нялась немного дальше сосновым бором. Ручей изобиловал форелью; роща -
голубями-вяхирями; на дальнем косогоре без умолку пересвистывались
кроншнепы, и кукушек тут водилось несметное множество. С устья расселины
виднелся узкий речной залив, где кончается эггинская земля, а за ним уже
начинался Мамор. С такой высоты это была захватывающая картина, и я не
уставал сидеть и любоваться ею.
Расселина называлась Коринакския обрыв, и, хотя на такой вышине и
столь близко от моря ее часто застилали тучи, это был, в общем, славный
уголок, и те пять дней, что мы здесь прятались, пролетели легко и неза-
метно.
Спали мы в пещере на ложе из вереска, срезанного нами ради этого слу-
чая; укрывались Алановым плащом. В изгибе расселины была небольшая впа-
дина, и мы до того расхрабрились, что жгли в ней костер, и, когда набе-
гали тучи, можно было согреться, сварить овсянку, нажарить мелкой форе-
ли, которую мы голыми руками ловили в ручье под камнями и нависшим бере-
гом. Рыбная ловля, кстати сказать, была у нас тут и первейшей забавой и
самым важным делом - не только потому, что муку не мешало приберечь про
черный день, но и потому, что нас занимало соревнование, - и, по пояс
голые, мы чуть ли не целые дни проводили на берегу, нашаривая в воде ры-
бешку. Самая крупная форель, какую мы изловили, весила что-нибудь около
четверти фунта; и все же, нежная и ароматная, испеченная "на угольях -
да если б еще присолить немного, - она была прелакомым блюдом!
Всякую свободную минуту Алан тянул меня фехтовать, он никак не мог
примириться с тем, что я не держу в руках шпаги; но я-то еще подозреваю,
что занятие, в котором он был столь неоспоримо искусней меня, его осо-
бенно прельщало потому, что в рыбной ловле он не однажды мне уступал.
Придирался он ко мне на уроках сверх меры, бушевал, распекал меня на чем
свет стоит и так рьяно наседал на меня, что я только и ждал, как бы он
не пропорол меня насквозь. Сколько раз меня подмывало дать стрекача, но
я все равно держался стойко и извлек кой-какую пользу из наших уроков;
пусть это было всего лишь умение с уверенным видом стать в оборони-
тельную позицию; частенько большего и не требуется. А потому, не сумев
заслужить и тени похвалы у моего наставника, сам я был не так уж недово-
лен собой.
Меж тем неверно было бы предположить, что мы махнули рукой на главную
свою заботу: как бы уйти от опасности.
- Не один денек минует, покуда красные мундиры догадаются искать нас
в Коринаки, - сказал мне Алан в первое же утро. - Так что теперь надо бы
послать весточку Джемсу. Пускай раздобудет нам денег.
- А как ее пошлешь? - сказал я. - Мы здесь одни, в другое место по-
даться пока что не решимся; разве только вы пташек перелетных призовете
себе в посыльные, а так я не вижу способа это сделать.
- Да? - промолвил Алан. - Не горазд же ты на выдумки, Дэвид.
Он уставился на тлеющие угольки кострища и задумался; затем подыскал
две щепки, связал крест-накрест, а четыре конца обуглил дочерна. После
этого он нерешительно взглянул на меня.
- Ты не дашь мне на время ту пуговицу? - сказал он. - Подаренное на-
зад не просят, но мне, признаться, жалко отпарывать еще одну.
Я отдал ему пуговку; он нанизал ее на обрывок плаща, которым был
скреплен крест, привязал сюда же веточку березы, добавил еще веточку
сосны и с довольным лицом осмотрел свое творение.
- Так вот, - сказал он. - Есть невдалеке от Коринаки селение -
по-английски сказать, деревенька, называется она Колиснейкон. У меня там
немало друзей - одним я смело доверю жизнь, а на других не так уж пола-
гаюсь. Понимаешь, Дэвид, за наши головы назначат награду; Джеме самолич-
но назначит, ну, а что до Кемпбеллов, эти никогда не поскупятся, лишь бы
напакостить Стюарту. Будь оно иначе, я бы ни на что не посмотрел и сам
наведался в Колиснейкон, вверил бы свою жизнь этим людям с легкой душой,
как перчатку.
- Ну, а так?
- А так лучше мне не попадаться им на глаза, - сказал Алан. - Сквер-
ные людишки отыщутся где хочешь, слабодушные тоже, а это еще страшней.
Потому, когда стемнеет, проберусь-ка я в то селение и подсуну вот эту
штуку, которую я смастерил, на окошко доброму своему приятелю Джону Бре-
ку Макколу, эпинскому испольщику [5].
- Очень хорошо, - сказал я. - Ну, а найдет он эту штуку, что ему ду-
мать?
- М-да, жаль, не шибко сообразительный он человек, - заметил Алан. -
Положа руку на сердце, боюсь, она ему мало что скажет! Но у меня задума-
но вот как. Мой крестик немного напоминает огненный крест, то бишь знак,
по которому у нас созывают кланы. Ну, что клан подымать не надо, это-то
он поймет, потому что знак стоит у него в окне, а на словах ничего не
сказано. Вот он и подумает себе: "Клан подымать не нужно, а все же здесь
что-то кроется". И потом увидит мою пуговицу, вернее, не мою, а Дункана
Стюарта. Тогда он станет думать дальше: "Дунканов сынок хоронится в ле-
сах, и ему понадобился я".
- Может быть, - сказал я. - Допустим, так и случится, но отсюда до
Форта лесов много.
- Правильно, - сказал Алан. - Но еще увидит Джон Брек две веточки,
березовую и сосновую, и рассудит, коли у него есть голова на плечах
(я-то в этом не очень уверен): "Алан укрывается в лесу, где растет сосна
и береза". И подумает про себя: "Эдаких лесов в округе раз-два и обчел-
ся" - и наведается к нам в Коринаки. А уж ежели нет, Дэвид, так и катись
он тогда ко всем чертям, я так считаю; грош ему ломаный цена.
- Да, дружище, - сказал я, чуть подтрунивая над ним, - ловко придума-
но! А может быть, все-таки проще взять и написать ему два слова: так,
мол, и так?
- Золотые ваши слова, мистер Бэлфур из замка Шос, - тоже подтрунивая
надо мной, отозвался Алан. - Мне написать куда проще, это точно, да Джо-
ну-то Бреку прочесть - тяжелый труд. Ему для того надобно года два или
три в школу походить; боюсь, мы с тобой соскучимся дожидаться.
И в ту же ночь Алан подбросил свой огненный крестик на окошко ис-
польщику. Вернулся он озабоченный: на него забрехали собаки, и народ по-
выскакивал из домов; Алану послышался лязг оружия, а из одной двери как
будто выглянул солдат. Вот почему на другой день мы притаились у опушки
леса и держались начеку, чтобы, если гостем окажется Джон Брек, указать
ему дорогу, а если красные мундиры, успеть уйти.
Незадолго до полудня мы завидели на лысом склоне человека, который
брел по солнцепеку, озираясь из-под ладони. При виде его Алан тотчас
свистнул; человек повернулся и сделал несколько шагов в нашу сторону;
новое Аланово "фью! ", и путник подошел еще ближе, и так, на свист, он
дошел до нас.
Это был патлатый, страхолюдный бородач лет сорока, беспощадно изуро-
дованный оспой; лицо у него было туповатое и вместе свирепое. По-анг-
лийски он объяснялся еле-еле, и все же Алан (с поистине трогательной и
неизменной в моем присутствии учтивостью) не дал ему и слова сказать
по-гэльски. Может статься, скованный чужою речью, пришелец дичился
сильней обыкновенного, но, по-моему, он вовсе не горел желанием нам ус-
лужить, а если и шел на это, так единственно из боязни.
Алан собирался передать свое поручение Джемсу устно; но испольщик и
слышать ничего не пожелал. "Так я забыла", - визгливым голосом твердил
он, иными словами, либо подавай ему письмо, либо он умывает руки.
Я было решил, что Алана это обескуражит, ведь откуда в такой глуши
раздобудешь, чем писать и на чем. Однако я не отдавал должного его на-
ходчивости; он сунулся туда, сюда, нашел в лесу голубиное перо, очинил;
отсыпал из рога пороху, смешал с ключевой водой, и получилось нечто вро-
де чернил; потом он оторвал уголок от своего французского патента на во-
инский чин (того самого, что таскал в кармане как талисман, способный
уберечь его от виселицы), уселся и вывел нижеследующее:
"Любезный родич!
Сделай одолжение, перешли с подателем сего несколько денег в извест-
ное ему место.
Любящий тебя двоюродный брат твой А.С.".
Это послание он вручил испольщику, и тот, с обещанием елико возможно
поспешать, пустился с ним под гору.
Два дня его не было; а на третий, часов вспять пополудни, мы услыхали
в лесу посвист; Алан отозвался, и вскоре к ручью вышел испольщик и ос-
мотрелся по сторонам, отыскивая нас. Он уж не глядел таким биотоком и
был, по всей видимости, несказанно доволен, что разделался со столь
опасным поручением.
От него мы узнали местные новости; оказалось, вся округа кишмя кишит
красными мундирами", что ни день, у кого-нибудь находят оружие, и на
бедный люд сыплются новые невзгоды, а Джемса Глена и кой-кого из его че-
ляди уже свезли в Форт Вильям и - бросили в темницу, как самых вероятных
соучастников убийства. Повсюду распустили слух, что стрелял не кто иной,
как Алан Брек; издан приказ о поимке нас обоих и назначена награда в сто
фунтов.
Итак, дела обстояли скверно; доставленная испольщиком записочка от
миссис Стюарт была самая горестная. Жена Джемса заклинала Алана не да-
ваться в руки врагам, уверяя, что, если солдаты его схватят, и сам он и
Джеме погибли. Деньги, которые она посылает, - это все, что ей удалось
собрать или взять в долг, и она молит всевышнего, чтобы их оказалось до-
вольно. И, наконец, вместе с запиской она посылает бумагу, в которой да-
ются наши приметы.
Бумагу эту мы развернули с изрядным любопытством, но и не без содро-
гания - так смотришь в зеркало и в дуло вражеского ружья, чтобы опреде-
лить, точно ли в тебя целятся. Про Алана было написано вот как: "Росту
низкого, лицо рябое, очень подвижный, от роду годов тридцати пяти или
около того, носит шляпу с перьями, французский кафтан синего сукна о се-
ребряных пуговицах и с галуном, сильно потертым, жилет красный и грубой
шерсти штаны по колена"; а про меня так: "Росту высокого, сложения креп-
кого, от роду годов восемнадцати, одет в старый кафтан, синий, изрядно
потрепанный, шапчонку ветхую горскую, долгий домотканый жилет, синие
штаны по колена; без чулок, башмаки, в каких ходят на равнине, носы ху-
дые; говорит как уроженец равнинного края, бороды не имеет".
Алан был явно польщен, что так хорошо запомнили и обстоятельно описа-
ли его наряд; только дойдя до слова "потертый", он с некоторой обидой
оглядел свой галун. Я же подумал, что, если верить описанию, я являю со-
бой плачевное зрелище; но в то же время был и доволен: раз я сменил свое
рубище, эта опись стала мне спасением, а не ловушкой.
- Алан, - сказал я, - надо вам переодеться.
- Вздор, - сказал Алан, - не во что. Хорошо бы я выглядел, если б во-
ротился во Францию в шапчонке!
Эти слова натолкнули меня на другую мысль: если б отделиться от Алана
с его предательским нарядом, ареста бояться нечего, можно открыто идти,
куда мне требуется. Мало того, если, допустим, меня и схватят в одиноч-
ку, улики будут пустяковые; а вот попадись я заодно с предполагаемым
убийцей, дело обернется куда серьезней. Щадя Алана, я не дерзнул загово-
рить об этом, но думать не перестал.
Напротив, я только укрепился в своих помыслах, когда испольщик вынул
зеленый кошелек, в котором оказалось четыре гинеи золотом и почти на ги-
нею мелочи. Согласен, у меня и того не было. Но ведь Алану на неполных
пять гиней предстояло добраться до Франции; мне же, на моих неполных две
- всего лишь до Куинсферри; таким образом, ежели правильно рассудить,
выходило, что без Алана мне не только спокойней, но и не так накладно
для кармана.
Однако моему честному сотоварищу ничего подобного и в мысли не прихо-
дило. Он был искренне убежден, что он мне опора, помощь и защита. Так
что же мне оставалось, как не помалкивать, клясть про себя все на свете
и полагаться на судьбу?
- Маловато, - заметил Алан, пряча кошелек в карман, - но я обойдусь.
А теперь, Джон Брек, отдай-ка мне назад мою пуговицу, и мы с этим
