джентльменом выступим в дорогу.
Испольщик, однако, порывшись в волосатом кошеле, который носил спере-
ди, как водится у горцев (хотя в остальном, не считая матросских штанов,
одет был как житель равнины), начал как-то подозрительно вращать глазами
и наконец изрек:
- Она подумает терять, - и это, видно, означало: "Думаю, что потерял
ее".
- Что такое? - рявкнул Алан. - Ты посмел потерять мою пуговицу, кото-
рая досталась мне от отца? Тогда вот что я тебе скажу, Джон Брек: хуже
ты еще ничего не натворил за всю свою жизнь, понятно?
Тут Алан уперся ладонями в колени и воззрился на испольщика с опасной
улыбкой и с тем сумасшедшим огоньком в глазах, который недругам его
всегда сулил беду.
То ли испольщик был все же порядочный малый, то ли задумал было сплу-
товать, но вовремя свернул на стезю добродетели, смекнув, что очутился
один в глухом месте против нас двоих; так или иначе, только пуговка вне-
запно нашлась, и он вручил ее Алану.
- Что ж, это к чести Макколов, - объявил Алан и повернулся ко мне. -
Отдаю тебе обратно пуговицу и благодарю, что ты согласился с нею расс-
таться. Это еще раз подтверждает, какой ты мне верный друг.
И вслед за тем как нельзя более сердечно простился с испольщиком.
- Ты сослужил мне хорошую службу, - сказал Алан, - не посчитался, что
сам можешь сложить голову, и я всякому назову тебя добрым человеком.
Наконец испольщик пошел своей дорогой, а мы с Аланом, увязав пожитки,
своей: по тайным тропам.
ГЛАВА XXII
ПО ТАЙНЫМ ТРОПАМ
ВЕРЕСКОВАЯ ПУСТОШЬ
Часов семь безостановочного, трудного пути, и ранним утром мы вышли
на край горной цепи. Перед нами лежала низина, корявая, скудная земля,
которую нам нужно было теперь пройти. Солнце только взошло и било нам
прямо в глаза; тонкий летучий туман, как дымок, курился над торфяником;
так что (по словам Алана) сюда могло понаехать хоть двадцать драгунских
эскадронов, а мы бы и не догадались.
Потому, пока не поднялся туман, мы засели в лощине на откосе, приго-
товили себе драммаку и держали военный совет.
- Дэвид, - начал Алан, - это место коварное. Переждем до ночи или от-
важимся и махнем дальше наудачу?
- Что мне сказать? - ответил я. - Устать-то я устал, но коли останов-
ка лишь за этим, берусь пройти еще столько же,
- То-то и оно, что не за этим, - сказал Алан, - это даже не полдела.
Положение такое: Эпин нам верная погибель. На юг сплошь Кемпбеллы, туда
и соваться нечего. На север - толку мало: тебе надобно в Куиисферри, ну
а я хочу пробраться во Францию. Можно, правда, пойти на восток.
- Восток так восток! - бодро отозвался я, а про себя подумал: "Эх,
друг, ступал бы ты себе в одну сторону, а мне бы дал пойти в другую, оно
бы к лучшему вышло для нас обоих".
- Да, но на восток, понимаешь, у нас болота, - сказал Алан. - Туда
только заберись, а уж дальше, как повезет. Экая плешина - голь, гладь,
где тут укроешься? Случись на каком холме красные мундиры, углядят и за
десяток миль, а главное дело, они верхами, мигом настигнут. Дрянное мес-
то, Дэви, и днем, прямо скажу, опасней, чем ночью.
- Алан, - сказал я, - теперь послушайте, как я рассуждаю. Эпин для
нас погибель; денег у нас не густо, муки тоже; чем дольше нас ищут, тем
верней угадают, где мы есть; тут всюду риск, ну, а что буду идти, пока
не свалимся с ног, за это я ручаюсь.
Алан просиял.
- Иной раз ты до того бываешь опасливый да виноватый, - сказал он, -
что молодцу вроде меня никак не подходишь в товарищи; а порой, как взыг-
рает в тебе боевой дух, ты мне приятнее родного брата.
Туман поднялся и растаял, и из-под него показалась земля, пустынная,
точно море; лишь кричали куропатки и чибисы, да на востоке двигалось еле
видное вдали оленье стадо. Местами пустошь поросла рыжим вереском; мес-
тами была изрыта окнами, бочагами, торфяными яминами; кое-где все было
выжжено дочерна степным пожаром; в одном месте, остов за остовом, поды-
мался целый лес мертвых сосен. Тоскливее пустыни не придумаешь, зато ни
следа красных мундиров, а нам только того и нужно было.
Итак, мы сошли на пустошь и начали тягостный, кружной поход к восточ-
ному ее краю. Не забудьте, со всех сторон теснились горные вершины, от-
куда нас могли заметить в любой миг; это вынуждало нас пробираться лож-
бинами, а когда они сворачивали куда не надо, с бесчисленными ухищрения-
ми, передвигаться по открытым местам. Порой полчаса кряду приходилось
ползти от одного верескового куста к другому, подобно охотникам, когда
они выслеживают оленя. День снова выдался погожий, солнце припекало; во-
да в коньячной фляге быстро кончилась; одним словом, знай я наперед, что
такое полдороги ползти ползком, а остальное время красться, согнувшись в
три погибели, я бы, уж конечно, не ввязался в столь убийственную затею.
Томительный переход, короткая передышка, снова переход - так миновало
утро, и к полудню мы прилегли вздремнуть в густых вересковых зарослях.
Алан сторожил первым; я, кажется, только закрыл глаза, как он уже рас-
толкал меня, и настал мой черед. Часов у нас не было, и Алан воткнул в
землю вересковый прутик, чтобы, когда тень от нашего куста протянется к
востоку до отметины, я знал, что пора его будить. А я уже до того умаял-
ся, что проспал бы часов двенадцать подряд; от сна у меня слипались гла-
за; ум еще бодрствовал, но тело погрузилось в дремоту; запах нагретого
вереска, жужжание диких пчел убаюкивали, точно хмельное питье; я то и
дело вздрагивал и спохватывался, что клюю носом.
В последний раз я, кажется, заснул всерьез, вот и солнце что-то дале-
ко передвинулось в небе. Я взглянул на вересковый прутик и с трудом по-
давил крик: я увидел, что обманул доверие товарища. У меня голова пошла
кругом от страха и стыда; но от того, что представилось моему взору,
когда - я огляделся по сторонам, у меня оборвалось сердце. Да, верно:
пока я спал, на болота спустился отряд конников, и теперь, растянувшись
веером, они двигались на нас с юго-востока и по нескольку раз проезжали
взад и вперед там, где вереск рос особенно густо.
Когда я разбудил Алана, он глянул сперва на всадников, потом на отме-
тину, на солнце и из-под насупленных бровей метнул в меня единственный,
мгновенный взгляд, недобрый и вместе тревожный; вот и все, больше он ни-
чем меня не упрекнул.
- Что теперь делать? - спросил я.
- Придется поиграть в прятки, - сказал Алан. - Видишь вон ту гору? -
И он указал на одинокую вершину на горизонте к северо-востоку.
- Вижу.
- Вот туда и двинемся, - сказал он. - Она зовется Бен-Элдер; дикая,
пустынная гора, полно бугров и расселин, и, если мы сумеем пробиться к
ней до утра, еще не все пропало.
- Так ведь, Алан, двигаться-то надо прямо наперерез солдатам! - воск-
ликнул я.
- Само собой, - сказал он, - но ежели нас загонят обратно в Эпин, нам
обоим конец. А потому, друг Дэвид, не мешкай!
И с непостижимым проворством, как будто привык так двигаться с пеле-
нок, он пополз вперед на четвереньках. Мало того, он еще все время вилял
по низинкам, где нас трудней было заметить. Иные из них были выжжены
дотла или, во всяком случае, опалены пожарами; нам в лицо (а лица-то бы-
ли у самой земли) взвивалась слепящая, удушливая пыль, тонкая, как дым.
Воду мы давно выпили, а когда бежишь на четвереньках, силы быстро исся-
кают, охватывает всепоглощающая усталость, тело ноет и руки подламывают-
ся под твоей тяжестью. Время от времени, где-нибудь за пышным вересковым
кустом, мы минуту-другую отлеживались, переводили дух и, чуть раздвинув
ветки, смотрели на драгун. Нас не обнаружили, во всяком случае, взвод -
а верней, помоему, полвзвода - ехал все в том же направлении, растянув-
шись мили на две, тщательно прочесывая вереск на своем пути. Я пробудил-
ся как раз вовремя; еще немного, и мы не могли бы проскочить стороной,
оставалось бы бежать прямо перед ними. Да и так нас грозила выдать ма-
лейшая случайность; то и дело, когда из вереска, хлопая крыльями, подни-
малась куропатка, мы замирали на месте, боясь вздохнуть.
Боль и слабость во всем теле, тяжкие удары сердца, исцарапанные руки,
резь в глазах и в горле от едкой неоседающей пыли скоро сделались столь
непереносимы, что я бы с радостью сдался. В одном только страхе перед
Аланом черпал я подобие мужества, помогавшее идти вперед. Сам же он
(следует помнить, что он был связан в движениях плащом) вначале густо
покраснел, но мало-помалу сквозь краску пятнами проступила бледность;
дыхание с клекотом и свистом вырывалось из его груди; а голос, когда на
коротких остановках он мне нашептывал на ухо свои наблюдения, звучал,
как хрип загнанного зверя. Зато дух его не дрогнул, живости ничуть не
поубавилось, я невольно дивился выносливости этого человека.
Наконец-то в ранних сумерках заслышали мы зов трубы и, глянув назад
сквозь вереск, увидели, что взвод съезжается. Спустя немного солдаты
разложили костер и стали лагерем на ночлег где-то среди пустоши.
И тогда я взмолился, я воззвал к Алану, чтобы он разрешил лечь и выс-
паться.
- Нынче ночью нам не до сна! - сказал Алан. - Отныне эти самые верхо-
вые, которых ты проспал, займут все высоты по краю пустоши, и ни единой
душе не выбраться из Эпина, разве что птичкам легкокрылым. Мы проскочили
только-только; так неужто уступить, что выиграно? Нет, милый, когда при-
дет день, он нас с тобой застанет в надежном месте на Бен-Элдере.
- Алан, - сказал я, - воли мне не занимать, сил не хватает. Кабы мог,
пошел бы; но чем хотите вам клянусь, не могу.
- Что ж, ладно, - сказал Алан. - Я тебя понесу.
Я глянул, не в насмешку ли это он, но нет, невеличка Алан говорил
всерьез; и при виде такой неукротимой решимости я устыдился.
- Хорошо, ведите! - сказал я. - Иду.
Он бросил мне быстрый взгляд, как бы говоря: "Молодчина, Дэвид! ", -
и снова во весь дух устремился вперед.
С приходом ночи стало прохладней и даже (правда, ненамного) темнее.
Ни единого облачка не осталось на небе; июль только еще начинался, а
места как-никак были северные; правда, в самый темный час такой ночи.
пожалуй, читать трудновато, и все-таки я сколько раз видал, как в зимний
полдень бывает темнее. Пала обильная роса, напоив пустошь влагой, словно
дождик; на время это меня освежило. Когда мы останавливались, чтобы от-
дышаться и я успевал вобрать в себя окружающее - прелесть ясной ночи,
очертания прикорнувших холмов, костер, догорающий позади, точно пламен-
ная сердцевина пустоши, - меня охватывала злость, что я вынужден в муках
влачиться по земле и, как червь, извиваться в пыли.
Читаешь книжки и поневоле думаешь, что немногие из тех, кто водит пе-
ром по бумаге, когда-либо по-настоящему уставали, не то об этом писали
бы сильней. Моя судьба, в прошлом ли, в будущем, не трогала меня сейчас;
я вряд ли сознавал, что есть на свете такой юнец по имени Дэвид Бэлфур;
я и не помышлял о себе, а только с отчаянием думал про каждый новый шаг,
который, конечно, будет для меня последним, и с ненавистью про Алана,
который тому причиной. Алан не ошибся, избрав поприще военного; недаром
ремесло военачальника - принуждать людей идти и не отступать, покоряясь
чужой воле, хотя, будь у них выбор, они полегли бы на месте, равнодушно
подставили себя под пули. Ну, а из меня, наверно, получился бы неплохой
солдат; ведь за все эти часы мне ни разу не пришло на ум, что можно ос-
лушаться, я не видел иного выбора, как повиноваться, пока есть силы, и
умереть, повинуясь.
Вечность спустя забрезжило утро; самая страшная опасность теперь была
позади, и мы могли шагать по земле как люди, а не пресмыкаться как бесс-
мысленные твари. Но господи боже ты мой, кто бы узнал нас сейчас: сог-
бенные, как два дряхлых старца, косолапые, как младенцы, бледные, как
мертвецы! Ни слова не было сказано промеж нас; каждый стиснул зубы и,
