- Ни разу, - сказал Алан. - Ты хуже сделал, и сам это знаешь. Может
быть, разойдемся врозь? Ты как-то помянул об этом. Может быть, снова
скажешь? Отсюда, Дэвид, и вправо и влево гор и вереска хватит на обоих;
а я, откровенно говоря, не люблю набиваться, когда не нужен.
Меня точно ножом резануло, как будто Алан разгадал мое тайное веро-
ломство.
- Алан Брек! - выкрикнул я и разразился негодующей речью: - Как могли
вы подумать, что я от вас отвернусь в тяжелый час? Вы не смеете мне бро-
сать такие слова. Все мое поведение их опровергает. Правильно, я тогда
уснул на пустоши; так ведь это я от усталости, и нечестно мне за то пе-
нять...
- А я и не думал, - сказал Алан.
- ...но если не считать того случая, - продолжал я, - что такого я
сделал, чтобы мне как последней собаке приписывать такие низости? Я ни-
когда еще не подводил друга и с вас начинать не собираюсь. Мы слишком
много пережили вместе; вы, может, и забудете это, я - никогда.
- Я тебе одно скажу, Дэвид, - очень спокойно проговорил Алан. -
Жизнью я тебе давно обязан, а теперь ты выручил мои деньги. Так поста-
райся же, не отягчай мне и без того тяжкое бремя.
Кого бы не тронули эти слова; они и меня задели, да не так, как надо.
Я понимал, что веду себя прескверно, и злился уже не только на Алана, но
и на себя заодно, а оттого сильней ожесточался.
- Вы меня просили говорить, - сказал я. - Что ж, ладно, скажу. Вы -
сами согласились, что оказали мне плохую услугу, мне пришлось стерпеть
унижение - я вас ни словом не упрекнул, даже речи не заводил об этом,
пока вы первый не начали. А теперь вам не нравится, почему я не пляшу от
радости, что меня унизили! - кричал я. - А там, глядишь, потребуете,
чтобы я еще вам в ноги бухнулся да благодарил! Вы бы о других побольше
думали, Алан Брек! Если б вы чаще вспоминали о других, то, может, меньше
говорили бы о себе, и когда друг из приязни к вашей особе без звука гло-
тает обиду, сказали бы спасибо и не касались этого, а вы на него же
ополчаетесь. Вы ж сами признали, что все получилось по вашей вине, так и
не вам бы напрашиваться на ссору.
- Хорошо, - сказал Алан, - ни слова больше.
И вновь воцарилось молчание; дошли до тайника, поужинали, легли
спать, и все без единого слова.
На другой день в сумерках наш провожатый переправил нас через
Лох-Раннох и объяснил, какой дорогой, на его взгляд, нам лучше проби-
раться дальше. Он предлагал нам сразу уйти высоко в горы, сделать
большой круг в обход трех долин - Глен-Лайона, Глен-Локея, Глен-Докарта
и мимо Киппена, вдоль истоков Форта, спуститься на равнину. Алан слушал
неодобрительно; такой путь вывел бы нас к землям его кровных врагов,
гленоркских Кемпбеллов. Он возразил, что если повернуть на восток, мы
почти сразу выходим к атолским Стюартам, людям одного с ним имени и ро-
да, хоть и подчиненным другому вождю; к тому же так нам гораздо ближе и
легче дойти до цели. Однако наш провожатый - а он был, кстати сказать,
первый среди лазутчиков Клуни - на любой его довод приводил свой, более
основательный, называл число солдат в каждой округе и в заключение (нас-
колько я сумел разобрать) объяснил, что нам нигде не будет безопасней,
чем на земле Кемпбеллов.
Алан в конце концов сдался, но скрепя сердце.
- Тоскливей края не сыскать в Шотландии, - проворчал он. - Ничего-
шеньки нету, один лишь вереск, да воронье, да Кемпбеллы. Впрочем, вы, я
вижу, человек понимающий, так что будь по-вашему!
Сказано - сделано; мы двинулись дальше этим путем. Почти три ночи
напролет блуждали мы по неприютным горам, среди источников, где зарожда-
ются строптивые реки; часто нас окутывали туманы, непрестанно секли вет-
ры, поливали дожди, и не обласкал ни единый проблеск солнца. Днем мы от-
сыпались в измокшем вереске, ночами без конца карабкались по неприступ-
ным склонам, продирались сквозь нагромождения каменных глыб. Мы то и де-
ло сбивались с пути; нередко попадали в такой плотный туман, что были
вынуждены, не двигаясь с места, пережидать, пока он поредеет. О костре и
думать не приходилось. Вся еда наша была драммак да ломоть холодного мя-
са, которым снабдили нас в Клети, что же до питья, видит бог, воды кру-
гом хватало.
Страшное то было время, а беспросветное ненастье и угрюмые места вок-
руг не скрашивали нам его. Я весь иззяб; стучал от холода зубами; горло
у меня разболелось немилосердно, как прежде на островке; в боку кололо,
не переставая, когда же я забывался сном на своем мокром ложе, под про-
ливным дождем и в чавкающей грязи, то лишь затем, чтоб пережить еще раз
в сновидениях самое страшное, что приключилось наяву; я видел башню зам-
ка Шос в свете молний, Рансома на руках у матросов, Шуана в предсмертной
агонии на полу кормовой рубки, Колина Кемпбелла, который судорожно си-
лился расстегнуть на себе кафтан. От этого бредового забытья меня про-
буждали в предвечерних сумерках, и я садился в той же жидкой грязи, в
которой спал, и ужинал холодным драммаком; дождь стегал меня по лицу ли-
бо ледяными струйками сочился за воротник; туман надвигался на нас, точ-
но стены мрачной темницы, а иной раз под порывами ветра стены ее внезап-
но расступались, открывая нам глубокий темный провал какой-нибудь доли-
ны, куда с громким ревом низвергались потоки.
Со всех сторон шумели и гремели бессчетные речки. Под затяжным дождем
вздулись горные родники, всякое ущелье клокотало, как водослив; всякий
ручей набух, как в разгар половодицы, заполнил русло и вышел из берегов.
В часы полунощных скитаний робко было внимать долинным водам, то гулким,
как раскаты грома, то гневным, точно крик. Вот когда понял я по-настоя-
щему сказки про Водяного Коня, злого духа потоков, который, как расска-
зывают, плачет и трубит у перекатов, зазывая путника на погибель. Алан,
по-моему, в это верил, если не совсем, так вполовину; и когда вопли вод
стали особенно пронзительны, я был не слишком удивлен (хоть, разумеется,
и неприятно поражен), увидев, как он крестится на католический лад.
Во время этих мучительных странствий мы с Аланом держались отчужден-
но, даже почти не разговаривали. И то правда, что я перемогался из пос-
ледних сил; возможно, в этом для меня есть какое-то оправдание. Но я к
тому же по природе был злопамятен, не вдруг обижался, зато долго не про-
щал обиды, а теперь злобился и на своего спутника и на себя самого. Пер-
вые двое суток он был сама доброта; немногословен, быть может, но неиз-
менно готов помочь, и все надеялся (я это отлично видел), что недо-
вольство мое пройдет. А я все это время лишь отмалчивался, растравлял
себя, грубо отвергал его услуги и лишь изредка скользил по нему пустым
взглядом, как будто он камень или куст какой-нибудь.
Вторая ночь, а верней, заря третьего дня захватила нас на очень голом
уклоне, так что по обыкновению сразу же сделать привал, перекусить и
лечь спать оказалось нельзя. Пока мы добрались до укрытия, серая мгла
заметно поредела, ибо, хотя дождь и не перестал, тучи поднялись выше; и
Алан, заглянув мне в лицо, встревоженно нахмурился.
- Давай-ка я понесу твой узел, - предложил он, наверно, в десятый раз
с тех пор, как мы простились у Лох-Ранноха с лазутчиком.
- Спасибо, сам управлюсь, - надменно отозвался я.
Алан вспыхнул.
- Больше предлагать не стану, - сказал он. - Я не из терпеливых, Дэ-
вид.
- Да уж, что верно, то верно, - был мой ответ, вполне достойный дерз-
кого и глупого сорванца лет десяти.
Алан ничего не сказал, но поведение его было красноречивей всяких
слов. Отныне, надо полагать, он окончательно простил себе свою оплош-
ность у Клуни; вновь лихо заломил шляпу, приосанился и зашагал, посвис-
тывая и поглядывая на меня краем глаза с вызывающей усмешкой.
На третью ночь нам предстояло пройти западную окраину Бэлкиддера. Не-
бо прояснилось; похолодало, в воздухе запахло морозцем, северный ветер
гнал прочь тучи, и звезды разгорались ярче. Речки, конечно, были полне-
хоньки и все так же грозно шумели в ущельях, но я заметил, что Алан не
вспоминает больше Водяного Коня и настроен как нельзя лучше. Для меня же
погода переменилась слишком поздно; я так долго провалялся в болоте, что
даже одежда на плечах моих, как говорится в Библии, "была мне мерзост-
на"; я до смерти устал, на мне живого места не было, все тело болело и
ныло, меня бил озноб; колючий ветер пронизывал до костей, от его воя мне
закладывало уши. В таком-то незавидном состоянии я еще вынужден был тер-
петь от своего спутника злые насмешки. Теперь он стал куда как разговор-
чив, и что ни слово было, то издевка. Меня он любезней, чем "виг", не
величал.
- А ну-ка, - говорил он, - видишь, и лужа подвернулась, прыгай, мой
маленький виг! Ты ведь у нас прыгун отменный! - И все в подобном духе,
да с глумливыми ужимками и язвительным голосом.
Я знал, что это моих же рук дело; но мне даже повиниться было невмо-
готу: я чувствовал, что мне уже недалеко тащиться: очень скоро останется
только лечь и околеть на этих волглых горах, как овце или лисице, и за-
белеются здесь мои косточки, словно кости дикого зверя. Кажется, я начи-
нал бредить; может, поэтому подобный конец стал представляться мне же-
ланным, я упивался мыслью, что сгину одинокий в этой пустыне и только
дикие орлы будут кружить надо мною в мои последние мгновения. Вот тогда
Алан раскается, думал я, вспомнит, скольким он мне обязан, а меня уже не
будет в живых, и воспоминания станут для него мукой. Так шел я и, как
несмышленый хворый и злой мальчишка, пестовал старые обиды на ближнего
своего, тогда как мне больше бы пристало на коленях взывать к всевышнему
о милосердии. При каждой новой колкости Алана я мысленно потирал себе
руки. "Ага, - думал я, - погоди. Я тебе готовлю ответ похлестче; возьму
лягу и умру, то-то будет тебе оплеуха! Да, вот это месть! Горько же ты
пожалеешь, что был неблагодарен и жесток!"
А между тем мне становилось все хуже. Один раз я даже упал, просто
ноги подломились, и Алан на мгновение насторожился; но я так проворно
встал и так бодро тронулся дальше, что вскоре он забыл об этом случае. Я
то горел, как в огне, то стучал зубами от озноба. Колотье в боку стано-
вилось невозможно терпеть. Под конец я понял, что дальше плестись не в
силах, и вдруг меня обуяло желание выложить Алану все начистоту, дать
волю гневу и единым духом покончить все счеты с жизнью. Он как раз обоз-
вал меня "виг". Я остановился.
- Мистер Стюарт, - проговорил я, и голос мой дрожал, как натянутая
струна, - вы меня старше, и вам бы следовало знать, как себя вести.
Ужель вы ничего умнее и забавней не нашли, чем колоть мне глаза моими
политическими убеждениями? Я полагал, что, когда люди расходятся во
взглядах, долг джентльмена вести себя учтиво; кабы не так, будьте увере-
ны, я вас сумел бы уязвить побольнее, чем вы меня.
Алан стоял передо мною, шляпа набекрень, руки в карманах, чуть скло-
нив голову набок. При свете звезд мне видно было, как он слушает с ко-
варной усмешкой, а когда я договорил, он принялся насвистывать якобитс-
кую песенку. Ее сочинили в насмешку над генералом Коупом, когда он был
разбит при Престонпансе.
Эй, Джонни Коуп, еще ноги идут?
И барабаны твои еще бьют?
И тут я сообразил, что сам Алан бился в день сражения на стороне ко-
роля.
- Что это вам, мистер Стюарт, вздумалось выбрать именно эту песенку?
- сказал я. - Уж не для того ли, чтоб напомнить, что вы были биты и теми
и этими?
Свист оборвался у Алана на устах.
- Дэвид! - вымолвил он.
- Но таким замашкам пора положить конец, - продолжал я, - и я позабо-
чусь, чтобы отныне вы о моем короле и моих добрых друзьях Кемпбеллах го-
ворили вежливо.
- Я - Стюарт... - начал было Алан.
- Да-да, знаю, - перебил я, - и носите имя королей. Не забывайте, од-
