ня, раз я в близком родстве с тобой и укрывал тебя, когда ты гостил в
здешних местах. И уж коли до меня доберутся... - Он осекся и, бледный,
как мел, прикусил ноготь. - Туго придется нашим, коли меня вздернут, -
проговорил он.
- То будет черный день для Эпина, - сказал Алан.
- Страшно подумать, - сказал Джеме. - Ай-яй-яй, Алан, какие ослы мы
были с нашей болтовней! - г И он стукнул ладонью по стене, так что весь
дом загудел.
- Справедливо, чего там, - сказал Алан, - вот и друг мой из равнинно-
го края (он кивнул на меня) правильно мне толковал на этот счет, только
я не послушал.
- Да, но видишь ли, - сказал Джеме, снова впадая в прежний тон, - ес-
ли меня сцапают, Алан, вот когда тебе потребуются денежки. Припомнят,
какие я вел разговоры и какие ты вел разговоры, и дело-то примет для нас
обоих скверный оборот, ты смекаешь? А раз смекаешь, тогда додумай до
конца: неужели ты не понимаешь, что я своими руками должен буду соста-
вить бумагу с твоими приметами, должен буду положить награду за твою го-
лову? Да-да, что поделаешь! Нелегко поднимать руку на дорогого друга; и
все же, если за это страшное несчастье ответ держать придется мне, я бу-
ду вынужден себя оградить, дружище. Ты меня понимаешь?
Он выпалил это все с горячей мольбой, ухватив Алана за отвороты мун-
дира.
- Да, - сказал Алан. - Я понимаю.
- И уходи из наших мест, Алан... да-да, беги из Шотландии... сам беги
и приятеля своего уводи. Потому что и на твоего приятеля из южного края
мне надо будет составить бумагу. Ты ведь и это понимаешь, Алан, верно?
Скажи, что понимаешь!
Почудилось мне или Алан и в самом деле вспыхнул?
- Ну, а каково это мне, Джеме? - промолвил он, вскинув голову. - Ведь
это я привел его сюда! Ты же меня выставляешь предателем!
- Погоди, Алан, подумай! - вскричал Джеме. - Посмотри правде в глаза!
На него так или иначе составят бумагу. Манго Кемпбелл, уж конечно, опи-
шет его приметы; какая же разница, если и я опишу? И потом, Алан, у меня
ведь семья. - Оба немного помолчали. - А суд творить будут Кемпбеллы,
Алан, - закончил он.
- Спасибо, хоть имени его никто не знает, - задумчиво сказал Алан.
- И не узнает, Алан! Голову тебе даю на отсечение! - вскричал Джеме с
таким видом, словно и вправду знал, как меня зовут и поступился
собственной выгодой. - Только как он одет, внешность, возраст, ну и про-
чее, да? Без этого уж никак не обойтись.
- Смотрю я на тебя и удивляюсь, - жестко сказал Алан. - Ты что, своим
же подарком хочешь малого погубить? Сначала подсунул ему платье на пере-
мену, а после выдашь?
- Что ты, Алан, - сказал Джеме. - Нет-нет, я про то платье, что он
снял... какое Манго на нем видел.
Все-таки он, по-моему, сник; этот человек был готов ухватиться за лю-
бую соломинку и, надо полагать, все время видел перед собой судилище и
лица своих кровных врагов, а за всем этим - виселицу.
- Ну, сударь, а твое какое слово? - обратился Алан ко мне. - Тебе
здесь защитой моя честь; без твоего согласия ничего не будет, и позабо-
титься об этом - мой долг.
- Что я могу оказать, - отозвался я. - Для меня ваши споры - темный
лес. Но только если рассудить здраво, так винить надо того, кто виноват,
стало быть, того, кто стрелял. Составьте на него бумагу, как вы говори-
те, пускай его и ловят, а честным, невиновным дайте ходить не прячась.
Но в ответ и Алан и Джеме Глен стали ужасаться на два голоса и напе-
ребой закричали, чтобы я попридержал язык, ведь это дело неслыханное, и
что только подумают Камероны (так подтвердилась моя догадка, что убийца
- кто-то из маморских Камеронов), и как это я не понимаю, что того дети-
ну могут схватить?..
- Это тебе, верно, и в голову не пришло! - возмущались оба, так пылко
и бесхитростно, что у меня опустились руки и я понял, что спорить беспо-
лезно.
- Ладно, ладно - отмахнулся я, - составляйте ваши бумаги на меня, на
Алана, на короля Георга, если угодно! Мы все трое чисты, а видно, только
это и требуется. Как бы то ни было, сэр, - прибавил я, обращаясь к Джем-
су, когда немного остыл после своей вспышки, - я друг Алану, и раз
представился случай помочь его близким, я не побоюсь никакой опасности.
Лучше согласиться по-хорошему, подумал я, а то вон и у Алана, видно,
кошки на душе скребут; да и потом, стоит мне шагнуть за порог, как они
составят на меня эту проклятую бумагу, и не посмотрят, согласен я или
нет. Но оказалось, что я был несправедлив; ибо не успел я вымолвить пос-
ледние слова, как миссис Стюарт сорвалась со стула, подбежала к нам и со
слезами обняла сперва меня, а после Алана, призывая на нас благословение
господне за то, что мы так добры к ее семье.
- Про тебя, Алан, говорить нечего: то была твоя святая обязанность, и
не более того, - говорила она. - Иное дело этот мальчик. Он пришел сюда
и увидел нас в наихудшем свете, увидел, как глава семьи, кому по праву
полагалось бы повелевать как монарху, улещает, точно смиренный челобит-
чик. Да, сынок, вы совсем иное дело. Жаль, не ведаю, как вас звать, но я
вижу паше лицо, и пока у меня сердце бьется в груди, я сохраню его в па-
мяти, буду думать о нем и благословлять его.
С этими словами она меня поцеловала и опять залилась такими горючими
слезами, что я даже оторопел.
- Ну-ну, будет, - с довольно глупым видом сказал Алан. - Ночки в июле
такие короткие, что и не заметишь; а завтра - ого, какой переполох под-
нимется в Эпине: что драгунов понаедет, что "круахану" [4] понакричатся,
что красных мундиров понабежит... так нам с тобой сейчас главное поско-
рей уходить.
Мы распрощались и вновь отправились в путь, держа чуть восточное, все
по такой же неровной земле, под покровом тихой, теплой и сумрачной ночи.
ГЛАВА XX
ПО ТАЙНЫМ ТРОПАМ
СКАЛЫ
Временами мы шли, временами принимались бежать, и чем меньше остава-
лось до утра, тем все чаще с шагу переходили на бег. Места по виду каза-
лись безлюдными, однако в укромных уголках среди холмов сплошь да рядом
ютились то хижина, то домишко; мы их миновали, наверно, десятка два.
Когда мы подходили к такой лачуге, Алан всякий раз оставлял меня в сто-
роне, а сам шел, легонько стучал в стену и перебрасывался через окно
двумя-тремя словами с заспанным хозяином. Так в горах передавали новос-
ти; и столь непреложным долгом это здесь почиталось, что Алан, даже спа-
саясь от смерти, чувствовал себя обязанным исполнить его; и столь исп-
равно долг этот соблюдался другими, что в доброй половине хижин, какие
мы обошли, уже слышали про убийство. В прочих же, насколько мне удалось
разобрать (стоя на почтительном расстоянии и ловя обрывки чужой речи),
эту весть принимали скорей с ужасом, чем с изумлением.
Хоть мы и поспешали, день занялся задолго до того, как мы дошли до
укрытия. Рассвет застал нас в бездонном ущелье, забитом скалами, где
мчалась вспененная река. Вокруг теснились дикие горы; ни травинки, ни
деревца, и мне не раз потом приходило в голову: уж не та ли это долина,
что зовется Гленкоу - место побоища во времена короля Вильгельма? Что до
подробностей этого нашего странствия, я их все порастерял; где-то мы
лезли напрямик, где-то пускались в долгие обходы; оглядеться толком было
недосуг, да и шли мы по большей части ночью; если же я и спрашивал наз-
вания иных мест, звучали они по-гэльски и тем быстрей вылетали из голо-
вы.
Итак, первый проблеск зари осветил нам эту гибельную пропасть, и я
заметил, как Алан насупился.
- Местечко для нас с тобой неудачное, - сказал он. - Такое, уж конеч-
но, караулят.
И он припустился шибче прежнего к тому месту, где скала посредине
рассекала реку на два рукава. Поток пробивался сквозь теснину с таким
ужасающим ревом, что у меня затряслись поджилки; а над расселиной тучею
нависла водяная пыль. Алан, не глянув ни вправо, ни влево, единым духом
перемахнул на камень-одинец посредине и сразу пал на четвереньки, чтобы
удержаться, потому что камень был неширок и легко было сорваться на ту
сторону. Не успев примериться как следует или хотя бы осознать опас-
ность, я и сам с разбегу метнулся за ним, и он уже подхватил и придержал
меня.
Так мы с ним очутились бок о бок, на узеньком выступе скалы, осклиз-
лом от пены; до другого берега прыгать было куда дальше, а со всех сто-
рон неумолчно грохотала река. Когда я толком разглядел, где очутился, к
сердцу смертной истомой подступил страх, и я закрыл глаза ладонью. Алан
схватил меня за плечи и встряхнул; я видел, что он шевелит губами, но за
ревом порогов и собственным смятением не расслышал слов, видно только
было, как лицо его побагровело от злости и он топнул ногой. А я краем
глаза опять приметил, как неистово стремится поток, как воздух застлало
водяной пылью, и опять с содроганием зажмурился.
В тот же миг Алан сунул мне к губам флягу с коньяком и насильно влил
в глотку эдак с четверть пинты, так что у меня кровь снова заструилась
по жилам. Потом он приложил ко рту ладони и, гаркнув мне прямо в ухо:
"Хочешь - тони, хочешь - болтайся на виселице!", - отвернулся от меня,
перелетел через второй рукав потока и благополучно очутился на том бере-
гу.
Теперь я стоял на камне один, и - мне стало посвободней; от коньяку в
ушах у меня звенело; живой пример друга еще стоял перед глазами, и у ме-
ня хватило ума сообразить, что, если не прыгнуть сию же секунду, не
прыгнешь никогда. Я низко присел и с тем злобным отчаянием, что не раз
выручало меня за нехваткой храбрости, ринулся вперед. Так и есть, только
руки достали до скалы; сорвались, уцепились, опять сорвались: и я уж
съезжал в самый водоворот, но тут Алан ухватил меня сперва за вихор,
после за шиворот и, дрожа от натуги, выволок на ровное место.
Думаете, он вымолвил хоть слово? Ничуть не бывало: он снова ударился
бежать что есть мочи, и мне, хочешь не хочешь, пришлось подняться на но-
ги и мчаться вдогонку. Я и раньше-то устал, а теперь к тому же расшибся
и не оправился от испуга, да и хмель кружил мне голову; я спотыкался на
бегу, а тут и бок невыносимо закололо, так что, когда под большущей ска-
лой, торчавшей средь целого леса других, Алан, наконец, остановился, для
Дэвида Бэлфура это было очень вовремя.
Я сказал: под большущей скалой; но оказалось, что это две скалы прис-
лонились друг к другу вершинами, обе футов двадцати высотой и на первый
взгляд неприступные. Алан и тот (хоть у него, можно сказать, было не две
руки, а все четыре) дважды потерпел неудачу, пробуя на них залезть;
только с третьей попытки, и то лишь взобравшись мне на плечи, а потом
оттолкнувшись со всей силой, так что я было подумал, не сломал ли он мне
ключицу, он сумел удержаться наверху. Оттуда он спустил мне свой кожаный
кушак; с егото помощью, благо, что еще подвернулись две чуть заметные
выемки в скале, я вскарабкался тоже.
Только тогда открылось мне, для чего мы сюда забрались; каждая из
скал-двойняшек была сверху немного выщерблена, и в том месте, где они
приникли друг к другу, образовалась впадина наподобие блюда или чаши,
где можно было залечь втроем, а то и вчетвером, так что снизу было не
видно.
За все это время Алан не обронил ни звука, он бежал и влезал на камни
с безмолвным неистовством одержимого; я понимал, что он смертельно
встревожен, а значит, где-то что-то грозит обернуться не так. Даже сей-
час, когда мы были уже на скале, он оставался так же хмур, насторожен и
молчалив, он только бросился плашмя на скалу и, как говорится, одним
глазом из-за края нашего тайника осмотрел все вокруг. Заря уже разгоре-
лась, мы видели скалистые стены ущелья; дно его, загроможденное скалами,
речку, что металась из стороны в сторону средь белопенных порогов; и ни-
где ни дымка от очага, ни живой души, только орлы перекликались, паря
над утесом.
