Примерно четверть часа спустя Алан припал к земле в вересковых кустах
и повернул ко мне голову.
- Ну, шутки кончились, - выдохнул он. - Теперь делай, как я, если
жизнь дорога.
И, не сбавляя шага, только теперь с тысячью предосторожностей, мы
пустились в обратный путь по склону той же дорогой, какой пришли, разве
что взяли чуточку выше, покуда в конце концов Алан не бросился ничком на
землю в верхнем березняке Леттерморской чащи, где я сперва встретил его,
и, зарывшись лицом в папоротник, не стал отдуваться, как усталый пес.
А у меня так ломило бока, так все плыло перед глазами и рот запекся
от жары и жажды, что я тоже трупом повалился с ним рядом.
ГЛАВА XVIII
У НАС С АЛАНОМ ПРОИСХОДИТ СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР В ЛЕТТЕРМОРСКОЙ ЧАЩЕ
Первым опамятовался Алан. Он встал, сделал несколько шагов к опушке,
выглянул наружу, потом вернулся и сел на место.
- Уф, и жарко пришлось, Дэвид, - сказал он.
Я не отозвался, даже головы не поднял. У меня на глазах свершилось
убийство, в короткую секунду жизнерадостный здоровяк, краснолицый гигант
обратился в бездыханное тело; во мне еще не отболела жалость, но это бы
только полбеды. Убит был человек, которого ненавидел Алан, а сам Алан -
тут как тут, скрывается в чаще и удирает от солдат. Рука ли его нажимала
курок или только уста отдавали команду, разница невелика. По моему разу-
мению получалось, что единственный друг, какой есть у меня в этом диком
краю, прямо замешан в кровавом преступлении, он внушал мне ужас; я не в
силах был глянуть ему в лицо; уж лучше бы мне валяться одному под дождем
на своем островке и лязгать зубами от холода, чем лежать в нагретой
солнцем роще бок о бок с душегубом.
- Что, не отдышишься никак? - снова обратился он ко мне.
- Нет, - ответил я, все еще пряча лицо в папоротниках, - нет, уже от-
дышался, могу говорить. Надо нам расстаться. Очень вы мне полюбились,
Алан, да повадки ваши не по мне, и не по-божески это у вас: короче гово-
ря, надо нам с вами расставаться.
- Навряд я с тобой расстанусь, Дэвид, прямо так, безо всякой причины,
- очень серьезно сказал Алан. - Ежели тебе что-то ведомо, что пятнает
мое имя, то по крайности, старой дружбы ради, полагалось бы объяснить:
так, мол, и так; а если тебе просто-напросто разонравилось мое общество,
тогда уж мне судить, не оскорбление ли это.
- Алан, к чему это все? - сказал я. - Вам же отлично известно, что на
тропе, в луже крови лежит тот самый ваш Кемпбелл.
Он помолчал немного, потом заговорил опять:
- Не слыхал ты когда байку про Человека и Добрый Народец? - Я понял,
что он говорит о гномах.
- Нет, - сказал я, - и слышать не желаю.
- С вашего дозволения, мистер Бэлфур, я всетаки вам ее расскажу, -
сказал Алан. - Выбросило, стало быть, человека на морскую скалу, и надо
же так случиться, чтобы на ту самую, какую облюбовал себе добрый народец
и отдыхал там всякий раз по пути в Ирландию. Называют скалу эту Скерри-
вор, и стоит она невдалеке от того места, где мы потерпели крушение. Ну,
давай, значит, человек плакать: "Ах, только бы мне перед смертью ребе-
ночка своего повидать!" - и так это он убивался, что сжалился над ним
король доброго народца да и велел одному гномику слетать, принести малы-
ша в заплечном мешке и положить под бок человеку, пока тот спит. Просы-
пается человек, смотрит, рядом мешок, и в мешке что-то шевелится. А был
он, видать, из тех господ, что всегда опасаются, как бы чего не вышло; и
для пущей верности, перед тем, как открыть мешок, возьми да и проткни
его кинжалом: глядь, а ребенок-то мертвенький. И вот сдается мне, мистер
Бэлфур, что вы с этим человеком сродни.
- Так, значит, это не ваших рук дело? - закричал я и рывком сел.
- Раньше всего, мистер Бэлфур из замка Шос, - сказал Алан, - я вам
скажу, все по той же старой дружбе, что уж ежели б я кого задумал при-
кончить, так не в своих же родных местах, чтобы накликать беду на свой
клан, и не гулял бы я без шпаги и без ружья, при одной только удочке на
плече.
- Ох, и то правда!
- А теперь, - продолжал Алан, обнажив кинжал и торжественно возлагая
на него десницу, - я клянусь сим священным клинком, что ни сном, ни ду-
хом, ни словом, ни делом к убийству не причастен.
- Слава богу! - воскликнул я и протянул ему руку, Алан ее как будто и
не заметил.
- Гляди-ка, что за важное дело один Кемпбелл! - произнес он. - Вроде
бы не такая уж они редкость!
- Ну и меня тоже очень винить нельзя, - сказал я. - Вспомните-ка, че-
го вы мне наговорили на бриге. Но, опять-таки, слава богу, искушение и
поступок вещи разные. Искушению кто не подвластен; но хладнокровно ли-
шить человека жизни, Алан!.. - Я не сразу мог продолжать: - А кто это
сделал, вы не знаете? - прибавил я немного погодя. - Знаком вам тот де-
тина в черном кафтане?
- Вот насчет кафтана я не уверен, - с хитрым видом отозвался Алан, -
мне что-то помнится, он был синий.
- Пускай будет синий, пусть черный, человека-то вы узнали?
- По совести сказать, не побожусь, - ответил Алан. - Прошел он очень
близко, не спорю, да странное дело, понимаешь: как раз когда я завязывал
башмаки.
- Тогда, может, вы побожитесь, что он вам незнаком? - вскричал я в
сердцах, хоть меня уже и смех разбирал от его уверток.
- Тоже нет, - отвечал он. - Но у меня, знаешь, ох, и память, Дэвид:
все забываю.
- Зато я кое-что разглядел превосходно, - сказал я, - это как вы на-
рочно выставляли напоказ себя и меня, чтобы отвлечь солдат.
- Очень может статься, - согласился Алан, - и любой бы так, если он
порядочный человек. Мы-то с тобой ни в чем тут не повинны.
- Тем больше у нас причин оправдаться, коль скоро нас заподозрили
напрасно, - горячился я. - Правый уж как-нибудь важнее виноватого!
- У правого, Дэвид, еще есть возможность снять с себя оговор на суде;
а у того детины, что послал пулю, я думаю, нет иного пристанища, кроме
как вересковые дебри. Если ты никогда и ни в чем не замарал себе ручки,
значит, тем паче пекись о тех, кто не так уж чист. Вот тогда ты и будешь
добрый христианин. Потому что случись оно наоборот, и, скажем, этот де-
тина, которого я так неважно разглядел, оказался бы на нашем месте, а мы
- на его (а ведь такое очень могло бы статье), мы бы еще какое спасибо
ему сказали, если б он отвлек солдат!
Когда речь заходила о подобных вещах, я знал, что Алан неисправим.
Однако он разглагольствовал с самым простодушным видом, с искренней ве-
рой в свою правоту и готовностью пожертвовать собой ради того, что почи-
тал своим долгом, - и я прикусил язык. Мне припомнились слова мистера
Хендерленда: нам самим не грех бы поучиться у этих диких горцев. Что ж,
я свой урок получил. У Алана все представления о чести и долге были ши-
ворот-навыворот, но за них он не задумался бы отдать жизнь.
- Алан, - сказал я, - не скажу, чтоб я так же понимал насчет добрых
христиан, но доброго в ваших речах предостаточно. А поэтому вот вам еще
раз моя рука.
Тут уж он протянул мне разом обе, ворча, что не иначе я его кол-
довством обошел, если он мне все прощает. Потом лицо у него стало озабо-
ченным и он сказал, что нам нельзя терять ни минуты, а надо немедля уно-
сить ноги из этих мест: ему - оттого, что он дезертир, а Эпин теперь об-
шарят вдоль и поперек, и всякого встречного будут допрашивать с прист-
растием, кто он и откуда; а мне - оттого, что я, так или иначе, причас-
тен к убийству.
- Ба! - фыркнул я, чтобы поддеть его немножко. - Я-то не страшусь
правосудия моей отчизны.
- Как будто это твоя отчизна! И как будто ктонибудь станет судить те-
бя здесь, на земле Стюартов!
- Не все одно, где, - сказал я. - Всюду Шотландия.
- На тебя глядя, друг, иной раз только руками разведешь, - сказал
Алан. - Ты возьми в толк: убит Кемпбелл. Стало быть, суд держать будут в
Инверэри, ихнем кемпбелловском гнезде; пятнадцать душ Кемпбеллов на
скамьях присяжных, а в судейском кресле развалится всем Кемпбеллам Кемп-
белл - герцог, стало быть. Правосудие, говоришь, Дэвид? Правосудие будет
точь-в-точь такое же, какое Гленур обрел сегодня на горной тропе.
Признаться, я оробел немного, и оробел бы куда больше, когда бы знал,
как безошибочно сбудутся Алановы предвещания; и то подумать, лишь в од-
ном он пересолил: всего одиннадцать из присяжных были Кемпбеллы; впро-
чем, и остальные четверо всецело подчинялись герцогу, так что это было
не столь важно, как может показаться. И все же я заспорил, что Алан
несправедлив к герцогу Аргайлскому, вельможе здравомыслящему и честному,
даром, что он виг.
- Как же! - усмехнулся Алан. - Виг-то он виг, кто сомневается; но и
того у него не отнимешь, что он своему клану отменный предводитель.
Клан-то что подумает, ежели застрелили Кемпбелла, а на виселицу никто не
вздернут, хотя верховный судья - их же собственный вождь? Правда, я не
раз примечал, - закончил Алан, - у вас, равнинных жителей, нету ясного
понятия о том, что хорошо, а что дурно.
Тут я не выдержал и расхохотался во все горло; каково ж было мое
удивление, когда и Алан, мне под стать, залился веселым смехом.
- Нет-нет, Дэвид, - сказал он. - Мы в горах, и уж раз я тебе говорю:
"Надо удирать", - не раздумывай, удирай без оглядки. Согласен, не мед
хорониться в горах да лесах и маяться с голодухи, но куда солоней уго-
дить в железы и сидеть под замком у красных мундиров.
Я спросил, куда же нам бежать, и, когда он сказал: "На юг", - стал
охотней склоняться к тому, чтобы идти с ним вместе; честно говоря, мне
не терпелось вернуться домой и сполна рассчитаться с дядюшкой. Кроме то-
го, слова Алана, что о правосудии не может быть речи, прозвучали очень
убежденно, и я стал побаиваться, не прав ли он. Из всех смертей, прямо
сказать, виселицу я избрал бы последней; изображение этого жуткого сна-
ряда (я видел его однажды на картинке к балладе, купленной у бродячего
торговца), с поразительной ясностью предстало пред моим внутренним взо-
ром и отбило у меня всякую охоту довериться правосудию.
- Была не была, Алан, - сказал я. - Иду с вами.
- Только знай наперед, это не игрушки, - сказал Алан. - Ни тебе пе-
рин, ни одеял, а сплошь да рядом еще и пустое брюхо. Ложе делить будешь
с куропатками, жить как загнанный олень; спать, не выпуская из рук ору-
жия. Да, брат, немало тяжких миль придется отшагать, пока минует опас-
ность! Я тебя загодя упреждаю, потому что сам изведал такую жизнь до
тонкости. Но если ты спросишь, какой есть другой выбор, я скажу: никако-
го. Либо со мною по тайным тропам, либо на виселицу.
- Выбор нетрудный, - сказал я, и мы скрепили наш уговор рукопожатием.
- А теперь глянем-ка снова одним глазком на красные мундиры. - И с
этими словами Алан повел меня к северо-восточной опушке леса.
Выглянув из-за деревьев, мы увидали широченный горный склон, почти
отвесно обрывающийся в воды залива. Вокруг громоздились утесы, щетинился
вереск, корежился чахлый березняк, а вдалеке, на том краю откоса, что
смотрел на Баллахулиш, вверх-вниз, то на холм, то в ложбину, тянулись, с
каждой минутой становясь все меньше, крохотные красные фигурки. Стихли
воинственные крики: видно, крепко притомились солдаты; и все-таки они
упрямо шли по следу, несомненно, в твердой уверенности, что вот-вот нас-
тигнут беглецов.
Алан следил за ними с затаенной усмешкой.
- Н-да, - протянул он, - порядком умаются ребята, пока раскусят, что
к чему! И, значит, нам с тобой, Дэвид, не возбраняется еще малость пере-
вести дух, посидеть, закусить и отхлебнуть из моей фляги. Потом двинемся
на Охарн, имение родича моего Джемса Глена, там мне надо забрать свое
платье, оружие и денег взять на дорогу; а потом, Дэвид, крикнем, как во-
дится: "Удача, ступай за мной!" - и попытаем счастья на вольном просто-
ре.
Мы снова сели и принялись есть и пить, и с нашего места видно было,
