким мрачным
видом, точно бросали вызов сжалившейся над ними наконец природе и судо-
рожным усилиям худшего во всем городе оркестра, который пытался их раз-
веселить.
- Скоро он наполнится, Джок?
- Скоро.
- И тут же полетит?
- Да уж верно так.
- Ты в шестой раз смотришь?
- Вроде того.
Мне вдруг подумалось, что, ежели бы мы собрались не на торжество Бай-
филда, а на его похороны, все глядели бы куда веселей.
Сам Байфилд перевесился через край корзины, над которою покачивался
шар, размалеванный бурыми и голубыми полосами, и хмуро и деловито отда-
вал распоряжения. Впрочем, быть может, он просто прикидывал, сколько
продано билетов. Я протиснулся вперед в ту минуту, когда его помощники
убирали кишку, по которой в шар накачивали водород, и "Люнарди" посте-
пенно распрямлялся и натягивал канаты. Кто-то шутки ради подтолкнул ме-
ня, и я оказался на свободной площадке под шаром.
Вдруг меня окликнули, я" круто оборотился и задрал голову.
- Кого я вижу! Черт меня побери, да это же Дьюси! Товарищ моей юности
и опора преклонных лет! Как поживаете?
Это оказался мой шалый приятель Далмахой! Он цеплялся за один из де-
сятка канатов, что удерживали воздушный шар, и вид у него был такой,
точно все происходящее - дело единственно его рук и его искусства; он
был так неописуемо и непревзойденно пьян, что все ухищрения, с помощью
которых я пробрался сквозь толпу, показались мне попросту бездарным,
жалким кривляньем.
- Уж извините, не могу выпустить канат. Собственно, мы всю ночь глаз
не сомкнули. Байфилд нас покидает, он жаждет скитаться в мирах, где еще
не ступала нога человека...
Пернатых вольный рой крылами режет выси,
Куда вовек не взмыть ни окуню, ни рыси.
- Но Байфилд это сделает - Байфилд в своем великанском "Дурарди".
Один удар ножа (я все надеюсь, что он придется не по моей руке) - и ка-
нат разрублен, наш общий друг парит в эмпиреях. Но он вернется. О, не
грусти, он будет здесь опять и снова примется за эти окаянные полеты. По
Байфилду, это и есть закон тяготения.
Мистер Далмахой заключил свою речь неожиданно - затрубил, подражая
рожку почтовой кареты; я взглянул вверх и увидел над краем корзины голо-
ву и плечи Байфилда,
Он сразу же сделал вполне естественный вывод из моего наряда и пове-
дения и громко застонал.
- Уходите, Дьюси! Убирайтесь отсюда. Хватит с меня и одного болвана.
Вы двое обращаете мой полет в посмешище.
- Байфилд! - нетерпеливо перебил я. - Я не пьян. Скорей спустите мне
лестницу! Сто гиней, если вы возьмете меня с собой! - Я уже заметил в
толпе человек за десять от меня рыжую голову второго сыщика.
- Ну, ясно, такое можно ляпнуть только спьяну! - отвечал Байфилд. -
Убирайтесь или хоть ведите себя пристойно. Я буду говорить речь. - Он
прокашлялся: - Леди и джентльмены...
Я сунул ему под нос пачку ассигнаций.
- Вот деньги. Ради бога, прошу вас! За мной гонятся судебные приста-
вы! Они тут, в толпе!
- ...зрелище, которое вы почтили своим просвещенным вниманием... Го-
ворю вам, не могу! - Он глянул через плечо в глубь корзины. - ...Вашим
просвещенным вниманием, не требует долгих объяснений и похвал.
- Слушайте, слушайте! - закричал Далмахой.
- Ваше присутствие здесь доказывает искренность вашего интереса...
Я развернул ассигнации у него перед носом. Он моргнул, но решительно
возвысил голос.
- Вид одинокого путешественника...
- Двести! - выкрикнул я.
- Вид двухсот одиноких путешественников... зрелище, зародившееся в
мозгу Монгольфье и Чарльза... А, к черту! Никакой я не оратор. Какого
дьявола...
Толпа сзади колыхнулась, заволновалась.
- Гони этого пьяного осла! - выкрикнул кто-то.
Тотчас я услышал голос моего кузена - он требовал, чтобы ему дали до-
рогу. Уголком глаза я на миг увидел его багровую, вспотевшую физиономию
- он перепрыгивал через баллоны, из которых в шар перекачивали водород.
И тут Байфилд выбросил мне веревочную лестницу, закрепил ее, и вот я уже
карабкаюсь по ней, как кошка.
- Руби канаты!
- Держите его! - завопил мой кузен. - Держите шар! Это Шандивер,
убийца!
- Руби канаты! - еще того громче заорал Байфилд, и, к моему несказан-
ному облегчению, я увидел, что Далмахой старается изо всех сил. Чья-то
рука ухватила меня за пятку. Под рев толпы я отчаянно лягнул ногой и по-
чувствовал, что удар достиг цели - каблук пришелся кому-то по зубам. И в
тот миг, когда толпа рванулась за мною, шар закачался и прянул ввысь, а
я подтянулся на руках и перевалился через край корзины внутрь.
Я мигом вскочил и выглянул наружу. У меня язык чесался крикнуть Алену
на прощание словечко-другое, но, увидав сотни запрокинутых искаженных
лиц, я онемел, как от удара. Вот где моя истинная погибель - в этой жи-
вотной ярости внезапно сбитой с толку толпы. Это стало мне ясно как
день, и я ужаснулся. Да Ален и не услыхал бы меня: когда я ударил ногой
Молескиновый жилет, сыщик повалился прямо на моего кузена, и оба они
скатились с лестницы наземь, причем грузный наемник всей своей тяжестью
придавил Алена, и тот лежал, раскинув руки, как пловец, зарывшись носом
в жидкую грязь.
ГЛАВА XXXIII
НЕСУРАЗНЫЕ ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛИ
Все это я заметил с одного взгляда, секунды за три, а то и меньше.
Крики под нами обратились теперь в низкий рокочущий гул. И вдруг сквозь
этот гул прорвался женский крик - отчаянный, пронзительный вопль, - и за
ним наступила тишина. Потом, точно залаяла стая гончих, новые - голоса
подхватили этот крик, он все разрастался, и вскоре весь луг гремел тре-
вогой.
- Что за дьявольщина? - спросил меня Байфилд. - Что еще там стряс-
лось? - И он кинулся к борту корзины. - Господи, да это же Далмахой!
И в самом деле, под нами, на обрывке каната, между небом и землей
болтался этот злосчастный олух. Он первым обрубил привязь - и притом ни-
же того места, за которое ухватился; пока остальные рубили другие кана-
ты, Далмахой изо всех сил удерживал свой конец и даже из какой-то дурац-
кой осторожности дважды обмотал его вокруг кисти. И когда шар рванулся
вверх, у Далмахоя, разумеется, земля ушла из-под ног, а он спьяну не до-
гадался высвободиться и спрыгнуть. И теперь, изо всех сил цепляясь обеи-
ми руками за обрывок каната, он уносился ввысь, точно ягненок, выхвачен-
ный коршуном из стада.
Но все это мы поняли после.
- Абордажный крюк! - крикнул Байфилд.
Ибо канат, на котором повис Далмахой, был укреплен под днищем корзи-
ны, и просто дотянуться до него было невозможно. Второпях доставая абор-
дажный крюк, мы наперебой кричали несчастному:
- Ради бога, держитесь! Сейчас спустим якорь, хватайтесь за него!
Держитесь, не упадите, не то вам конец!
Далмахоя качнуло, и из-под днища корзины выплыло его белое от ужаса
лицо.
Мы перекинули за борт абордажный крюк, спустили его и подсунули поб-
лиже к Далмахою. Беднягу снова качнуло, он пролетел мимо, как маятник,
попробовал было на лету схватиться за крюк одной рукою, но промахнулся;
пролетая обратно, он снова попытался схватить крюк - и снова промахнул-
ся. При третьей попытке он налетел прямо на крюк, уцепился за его лапу
сначала рукой, потом ногой, и мы тут же стали втягивать крюк в корзину,
перехватывая его руками.
Наконец мы его втянули. Далмахой был бледен, но и страх не победил
его словоохотливости.
- Право, я должен просить у вас прощения, друзья. Сплоховал я, прег-
лупая вышла история, да и кончиться это могло для меня худо. Благо-
дарствую, Байфилд, дружище, я выпью всего один глоточек - это ничуть не
повредит мне, а только прибавит сил.
Он взял флягу и уже поднес было ко рту. Но тут у него отвалилась че-
люсть, и рука застыла в воздухе.
- Он теряет сознание! - закричал я. - Нервы не выдержали...
- Нервы, как бы не так! Это еще что?
Далмахой с изумлением уставился на что-то за моей спиной, и в ту же
секунду я услышал еще новый голос: он шел откуда-то сзади, словно бы из
облаков.
- Призываю вас в свидетели, мистер Байфилд...
Подумайте сами: целых шесть дней меня кружило в водовороте всех мыс-
лимых страхов и тревог. Гак можно ли винить меня, ежели чувства мои и
ощущения были обострены до предела? Я вздрогнул и, точно стрелка компа-
са, поворотился на этот голос, предвидя новую опасность.
На полу корзины, у самых моих ног, лежала груда пледов и теплой одеж-
ды. И вот из этой-то кучи постепенно, с трудом, высунулась рука, сжимав-
шая порыжелую касторовую шляпу, потом лицо, как бы несколько негодующее,
с очками на носу, наконец, из кучи вылез, пятясь задом, крохотный чело-
вечек в поношенной черной одежде. Стоя на коленях и упираясь руками в
пол, он выпрямился и с безмерной укоризной посмотрел сквозь очки на Бай-
филда.
- Призываю вас в свидетели, мистер Байфилд!
Байфилд отер лоб, на котором проступила испарина.
- Дорогой сэр, - заикаясь, выговорил он. - Это все ошибка... Я тут не
виноват... Сейчас все вам объясню... - И вдруг его будто осенило: - Поз-
вольте вам представить, мистер Далмахой, мистер...
- Меня зовут Овценог, - чопорно сказал человечек. - Но если вы позво-
лите...
Долмахой игриво присвистнул.
- Слушайте, слушайте! Внимание! Его зовут Овценог! На Грампианских
горах его отец пас свои стада - тысячу овец и, естественно, вчетверо
больше ног. Позволить вам, Овценог? Но, дорогой мой, на этой высоте каж-
дая лишняя нога для нас обуза, а у всякой овцы их четыре, стало быть, на
вас учетверенная вина!
Еле сдерживая истерический смех и стараясь восстановить равновесие,
Далмахой ухватился для верности за канат и отвесил вновь прибывшему пок-
лон.
Мистер Овценог обвел всех присутствующих изумленным взором и встре-
тился глазами со мною.
- К вашим услугам, сэр: виконт Энн де Керуаль де Сент-Ив, - предста-
вился я. - Не имею ни малейшего понятия, как и зачем вы здесь очутились,
но вы можете оказаться ценным приобретением. Со своей же стороны, - про-
должал я (мне вдруг пришло на память четверостишие, которое я тщетно пы-
тался вспомнить в гостиной миссис Макрэнкин), - имею честь напомнить вам
несколько строк из неподражаемого римлянина Горация Флакка:
Virtus recludens immeritis mori
Caelum negata temptat iter via,
Coetusque volgares et udam
Spernit humum fugiente penna [65].
- Вы знаете по-латыни, сэр?
- Ни слова. - Овценог опустился на кучу пледов, возмущенно развел ру-
ками. - Призываю вас в свидетели, мистер Байфилд!
- Тогда обождите меня минуту-другую, я буду иметь удовольствие рас-
толковать вам смысл этих строк, - сказал я и, отворотясь, стал глядеть,
что творится на земле, от которой мы удалялись с неправдоподобной быст-
ротой.
Теперь мы смотрели на нее с высоты шестисот футов - по крайности так
сказал Байфилд, сверясь со своими приборами. Он прибавил, что это еще
совершенные пустяки: самое удивительное то, что шар вообще поднялся, хо-
тя на борту оказалась половина всех лоботрясов города Эдинбурга. Я про-
пустил мимо ушей явную неточность и пристрастность этих подсчетов. Бай-
