табаком. Потом всласть начихался и с глуповато-блаженной улыбкой обратил
ко мне взор.
- Это я такой обет дал, - пояснил он. - Я положил на - себя зарок не
брать в дорогу табаку. Тяжкое лишение, слов нет, и все ж, как подумаешь
про мучеников, не только наших, пресвитерианских, а вообще всех, кто
пострадал за христианскую веру, - стыдно становится роптать.
Сразу же, как мы перекусили (а самым роскошным блюдом у моего доброго
хозяина была овсянка с творожной сывороткой), он принял серьезный вид и
объявил, что его долг перед мистером Кемпбеллом проверить, обращены ли
должным образом помыслы мои к господу. После происшествия с табаком я
был склонен посмеиваться над ним; но он заговорил, и очень скоро у меня
на глаза навернулись слезы. Есть два свойства, к которым неустанно вле-
чется душа человека: сердечная доброта и смирение; не часто встречаешь
их в нашем суровом мире, среди людей холодных и полных гордыни; однако
именно доброта и смирение говорили устами мистера Хендерленда. И хотя я
изрядно хорохорился после стольких приключений, из которых сумел, как
говорится, выйти с честью, - все же очень скоро, внимая ему, я преклонил
колена подле простого бедного старика, просветленный и гордый тем, что
стою рядом с ним.
Прежде чем отойти ко сну, он вручил мне на дорогу шесть пенсов из тех
жалких грошей, что хранились в торфяной стене его домика; а я при виде
такой беспредельной доброты не знал, как и быть. Но он так горячо меня
уговаривал, что отказаться было бы уж вовсе неучтиво, и я в конце концов
уступил, хоть из нас двоих он после этого остался беднее.
ГЛАВА XVII
СМЕРТЬ РЫЖЕЙ ЛИСЫ
На другой день мистер Хендерленд отыскал для меня человека с
собственной лодкой, который вечером собирался на ту сторону Лох-Линне в
Эпин, рыбачить. Лодочник был из его паствы, и потому мистер Хендерденд
уговорил его захватить меня с собою; таким образом, я выгадывал целый
день пути и еще деньги, которые мне пришлось бы заплатить за переправу
на двух паромах.
Когда мы отошли от берега, время уж близилось к полудню, день был
хмурый, облачный, лишь в просветах там и сям проглядывало солнце. Глуби-
на здесь была морская, но ни единой волны на тихой воде; я даже зачерп-
нул и попробовал на вкус: мне не верилось, что она и правда соленая. Го-
ры по обоим берегам стояли высоченные, щербатые, голые, в тени облаков -
совсем черные и угрюмые, на солнце же - сплошь оплетенные серебристым
кружевом ручейков. Суровый край этот Эпин - и чем только он так берет за
сердце, что вот Алан без него и жить не может...
Почти ничего примечательного в пути не случилось. Только вскоре после
того, как мы отчалили, с северной стороны, возле самой воды вспыхнуло на
солнце алое движущееся пятнышко. По цвету оно было совсем как солдатские
мундиры; и вдобавок на нем то и дело вспыхивали искорки и молнии, словно
лучи высекали их, попадая на гладкую сталь.
Я спросил у своего лодочника, что бы это могло быть; и он сказал, что
скорее всего это красные мундиры шагают в Эпин из Форта Вильям для уст-
рашения обездоленных арендаторов. Да, тягостно мне показалось это зрели-
ще; не знаю, оттого ли, что я думал об Алане, или некое предчувствие ше-
вельнулось в моей груди, но я, хоть всего второй раз видел солдат короля
Георга, смотрел на них недобрыми глазами.
Наконец мы подошли так близко к косе возле устья Лох-Линме, что я
запросился на берег. Мой лодочник, малый добросовестный, памятуя о своем
обещании законоучителю, порывался доставить меня в Баллахулиш; но так я
очутился бы дальше от своей тайной цели, а потому уперся и в конце кон-
цов сошел все-таки в родимом краю Алана, Эпине, у подножия Леттерморской
(или, иначе, Леттерворской, я слыхал и так и эдак) чащи.
Лес был березовый и рос на крутом скалистом склоне горы, нависшей над
заливом. Склон изобиловал проплешинами и лощинками, заросшими папоротни-
ком; а сквозь чащобу с севера на юг бежала вьючная тропа, и на краешке
ее, где бил ключ, я примостился, чтобы перекусить овсяной лепешкой, гос-
тинцем мистера Хендерленда, а заодно обдумать свое положение.
Тучи комаров жалили меня напропалую, но куда сильней донимали меня
тревоги. Что делать? Зачем мне связываться с Аланом, человеком вне зако-
на, не сегодня-завтра убийцей; не разумней ли будет податься прямо к
югу, восвояси, на собственный страх и риск, а то хорош я буду в глазах
мистера Кемпбелла или того же мистера Хендерленда, случись им когда-ни-
будь узнать о моем своеволии, которое иначе как блажью не назовешь - та-
кие-то сомнения осаждали меня больше, чем когда-либо.
Пока я сидел и раздумывал, сквозь чащу стали доноситься людские голо-
са и конский топот, а вскорости из-за поворота показались четыре путни-
ка. Тропа в этом месте была до того сыпучая и узенькая, что они шли
гуськом, ведя коней в поводу. Первым шел рыжекудрый великан с лицом
властным и разгоряченным; шляпу он нес в руке и обмахивался ею, тяжело
переводя дух от жары. За ним, как я безошибочно определил по черному
строгому одеянию и белому парику, шествовал стряпчий. Третьим оказался
слуга в ливрее с клетчатой выпушкой, а это означало, что господин его
происходит из горской фамилии и либо не считается с законом, либо в
большой чести у власть имущих, потому что носить шотландскую клетку
воспрещалось указом. Будь я более сведущ в тонкостях подобного рода, я
распознал бы на выпушке цвета Аргайлов, иначе говоря, Кемпбеллов. К сед-
лу его коня была приторочена внушительных размеров переметная сума, а на
седельной луке - так заведено было у местных любителей путешествовать с
удобствами - болталась сетка с лимонами для приготовления пунша.
Что до четвертого, который замыкал процессию, я таких, как он, уже
видывал прежде и вмиг угадал в нем судебного исполнителя.
Едва заметив, как приближаются эти люди, я решил (а почему и сам не
знаю) не обрывать нить своих приключений; и когда первый поравнялся со
мной, я встал из папоротника и спросил, как пройти в Охарн.
Он остановился и взглянул на меня с каким-то особенным, как мне почу-
дилось, выражением; потом обернулся к стряпчему.
- Манго, - сказал он, - чем не дурное предвещание, почище двух
встречных пиратов! Как вам понравится: я направляюсь в Дюрор по извест-
ному вам делу, а тут из папоротников, извольте видеть, является отрок в
нежных годах и вопрошает, не держу ли я путь на Охарн.
- Это неподходящий повод для шуток, Гленур, - отозвался его спутник.
Оба уже подошли совсем близко и разглядывали меня; другие двое меж
тем остановились немного поодаль.
- И чего ж тебе надобно в Охарне? - спросил Колин Рой Кемпбелл из
Гленура, по прозванию Рыжая Лиса, ибо его-то я и остановил на дороге.
- Того, кто там живет, - ответил я.
- Стало быть, Джемса Глена, - раздумчиво молвил Гленур и снова обра-
тился к стряпчему: - Видно, людишек своих собирает?
- Как бы то ни было, - заявил тот, - нам лучше переждать здесь, пока
не подоспеют солдаты.
- Может быть, вы из-за меня всполошились, - сказал я, - так я не из
его людишек и не из ваших, а просто честный подданный короля Георга, ни-
кому ничем не обязан и никого, не страшусь.
- А что, неплохо сказано, - одобрил управляющий. - Только осмелюсь
спросить, что поделывает честный подданный в такой дали от родных краев
и для чего ему вздумалось разыскивать Ардшилова братца? Тут, было бы те-
бе известно, власть моя. Я на здешних землях королевский управляющий, а
за спиной у меня два десятка солдат.
- Наслышан! - запальчиво сказал я. - По всей округе слух идет, какой
у вас крутой норов.
Он все глядел на меня, словно бы в нерешимости.
- Что же, - промолвил он наконец, - на язык ты востер, да я не враг
прямому слову. Кабы ты у меня в любой другой день спросил дорогу к дому
Джемса Стюарта, я б тебе показал без обмана, еще и доброго пути пожелал
бы. Но сегодня... Что скажете, Манго? - И он вновь оглянулся на стряпче-
го.
Но в тот самый миг, как он повернул голову, сверху со склона грянул
ружейный выстрел - и едва он прогремел, Гленур упал на тропу.
- Убили! - вскрикнул он. - Меня убили!
Стряпчий успел его подхватить и теперь придерживал, слуга, ломая ру-
ки, застыл над ними. Раненый перевел испуганный взгляд с одного на дру-
гого и изменившимся, хватающим за душу голосом выговорил:
- Спасайтесь. Я убит.
Он попробовал расстегнуть на - себе кафтан, наверно, чтобы нащупать
рану, но пальцы его бессильно скользнули по пуговицам. Он глубоко вздох-
нул, уронил голову на плечо и испустил дух.
Стряпчий не проронил ни слова, только лицо его побелело и черты за-
острились, словно он сам был покойником; слуга разрыдался, как дитя,
шумно всхлипывая и причитая; а я, остолбенев от ужаса, стоял и смотрел
на них.
Но вот стряпчий опустил убитого в лужу его же крови на тропе и тяжело
поднялся на ноги.
Наверно, это его движение привело меня в чувство, потому что стоило
ему шелохнуться, как я кинулся вверх по склону и завопил: "Убийца! Держи
убийцу!"
Все произошло мгновенно, так что, когда я вскарабкался на первый ус-
туп и мне открылась часть голой скалы, убийца не успел еще уйти далеко.
Это был рослый детина в черном кафтане с металлическими пуговицами, воо-
руженный длинным охотничьим ружьем.
- Ко мне! - крикнул я. - Вот он!
Убийца тотчас воровато глянул через плечо и пустился бежать. Миг - и
он исчез в березовой рощице; потом снова показался уже на верхней ее
опушке, и видно было, как он с обезьяньей ловкостью взбирается на новую
кручу; а там он скользнул за выступ скалы, и больше я его не видел.
Все это время я тоже не стоял на месте и уже забрался довольно высо-
ко, но тут мне крикнули, чтобы я остановился.
Я как раз добежал до опушки верхнего березняка, так что, когда обер-
нулся, вся прогалина подо мною оказалась на виду.
Стряпчий с судебным исполнителем стояли над самой тропой, кричали и
махали руками, чтобы я возвращался, а слева от них, с мушкетами напере-
вес, уже начали по одному выбираться из нижней рощи солдаты.
- Для чего мне-то возвращаться? - крикнул я. - Вы сами лезьте сюда!
- Десять фунтов тому, кто изловит мальчишку! - закричал стряпчий. -
Это сообщник. Его сюда подослали нарочно, чтобы задержал нас разговора-
ми.
При этих словах (я их расслышал очень ясно, хотя кричал он не мне, а
солдатам) у меня душа ушла в пятки от страха, только уже иного, чем
прежде. Ведь одно дело, когда в опасности твоя жизнь, и совсем другое,
когда есть угроза вместе с жизнью потерять и доброе имя. И потом, эта
новая напасть свалилась на меня словно гром среди ясного неба, так вне-
запно, что я окончательно опешил и потерялся.
Солдаты стали растягиваться цепочкой, одни побежали в обход, другие
вскинули мушкеты и взяли меня на прицел; а я все не двигался с места.
- Ныряй сюда, за деревья, - раздался под боком чей-то голос.
Не очень понимая, что делаю, я повиновался, и едва скользнул за де-
ревья, как сразу затрещали мушкеты и засвистели пули меж березовых ство-
лов.
В двух шагах, под защитой дерев, стоял с удочкой в руках Алан Брек.
Он не поздоровался - а впрочем, до любезностей ли тут было - только бро-
сил: "За мной!" - и припустился бегом по косогору в сторону Баллахулиша;
а я, как овечка, - за ним.
Мы бежали среди берез; то, согнувшись в три погибели, пробирались за
невысокими буграми на склоне, то крались на четвереньках сквозь заросли
вереска. Скорость была убийственная, сердце у меня так колотилось о реб-
ра, что того и гляди лопнет; думать было некогда, а чтобы перемолвиться
словом, не хватало дыхания. Помню только, я таращил глаза, видя, как
Алан в который уж раз выпрямляется в полный рост и оглядывается назад, а
в ответ издали неизменно доносится взрыв улюлюканья разъяренных солдат.
