мало не чувствовал к нему признательности. Знай я тогда, какую роль суж-
дено ему вскорости сыграть в моей судьбе, я бы отнесся к нему повнима-
тельней.
В Крэмонде в каком-то убогом трактире для нас была уже приготовлена
комната, и мы уселись за стол.
- Здесь нет места чревоугодию и лакомству, - предупредил мой веселый
сумасброд, который, кстати, звался Далмахой. - Вам не подадут ни черепа-
хового супа, ни соловьиных язычков. Да будет вам известно, сэр, девиз
Крэмондской академии: "Ешь попроще, а пей побольше".
Профессор богословия прочитал застольную молитву на какой-то изуверс-
кой латыни, и я не понял ни слова, уловил только, что молитва была риф-
мованная, и догадался, что она, должно быть, не столь благочестива,
сколь остроумна. Затем "академики" принялись за грубую, но обильную еду:
тут была вяленая пикша с горчицей, баранья голова, телячья требуха, зап-
равленная овсяной мукою, луком и перцем, и прочие истинно шотландские
деликатесы. Все это запивалось крепчайшим черным пивом, а как только со
стола были убраны остатки еды, вмиг появились стаканы, кипящая вода, са-
хар и виски и началось приготовление пунша. Я с наслаждением уплетал од-
но блюдо за другим, не отказывался и от напитков и по мере сил и умения
состязался с прочими в остроумии и в шутках, которыми обильно сдобрен
был обед. Как ни дерзко это покажется с моей стороны, я даже отважился
пересказать этим шотландцам излюбленную историю Сима о собаке его друга
Туиди и, видно, так мастерски подражал говору гуртовщиков (на их взгляд,
редкий подвиг для южанина!), что они незамедлительно избрали меня в "Со-
вет шотландцев", и с этой минуты я стал полноправным членом Крэмондской
академии. Вскорости я уже развлекал их песней; а еще через малое время -
впрочем, может, и не такое уж малое - мне пришло в голову, что, пожалуй,
выпил я предостаточно и пора незаметно удалиться. Сделать это было нет-
рудно, ибо никого не интересовало, чем я занят и куда иду; все от души
веселились, и оттого всем было не до подозрений.
Я преспокойно вышел из комнаты, гудевшей хмельными голосами этих уче-
ных мужей, и вздохнул с облегчением. Весь день и вечер я провел прият-
нейшим образом и остался цел и невредим. Увы! Я заглянул в кухню - и
обомлел. Эта глупая обезьяна, мой слуга, вдребезги пьяный, стоял, поша-
тываясь, на кухонном столе, и трелями своего флажолета услаждал слух
всех трактирных служанок и кучки деревенских жителей.
Я вмиг стащил его со стола, нахлобучил ему на голову шляпу, сунул
флажолет ему в карман и поволок за собою в город. Руки и ноги у него бы-
ли как ватные, он ничего не соображал; приходилось вести его и поддержи-
вать, ибо он шатался из стороны в сторону, и поминутно снова ставить на
ноги, когда он и вовсе валился наземь. Поначалу он распевал во все горло
либо ни с того ни с сего разражался дурацким хохотом. Но постепенно бур-
ное веселье сменилось беспричинной грустью; минутами он принимался жа-
лобно хныкать, а то вдруг останавливался посреди дороги, твердо объяв-
ляя: "Нет, нет, нет!" - и тут же падал навзничь или же непослушным язы-
ком торжественно взывал ко мне: "М-млорд!" - и для разнообразия валился
ничком. Боюсь, у меня не всегда хватало терпения обходиться с дурнем
кротко, но, право же, это было невыносимо. Мы продвигались вперед чере-
пашьим шагом и едва успели отойти примерно на милю от Крэмонда, как по-
зади послышались крики: "Академический совет" в полном составе спешил за
нами вдогонку.
Кое-кто из них еще сохранил человеческий облик, но и остальные по
сравнению с Роули казались благочестивыми трезвенниками, однако же наст-
роены все были до крайности игриво, шумно резвились, и чем ближе к горо-
ду, тем очевиднее становилась для меня опасность. Они горланили песни,
бегали наперегонки, фехтовали своими тростями и зонтиками; казалось, по-
ра бы устать и угомониться, но не тут-то было: с каждой пройденной милей
их веселость становилась все бесшабашней. Хмель засел в них прочно и на-
долго, как огонь в торфянике, хотя, справедливости ради, надобно приз-
нать, что дело тут было не только в опьянении: попросту они были молоды
и в отличном расположении духа, вечер удался, ночь стояла прекрасная,
под ногами отличная дорога, и весь мир и вся жизнь впереди!
Не прошло и часу с тех пор, как я довольно бесцеремонно их покинул;
не мог же я сделать это во второй раз, да притом мне так надоело во-
зиться с Роули, что я обрадовался подмоге. Но, когда впереди на горе за-
сияли огни Эдинбурга, мне стало весьма не по себе, а когда мы вступили
на освещенные улицы, я положительно встревожился. Спутники мои заговари-
вали с каждым встречным и поперечным, а многих даже окликали по имени.
Наконец, Форбс остановил какого-то солидного господина.
- Сэр, - сказал он. - От имени советуса Крэмондской академии я прис-
ваиваю вам ученое звание доктора прав. - И с этими словами нахлобучил
шляпу ему на нос. Вообразите, каково было злосчастному Сент-Иву бродить
по городу, где его разыскивала и полиция и заклятый враг - кузен, в ком-
пании этих разгулявшихся лоботрясов! Правда, пока еще мы продолжали свой
путь беспрепятственно, хотя и поднимали на улицах шум, способный разбу-
дить и мертвого, но вот наконец, кажется, на Эберкромби-плейс - во вся-
ком случае, за садовыми оградами выстроились полумесяцем весьма респек-
табельные дома - мы с Байфилдом остановились как вкопанные: мы с ним
вдвоем тащили Роули и изрядно поотстали, и вдруг наши проказники приня-
лись срывать звонки и дощечки с именами владельцев!
- Ну, знаете, это уже слишком! - сказал Байфилд. - Черт возьми, я
все-таки человек почтенный, на виду у широкой публики. Я не могу позво-
лить себе попасть в полицию.
- Совершенно то же самое должен сказать о себе, - отозвался я.
- Вот что, давайте сбежим от них, - предложил Байфилд.
Мы поворотили назад и вновь стали спускаться под гору.
И как раз вовремя: послышались громкие тревожные голоса, зазвонил ко-
локол, там и сям застучали колотушки ночных сторожей; было очевидно, что
Крэмондская академия вот-вот вступит в стычку с полицией города Эдинбур-
га! Мы с Байфилдом, увлекая полубесчувственного Роули, торопливо удаля-
лись от места происшествия и остановились лишь через несколько кварта-
лов, там, куда шум и гам уже почти не доносились.
- Ну-с, кажется, пронесло, сэр! - сказал Байфилд. - Видали вы ког-
да-нибудь этаких дикарей?
- Поделом нам, мистер Байфилд, - отвечал я. -
Напрасно мы связались с этой оравой.
- Совершенно справедливо, сэр, вполне с вами согласен. Возмутительно!
А ведь на пятницу объявлен мой полет! - вскричал он. - Вот был бы скан-
дал! Воздухоплаватель Байфилд в полицейском участке! Ай-яяй! Ну, как,
сэр, теперь вы доберетесь до дому с этим негодником один, без меня? Раз-
решите вручить вам мою визитную карточку. Я остановился в отеле Уокера и
Пула и буду рад, ежели вы меня навестите.
- С превеликим удовольствием, сэр, - не слишком искренне отвечал я,
и, когда глядел вслед удаляющемуся аэронавту, у меня и в мыслях не было
продолжать это знакомство.
Мне предстояло еще одно испытание. Я втащил мой бесчувственный груз
на крыльцо, и дверь мне отворила миссис Макрэнкин в белоснежном высоком
ночном чепце и с лицом чернее тучи. Со свечой в руках она проводила нас
в гостиную и, когда я усадил Роули в кресло, сурово сделала мне книксен.
Нет, положительно, от этой женщины пахло порохом! Голос ее дрожал от еле
сдерживаемых чувств.
- Прошу вас съехать с квартиры, мистер Дьюси, - сказала она. - В до-
мах порядочных людей...
Но тут самообладание, видно, совсем изменило ей, и она удалилась, не
прибавив более ни слова.
Я оглядел комнату, осоловелого Роули, который тупо таращил на меня
мутные глаза, погасший камин: мне вспомнились все нелепые происшествия
этого нескончаемого, долгого дня, и я горько, невесело рассмеялся...
[62].
ГЛАВА XXXI
ЧТО ПРОИЗОШЛО В ЧЕТВЕРГ. БАЛ В БЛАГОРОДНОМ СОБРАНИИ
Проснулся я, едва забрезжила заря холодного утра, и уже не нашел в
себе сил рассмеяться хотя бы и невеселым смехом. Накануне я ужинал с со-
ветниками Крэмондской академии, это я помнил твердо. А сегодня четверг,
будет бал в Благородном собрании. Но, судя по пригласительному билету,
он начнется только в восемь, и надобно как-то убить еще целых двенадцать
мучительных часов. Эта мысль и заставила меня без промедления вскочить с
постели и позвонить, чтобы Роули принес воды для бритья.
Однако же Роули, видно, не спешил явиться на зов. Я снова дернул шнур
звонка. Ответом был стон: в дверях стоял или, точнее, покачивался, мой
верный телохранитель, помятый, нечесаный, без воротничка, лицо стра-
дальческое, словом, и стыдно, и тошно, и голова болит. Руки у него тряс-
лись так, что горячая вода лилась из кувшина прямо ему на ноги. Я было
разразился грозной речью, но вид у него был до того несчастный, что
пришлось умолкнуть. Виноват-то, в сущности, был я сам, а паренек вел се-
бя прямо как герой: ведь он сумел преодолеть тошноту и пришел на мой
звонок.
- Хорош! - сказал я.
- Прошу вас, мистер Энн, ругайте меня, ругайте крепче, я кругом вино-
ват. Но чтоб я когда-нибудь еще... да чтоб мне посинеть и почернеть, ес-
ли я...
- Что ж, сейчас ты такой зеленый, что, пожалуй, уж лучше посинеть, -
возразил я.
- Ввек больше не буду, мистер Энн.
- Конечно, Роули, конечно. Один раз такое может со всяким случиться,
а дальше как бы легкомыслие не перешло в распущенность.
- Да, сэр.
- Вчера с тобой пришлось изрядно повозиться. Мне еще предстоит разго-
вор с миссис Макрэнкин.
- Что до нее, мистер Энн, - сказал мой слуга, пытаясь подмигнуть на-
литым кровью глазом, - она уже принесла мне поджаренного хлеба и полный
чайник чаю. Если позволите так выразиться, сэр, старуха только лает, но
не кусает, то бишь она ничего, сэр, добрая.
- Этого-то я и опасался, - отвечал я.
Одно было несомненно: доверить ему в то утро бритву и собственный
подбородок я не мог. Поэтому я велел ему снова лечь в постель и не вста-
вать, пока я не разрешу, а сам тщательно занялся своим туалетом. Несмот-
ря на все заверения Роули, предстоящий разговор с миссис Макрэнкин от-
нюдь меня не радовал.
Да, столь мало он меня радовал, что, когда она вошла в комнату с
"Меркурием" в руках, я принялся усердно ковырять в камине кочергою, а
когда принесла завтрак, я не менее усердно читал этот самый "Меркурий".
Миссис Макрэнкин грохнула поднос на стол, уперла руки в боки и с вызыва-
ющим видом остановилась у моего стула.
- Что скажете, миссис Макрэнкин? - начал я, оторвавшись от газеты и
обратив к ней притворно-невинный взор.
- Ах, что я скажу? Гм!
Я поднял с подноса салфетку и увидел большую кривую рогульку из теста
- явный намек на мое криводушие.
- Роули вел себя вчера преглупо, - неодобрительно заметил я.
- С кем поведешься, от того и наберешься. - Миссис Макрэнкин указала
на крендель. - Больше вы ничего не получите, мистер... Дьюси, коли вас и
вправду так зовут.
- Сударыня, - и я поднял рогульку двумя пальцами, - примите ее обрат-
но вместе с моими извинениями. - Я положил рогульку на поднос и вновь
прикрыл ее салфеткой. - Вы хотите, чтобы мы уехали из вашего дома, это
ясно. Что ж, подождите всего лишь день, дайте Роули прийти в себя, и
завтра вы от нас избавитесь. - И я потянулся за шляпой.
- Куда это вы идете?
- Искать другую квартиру.
- Но я же не сказала... И вам не стыдно, молодой человек? А я-то всю
ночь глаз не сомкнула! - она рухнула в кресло. - Нет, мистер Дьюси, вы
не должны так поступать. Подумайте об этом невинном ягненке.
- Об этом поросенке, хотите вы сказать.
- Он еще совсем дитя, рано ему помирать, - всхлипнула моя хозяйка.
- В общем, я с вами согласен, но никто и не требует его смерти. Ска-
