ный и доблестный джентльмен, и не извольте забывать, кто это говорит. Я
ношу имя королей, - Алан лихо заломил шляпу, - а потому я сам и всякий,
кто зовется мне другом, на своем месте среди достойнейших. Просто
джентльмен устал, и ему надобно уснуть. Что из того, коли его не тянет к
картам, - нам это не помеха. Я, сэр, готов и расположен сразиться с вами
в любой игре, какую ни назовете.
- Да будет вам известно, сэр, - ответствовал Клуни, - что под сим
убогим кровом всяк джентльмен волен следовать своим желаниям. Ежели б
другу вашему заблагорассудилось ходить на голове, пусть сделает одолже-
ние. А если ему, иль вам, или кому другому тут в чем-то не потрафили, я
весьма польщен буду выйти с ним прогуляться.
Вот уж, воистину, не хватало, чтобы двое добрых друзей по моей милос-
ти перерезали друг другу глотки!
- Сэр, - сказал я, - Алан заметил справедливо, я и правда сильно уто-
мился. Мало того, как человеку, у которого, возможно, есть свои сыновья,
я вам открою, что связан обещанием, данным отцу.
- Ни слова более, ни слова, - сказал Клуни и указал мне на вересковое
ложе в углу Клети. Несмотря на это, он остался не в духе, косился на ме-
ня неприязненно и всякий раз что-то бормотал себе под нос. И верно,
нельзя не признать, что щепетильность моя и слова, в коих я о ней
объявил, отдавали пресвитерианским душком и не очень-то были кстати в
обществе вольных горских якобитов.
От коньяку, от оленины я что-то отяжелел; и едва улегся на вересковое
ложе, как впал в странное забытье, в котором и пребывал почти все время,
пока мы гостили в Клети. Порою, очнувшись ненадолго, я осознавал, что
происходит; порой различал лишь голоса или храп спящих, наподобие бесс-
вязного лопотания речки; а пледы на стене то опадали, то разрастались
вширь, совсем как тени на потолке от горящего очага. Наверно, я изредка
разговаривал или выкрикивал что-то, потому что, помнится, не раз с изум-
лением слышал, что мне отвечают; не скажу, правда, чтобы меня мучил один
какойнибудь кошмар, а только глубокое отвращение; и место, куда я попал,
и постель, на которой покоился, и пледы на стене, и голоса, и огонь в
очаге, и даже сам я был себе отвратителен.
Призван был прислужник-брадобрей, он же и лекарь, дабы предписать ле-
карство; но так как объяснялся он по-гэльски, до меня из его заключения
не дошло ни слова, а спрашивать перевод я не стал, так скверно мне было.
Я ведь и без того знал, что болен, прочее же меня не трогало.
Пока дела мои были плохи, я слабо различал, что творится вокруг. Знаю
только, что Клуни с Аланом почти все время сражались в карты, и твердо
уверен, что сначала определенно выигрывал Алан; мне запомнилось, как я
сижу в постели, они азартно играют, а на столе поблескивает груда денег,
гиней, наверно, шестьдесят, когда не все сто. Чудно было видеть такое
богатство в гнезде, свитом на крутой скале меж стволами живых деревьев.
И я еще тогда подумал, что Алан ступил на шаткую почву с таким борзым
конем, как тощий зеленый кошелек, в котором нет и пяти фунтов.
Удача, видно, отвернулась от него на второй день.
Незадолго до полудня меня, как всегда, разбудили, чтобы покормить, я,
как всегда, отказался, и мне дали выпить какого-то горького снадобья,
назначенного брадобреем. Сквозь открытую дверь мой угол заливало солнце,
оно слепило и тревожило меня. Клуни сидел за столом и мусолил свою коло-
ду. Алан нагнулся над постелью, так что лицо его оказалось возле самых
моих глаз; моему воспаленному, горячечному взору оно представилось непо-
мерно огромным.
Он попросил, чтобы я ссудил ему денег.
- На что? - спросил я.
- Просто так, в долг.
- Но для чего? - повторил я. - Не понимаю.
- Да что ты, Дэвид, - сказал Алан. - Неужто мне денег в долг пожале-
ешь?
Ох, надо бы пожалеть, будь я в здравом уме! Но я ни о чем другом не
думал, лишь бы прогнать от себя это огромное лицо, - и отдал ему деньги.
На третье утро, когда мы пробыли в Клети двое суток, я пробудился с
чувством невыразимого облегчения, конечно, разбитый и слабый, но вещи
видел уже в естественную величину и в истинном их повседневном обличье.
Больше того, мне и есть захотелось, и с постели я встал без чьей-либо
помощи, а как позавтракали, вышел из Клети и сел на опушке. День выдался
серенький, в воздухе веяла мягкая прохлада, и я пронежился целое утро,
встряхиваясь лишь, когда мимо, с припасами и донесениями, проходили клу-
невы слуги и лазутчики; окрест сейчас было спокойно, и Клуни, можно ска-
зать, царствовал почти в открытую.
Когда я воротился, они с Аланом, отложив карты, допрашивали прислуж-
ника; глава клана обернулся и что-то сказал мне по-гэльски.
- По-гэльски не разумею, сэр, - отозвался я.
После злополучной размолвки из-за карт, что бы я ни сказал, что бы ни
сделал, все вызывало у Клуни досаду.
- Коли так, у имени вашего разумения побольше, чем у вас, - сердито
буркнул он, - потому что это доброе гэльское имечко. Ну, да не в том
суть. Мой лазутчик показывает, что на юг путь свободен, только вопрос,
достанет ли у вас сил идти.
Я видел карты на столе, но золота и след простыл, только гора надпи-
санных бумажек, и все на клуневой стороне. Да и у Алана вид был чудной,
словно он чемто недоволен; и дурное предчувствие овладело мною.
- Не скажу, чтобы я совсем был здоров, - ответил я и посмотрел на
Алана, - а впрочем, у нас есть немного денег, и с ними мы себе изрядно
облегчим путь.
Алан прикусил губу и уставился в землю.
- Дэвид, знай правду, - молвил он наконец. - Деньги я проиграл.
- И мои тоже? - спросил я.
- И твои, - со стоном сказал Алан. - Зачем только ты мне их дал! Я
сам не свой, как дорвусь до карт.
- Ба-ба-ба! - сказал Клуни. - Все это вздор; подурачились, и только.
Само собой, деньги вы получите обратно, хоть вдвое больше, коли не поб-
резгуете. На что б это было похоже, если б я их взял себе! Слыханное ли
дело, чтобы я ставил палки в колеса джентльменам в таком положении, как
ваше! Куда бы это годилось! - уже во весь голос гаркнул Клуни, весь по-
багровел и принялся выкладывать золотые из карманов.
Алан ничего не сказал, только все смотрел в землю.
- Может, на минутку выйдем, сэр? - сказал я.
Клуни ответил: "С удовольствием", - и, точно, сразу пошел за мной, но
лицо у него было хмурое и раздосадованное.
- А теперь, сэр, - сказал я, - раньше всего я должен принести вам
признательность за ваше великодушие.
- Несусветная чушь! - вскричал Клуни. - Великодушие какое-то выду-
мал... Нехорошо получилось, конечно, да что прикажете делать - загнали в
клетушку, точно овцу в хлев, - только и остается, что посидеть за карта-
ми с друзьями, когда в кои-то веки залучишь их к себе! А если они проиг-
рают, то и речи быть не может... - Тут он запнулся.
- Вот именно, - сказал я. - Если они проиграют, вы им отдаете деньги;
а выиграют, так ваши уносят в кармане! Я уж сказал, что склоняюсь пред
вашим великодушием; и все же, сэр, мне до крайности тяжело оказаться в
таком положении.
Наступило короткое молчание; Клуни тщился что-то сказать, но так и не
выговорил ни слова. Только лицо его с каждым мгновением сильней налива-
лось кровью.
- Я человек молодой, - сказал я, - и вот я у вас спрашиваю совета.
Посоветуйте мне как сыну. Мой друг честь по чести проиграл свои деньги,
а до этого, опятьтаки честь по чести, куда больше выиграл у вас. Могу я
взять их назад? Хорошо ли будет так поступить? Ведь как ни поверни, сами
понимаете, гордость моя при том пострадает.
- Да и для меня нелестно получается, мистер Бэлфур, - сказал Клуни. -
По-вашему выходит, я вроде как сети расставляю бедным людям, им в ущерб.
А я не допущу, чтобы мои друзья в моем доме терпели оскорбления - да-да!
- И вдруг вспылил: - Или наносили оскорбления, вот так!
- Видите, сэр, значит, не совсем я напрасно говорил: карты - никчем-
ное занятие для порядочных людей. Впрочем, я жду, что вы мне присоветуе-
те.
Ручаюсь, если Клуни кого и ненавидел сейчас, так это Дэвида Бэлфура.
Он смерил меня воинственным взглядом, и резкое слово готово было сор-
ваться с его уст. Но то ли молодость моя его обезоружила, то ли переси-
лило чувство справедливости... Спору нет, положение было унизительное
для всех, и не в последнюю очередь для Клуни; тем больше ему чести, что
сумел выйти из него достойно.
- Мистер Бэлфур, - сказал он, - больно вы на мой вкус велеречивы да
обходительны, но при всем том в вас живет дух истого джентльмена. Вот
вам честное мое слово: можете брать эти деньги - я и сыну сказал бы то
же, - а вот и моя рука.
ГЛАВА XXIV
ПО ТАЙНЫМ ТРОПАМ
ССОРА
Под покровом ночи нас с Аланом переправили через Лох-Эрихт и повели
вдоль восточного берега в другой тайник у верховьев Лох-Ранноха, а про-
вожал нас один прислужник из Клети. Этот молодец нес все наши пожитки и
еще Аланов плащ в придачу и с эдакой поклажей трусил себе рысцой, как
крепкая горская лошадка с охапкой сена; я давеча едва ноги волочил, хотя
нес вдвое меньше; а между тем доводись нам помериться силами в честной
схватке, я одолел бы его играючи.
Конечно, совсем иное дело шагать налегке; кабы не это ощущение свобо-
ды и легкости, я, пожалуй, вовсе не смог бы идти. Я только что поднялся
с одра болезни, ну, а обстоятельства наши были отнюдь не таковы, чтобы
воодушевлять на богатырские усилия: путь пролегал по самым безлюдным и
унылым местам Шотландии, под ненастными небесами, и в сердцах путников
не было согласия.
Долгое время мы ничего не говорили, шли то бок о бок, то друг за дру-
гом с каменными лицами; я - злой и надутый, черпая свои невеликие силы в
греховных и неистовых чувствах, обуревавших меня; Алан - злой и присты-
женный, пристыженный тем, что спустил мои деньги; злой оттого, что я так
враждебно это принял.
Мысль о том, чтобы с ним расстаться, преследовала меня все упорнее, и
чем больше она меня прельщала, тем отвратительней я становился сам себе.
Ведь что бы Алану повернуться и сказать: "Ступай один, моя опасность
сейчас страшнее, а со мной опасней и тебе", - и благородно, и красиво, и
великодушно. Но самому обратиться к другу, который тебя, бесспорно, лю-
бит, и заявить: "Ты в большой опасности, я - не очень; дружество твое
мне обуза, так что выкручивайся как знаешь и сноси тяготы в одиночку..."
- нет, ни за что; о таком про себя подумаешь, и то вон щеки пылают!
А все-таки Алан поступил как ребенок и, что хуже всего, ребенок не-
верный. Выманить у меня деньги, когда я лежал почти в беспамятстве, само
по себе немногим лучше воровства; да еще, изволите видеть, бредет себе
рядышком, гол как сокол, и без зазрения совести метит поживиться деньга-
ми, которые мне, по его милости, пришлось выклянчить. Понятное дело, я
не отказывался с ним поделиться, да только зло брало, что он принимал
это как должное.
Вот вокруг чего вертелись все мои мысли, но заикнуться о расставании
иль деньгах означало бы проявить черную неблагодарность. Потому, избрав
меньшее из двух зол, я молчал как рыба, даже глаз не поднимал на своего
спутника, разве что косился исподтишка.
В конце концов на том берегу Лох-Эрихта по дороги сквозь ровные камы-
шовые плавни, где идти было ненужно, Алан не выдержал и шагнул ко мне.
- Дэвид, - сказал он, - не дело друзьям так себя вести из-за ма-
ленькой неприятности. Я должен сознаться, что раскаиваюсь, ну и дело с
концом. А теперь, если у тебя что накопилось на душе, лучше выкладывай.
- У меня? - процедил я. - Ровным счетом ничего.
Он как будто погрустнел, что я и отметил с подленьким злорадством.
- Погоди, - сказал он дрогнувшим голосом, - ведь я же говорю, что ви-
новат.
- Еще бы не виноваты, - хладнокровно отозвался я. - Надеюсь, вы отда-
дите мне должное, что я вас ни разу не попрекнул.
