к фальшборту пробрался капитан, который среди этих стенаний и неразбери-
хи, казалось, уже не помнил себя (и не диво), и взмолился, чтобы мы про-
ходили дальше.
Тут Нийл отошел от корабля; наш запевала затянул печальную песню, ее
подхватили переселенцы, а там и их друзья на берегу, и она полилась со
всех сторон, словно плач по умирающим. Я видел, как у мужчин и женщин на
пароме и у гребцов, согнувшихся над веслами, по щекам струятся слезы, я
и сам был глубоко взволнован и всем происходящим и мелодией песни (она
называется "Прости навеки, Лохабер").
На берегу в Кинлохалине я залучил Нийла Роя в сторонку и объявил, что
распознал в нем уроженца Эпина.
- Ну и что? - спросил он.
- Я тут кой-кого разыскиваю, - сказал я, - и сдается мне, что у вас
об этом человеке могут быть вести. Его зовут Алан Брек Стюарт. - И вмес-
то того, чтобы показать шкиперу свою пуговицу, попытался сдуру всучить
ему шиллинг.
Он отступил.
- Это оскорбление, и немалое, - сказал он. - Джентльмен с джентльме-
ном так не поступает. Тот, кого вы назвали, находится во Франции, но ес-
ли б он даже сидел у меня в кармане, я бы и волосу не дал упасть с его
головы, будь вы хоть битком набиты шиллингами.
Я понял, что избрал неверный путь, и, не тратя времени на оправдания,
показал ему на ладони заветную пуговку.
- То-то, - сказал Нийл. - Вот бы и начал сразу с этого конца! Ну, раз
ты и есть отрок с серебряной пуговкой, тогда ничего - мне велено позабо-
титься, чтобы ты благополучно дошел до места. Только ты уж не обижайся,
я тебе скажу прямо: одно имя ты никогда больше не называй - имя Алана
Брека; и одну глупость никогда больше не делай - не вздумай в другой раз
совать свои поганые деньги горскому джентльмену.
Трудненько мне было извиняться: ведь не станешь говорить человеку,
что пока он сам не сказал, тебе и не снилось, чтобы он мнил себя
джентльменом (а именно так и обстояло дело). Нийл, со своей стороны, не
выказывал охоты затягивать встречу со мною - лишь бы исполнить, что ему
поручено, и с плеч долой; и он без промедления начал объяснять мне доро-
гу. Переночевать я должен был здесь же, в Кинлохалине, на заезжем дворе;
назавтра пройти весь Морвен до Ардгура и попроситься на ночлег к некоему
Джону из Клеймора, которого предупредили, что я могу прийти; на третий
день переправиться через залив из Коррана и еще через один из Баллахули-
ша, а там спросить, как пройти к Охарну, имению Джемса Глена в эпинском
Дюроре. Как видите, мне предстояла еще не одна переправа: в здешних мес-
тах море сплошь да рядом глубоко вдается в сушу, обнимая узкими заливами
подножия гор. Такой край легко оборонять, но тяжко мерить шагами, а при-
рода здесь грозная и дикая, один грандиозный вид сменяется другим.
Получил я от Нийла и еще кое-какие советы: по пути ни с кем не заго-
варивать, сторониться вигов, Кемпбеллов и "красных мундиров"; а уж если
завижу солдат, должен сойти с дороги и переждать в кустах, "а то с этим
народом добра не жди"; одним словом, надо вести себя наподобие разбойни-
ка или якобитского лазутчика, каковым, по всей видимости, и счел меня
Нийл.
Заезжий двор в Кинлохалине оказался самой что ни на есть гнусной ды-
рой, в каких разве только свиней держать, полной чада, и блох, и немно-
гословных горцев. Я досадовал на скверную ночлежку, да и на себя, что
так нескладно обошелся с Нийлом, и мне казалось - все так плохо, хуже
некуда. Однако очень скоро Я уверился, что бывает и хуже: не пробыл я
здесь и получаса (почти все это время простояв в дверях, где не так ел
глаза торфяной дым), как невдалеке прошла гроза, на пригорке, где стоял
заезжий двор, разлились ключи, и в одной половине дома под ногами забур-
лил ручей. В те времена и вообще-то во всей Шотландии не сыскать было
порядочной гостиницы, но брести от очага к своей постели по щиколотку в
воде - такое было мне в диковинку.
На другой день, вскоре после того, как вышел на дорогу, я нагнал при-
земистого человечка, степенного и толстенького, он шествовал не спеша,
косолапил и то и дело заглядывал в какую-то книжку, изредка отчеркивая
ногтем отдельные места, а одет был прилично, но просто, словно бы на ма-
нер священника.
Выяснилось, что это тоже законоучитель, но совсем иного толка, чем
давешний слепец с Малла: не кто-нибудь, а один из посланцев эдинбургско-
го общества "Распространение Христианских Познаний", коим вменялось в
обязанность проповедовать Евангелие в самых диких углах северной Шотлан-
дии. Его звали Хендерленд, и говорил он на чистейшем южном наречии, по
которому я уже начинал изрядно тосковать; а скоро обнаружилось, что,
кроме родных мест, нас связывают еще и интересы более частного свойства.
Дело в том, что добрый мой друг, эссендинский священник, в часы досуга
перевел на гэльский язык некоторые духовные гимны и богословские тракта-
ты, а Хендерленд пользовался ими и высоко их ценил. С одной из этих книг
я и встретил его на дороге.
Мы сразу же решили идти дальше вместе, тем более, что до Кингерлоха
нам было по пути. С каждым встречным, будь то странник или работный че-
ловек, он останавливался и беседовал; и хоть я, конечно, не мог разоб-
рать, о чем они толковали, но было похоже, что мистера Хендерленда в ок-
руге любят, во всяком случае, многие вытаскивали свои роговые табакерки
и угощали его понюшкой табаку.
В свои дела я посвятил его насколько счел разумным, иными словами,
поскольку они не касались Алана; целью своих скитаний назвал Баллахулиш,
где якобы должен был встретиться с другом: Охарн или хотя бы Дюрор, по-
думал я, уж слишком красноречивые названия и могут навести его на след.
Хендерленд, в свою очередь, охотно рассказывал о своем деле и людях,
среди которых он трудится, о тайных жрецах и беглых якобитах, об указе о
разоружении и запретах на платье и множестве иных любопытных примет тех
времен и мест. По-видимому, это был человек умеренных взглядов, он час-
тенько бранил парламент, в особенности за то, что изданный им указ стро-
же карает тех, кто ходит в горском костюме, а не тех, кто носит оружие.
Эта-то трезвость его суждений и надоумила меня поспрошать нового зна-
комца о Рыжей Лисе и эпинских арендаторах; в устах человека пришлого,
рассудил я, такие вопросы не покажутся странными.
Он сказал, что это прискорбная история.
- Просто поразительно, - прибавил он, - откуда только у этих аренда-
торов берутся деньги, ведь сами живут впроголодь. У вас, кстати, мистер
Бэлфур, не водится табачок? Ах, вот как. Ну, обойдусь, мне же на
пользу... Да, так вот про арендаторов: отчасти, конечно, их заставляют.
Джеме Стюарт из Дюрора - его еще называют Джемсом Гленом - доводится
единокровным братом предводителю клана, Ардшилу: он тут почитается пер-
вым человеком и спуску никому не дает. Есть и еще один, некий Алан
Брек...
- Да-да! - подхватил я. - Что вы о нем скажете?
- Что скажешь о ветре, который дует, куда восхочет? - сказал Хендер-
ленд. - Сегодня он здесь, завтра там, то налетел, то поминай как звали:
воистину, бродячая душа. Не удивлюсь, если в эту самую минуту он глядит
на нас из-за тех вон дроковых кустов, с него станется!.. Вы с собой,
между прочим, табачку случайно не прихватили?
Я сказал, что нет и что он уже спрашивает не первый раз.
- Да, это очень может быть, - сказал он, вздохнув. - Странно как-то,
почему б вам не прихватить... Так вот, я и говорю, что за птица этот
Алан Брек: бесшабашный, отчаянный и к тому же, как всем известно, правая
рука Джемса Глена. Смертный приговор этому человеку уже вынесен, терять
ему нечего, так что, вздумай какой-нибудь сирый бедняк отлынивать, пожа-
луй, кинжалом пропорют.
- Вас послушать, мистер Хендерленд, так и правда картина безрадост-
ная, - сказал я. - Коль тут с обеих сторон ничего нет, кроме страха, мне
дальше и слушать не хочется.
- Э, нет, - сказал мистер Хендерленд. - Тут еще и любовь и самоотре-
чение, да такие, что и мне и вам в укор. Есть в этом что-то истинно
прекрасное - возможно, не по христианским понятиям, а по-человечески
прекрасное. Вот и Алан Брек, по всему, что я слышал, малый, достойный
уважения. Мало ли, мистер Бэлфур, скажем, и у нас на родине лицемеров и
проныр, что и в церкви сидят на первых скамьях и у людей в почете, а са-
ми зачастую в подметки не годятся тому заблудшему головорезу, хоть он и
проливает человеческую кровь. Нет, нет, нам у этих горцев еще не грех бы
поучиться... Вы, верно, сейчас думаете, что я слишком уж загостился в
горах? - улыбаясь, прибавил он.
Я возразил, что вовсе нет, что меня самого в горцах многое восхищает
и, если на то пошло, мистер Кемпбелл тоже уроженец гор.
- Да, верно, - отозвался он. - И превосходного рода.
- А что там затевает королевский управляющий? - спросил я.
- Это Колин-то Кемпбелл? - сказал Хендерленд. - Да лезет прямо в оси-
ное гнездо!
- Я слыхал, собрался арендаторов выставлять силой?
- Да, - подтвердил Хендерленд, - только с этим, как в народе говорят,
всяк тянет в свою сторону. Сперва Джеме Глен отъехал в Эдинбург, заполу-
чил там какого-то стряпчего - тоже, понятно, из Стюартов; эти вечно все
скопом держатся, ровно летучие мыши на колокольне, - и приостановил вы-
селение. Тогда снова заворошился Колин Кемпбелл и выиграл дело в суде
казначейства. И вот уже завтра, говорят, первым арендаторам велено сни-
маться с мест. Начинают с Дюрора, под самым носом у Джемса, что, на мой
непосвященный взгляд, не слишком разумно.
- Думаете, будут сопротивляться? - спросил я.
- Видите, они разоружены, - сказал Хендерленд, - во всяком случае,
так считается... на самом-то деле по укромным местам немало еще припря-
тано холодного оружия. И потом, Колин Кемпбелл вызвал солдат. При всем
том, будь я на месте его почтенной супруги, у меня бы душа не была спо-
койна, покуда он не вернется домой. Они народец лихой, эти эпинские Стю-
арты.
Я спросил, лучше ли другие соседи.
- То-то и оно, что нет, - сказал Хендерленд. - В этом вся загвоздка.
Потому что, если в Эпине Колин Кемпбелл и поставит на своем, ему все
равно нужно будет заводить все сначала в ближайшей округе, которая зо-
вется Мамор и входит в земли Камеронов. Он над обеими землями королевс-
кий управляющий, стало быть, ему из обеих и выживать арендаторов; и зна-
ете, мистер Бэлфур, положа руку на сердце, у меня такое убеждение: если
от одних он и унесет ноги, его все равно прикончат другие.
Так-то, за разговорами, провели мы в дороге почти весь день; под ко-
нец мистер Хендерленд объявил, что был счастлив найти такого попутчика,
а в особенности - познакомиться с другом мистера Кемпбелла ("которого, -
сказал он, - я возьму на себя смелость именовать сладкозвучным певцом
нашего пресвитерианского Сиона"), и предложил мне сделать короткую пере-
дышку и остановиться на ночь у него - он жил неподалеку, за Кингерлохом.
По совести говоря, я несказанно обрадовался; особой охоты проситься к
Джону из Клеймора я не чувствовал, тем более, что после своей двойной
незадачи - сперва с проводниками, а после с джентльменом-паромщиком -
стал с некоторой опаской относиться к каждому новому горцу. На том мы с
мистером Хендерлендом и поладили и к вечеру пришли к небольшому домику,
одиноко стоявшему на берегу Лох-Линне. Пустынные горы Ардгура по эту
сторону уже погрузились в сумрак, но левобережные, эпинские, еще остава-
лись на солнце; залив лежал тихий, как озеро, только чайки кричали, кру-
жа над ним; и какой-то зловещей торжественностью веяло от этих мест.
Едва мы дошли до порога, как, к немалому моему удивлению (я уже успел
привыкнуть к обходительности горцев), мистер Хендерленд бесцеремонно
протиснулся в дверь мимо меня, ринулся в комнату, схватил глиняную -
банку, роговую ложечку и принялся чудовищными порциями набивать себе нос
