схватила за горло, все равно влачись дальше под ливнями по долгим доро-
гам; когда же на груде хладных камней он испустит последний свой вздох,
ни одной родной души не окажется подле него, только я да всевышний гос-
подь.
Я видел, что эти мольбы приводят девушку в смятение, что она бы и не
против нам помочь, но побаивается, как бы не стать пособницей злоумыш-
ленников; а потому я решился тоже вставить слово и унять ее страхи, по-
ведав крупицу правды.
- Вам доводилось слышать про мистера Ранкилера из Ферри? - спросил я.
- Ранкилера, который стряпчий? - сказала она. - Еще бы!
- Так вот, мой путь лежит к его порогу, - сказал я, - судите же, могу
ль я быть лиходеем. Я вам и более того скажу: хоть жизни моей, по страш-
ному недоразумению, точно угрожает кой-какая опасность, преданней меня у
короля Георга нет сторонника во всей Шотландии.
Тут лицо девушки заметно прояснилось, зато Алан сразу помрачнел.
- Чего же больше и просить, - сказала она. - Мистер Ранкилер - чело-
век известный.
И она поторопила нас с едой, чтобы нам скорее выбраться из селения и
затаиться в прибрежном лесочке.
- А уж во мне не сомневайтесь, - сказала она, - что-нибудь да выду-
маю, чтобы вас переправить на ту сторону.
Ждать больше было нечего, мы скрепили наш уговор рукопожатием, в два
счета расправились с колбасами и вновь зашагали из Лаймкилнса в тот ле-
сок. Это была, скорей, просто купа дерев: кустов двадцать бузины да боя-
рышника вперемежку с молодыми ясенями - такая реденькая, что не могла
скрыть нас от прохожих ни с дороги, ни со стороны берега. И, однако, как
раз здесь предстояло нам сидеть дотемна, утешаться благодатною теплой
погодой, доброй надеждой на избавление и подробно обсуждать все, что нам
остается сделать.
Всего одна незадача приключилась у нас за целый день: в кусты завер-
нул посидеть с нами бродячий волынщик, красноносый пьянчуга с заплывшими
глазками, увесистой флягой виски в кармане и бесконечным перечнем обид,
учиненных ему великим множеством людей, начиная от лорда-председателя
Верховного суда, который не уделил ему должного внимания, и кончая шери-
фом Инверкитинга, который уделяет ему внимания свыше меры. Понятно, мы
не могли не вызвать у него подозрений: двое взрослых мужчин забились на
весь день в кусты без всякого видимого дела. Мы как на иголках сидели,
пока он вертелся рядом и досаждал нам расспросами; а когда ушел, не чая-
ли, как бы самим поскорей выбраться отсюда, потому что пьянчуга был не
из тех, кто умеет держать язык за зубами.
День прошел, все такой же погожий; спустился тихий, ясный вечер; в
хижинах и селениях загорелись огни, потом, один за другим, стали гас-
нуть; но лишь незадолго до полуночи, когда мы совсем извелись и не зна-
ли, что и думать, послышался скрежет весел в уключинах. Мы выглянули на-
ружу и увидели, что к нам плывет лодка, а гребет не кто иной, как сама
девушка из трактира. Никому не доверила она нашей тайны, даже милому
(хоть не знаю, был ли у ней жених); нет, она дождалась, пока уснул отец,
вылезла в окошко, увела у соседа лодку и самолично явилась нам на выруч-
ку.
Я просто потерялся, не зная, как и благодарить ее; впрочем, от изъяв-
лений благодарности она потерялась ничуть не меньше и взмолилась, чтобы
мы не тратили даром времени и слов, прибавив (весьма основательно), что
в нашем деле главное - тишина и поспешность. Так вот и получилось, что
она высадила нас на лотианском берегу невдалеке от Карридена, распроща-
лась с нами и уже вновь гребла по заливу к Лаймкилнсу, а мы и словечка
благодарности ей больше молвить не успели в награду за ее доброту.
Даже и потом, когда она скрылась, слова не шли нам на язык, да и ка-
кие слова не показались бы ничтожны в сравнении с таким благодеянием!
Только долго еще стоял Алан на берегу, покачивая головой.
- Хорошая девушка, - сказал он наконец. - Не девушка, Дэвид, а золо-
то.
И, наверное, добрый час спустя, когда мы лежали в пещере у залива и я
уже стал было задремывать, он снова принялся расхваливать ее на все ла-
ды. А я - что мне было говорить; она была такая простодушная, что у меня
сердце сжималось от раскаяния и страха: от раскаяния, что у нас хватило
совести злоупотребить ее неискушенностью, и от страха, как бы мы не нав-
лекли и на нее грозившую нам опасность.
ГЛАВА XXVII
Я ПРИХОЖУ К МИСТЕРУ РАНКИЛЕРУ
На другой день мы уговорились, что до заката Алан распорядится собой
по собственному усмотрению, а как только стемнеет, спрячется в поле близ
Ньюхоллса у обочины дороги и не стронется с места, пока не услышит мой
свист. Я было предложил взять за условный знак мою любимую "Славный дом
Эрли", но Алан запротестовал, сказав, что эту песню знает всякий и может
случайно засвистать любой пахарь поблизости; взамен он обучил меня нача-
лу горского напева, который по сей день звучит у меня в душе и, верно,
будет звучать, пока я жив. Всякий раз, приходя мне на память, он уносит
меня в тот последний день, когда должна была решиться моя судьба и Алан
сидел в углу нашей пещеры, свистя и отбивая такт пальцем, и лицо его все
ясней проступало сквозь предрассветные сумерки.
Еще солнце не взошло, когда я очутился на длинной улице Куинсферри.
Город был построен основательно, дома прочные, каменные, чаще крытые ши-
фером; ратуша, правда, поскромней, чем в Пибле, да и сама улица не столь
внушительна; но все вместе взятое заставило меня устыдиться своего нео-
писуемого рванья.
Наступало утро, в домах разжигали очаги, растворяли окна, на улице
стали появляться люди, а моя тревога и подавленность все возрастали. Я
вдруг увидел, на какой зыбкой почве построены все мои надежды, когда у
меня нет твердых доказательств не только моих прав, но хотя бы того, что
я - это я. Случись, все лопнет, как мыльный пузырь, тогда окажется, что
я тешил себя напрасной мечтой и положение у меня самое незавидное. Даже
если все обстоит, как мне думалось, потребуется время, чтобы подтвердить
основательность моих притязаний, а откуда взять это время, когда в кар-
мане нет и трех шиллингов, а на руках осужденный, который скрывается от
закона и которого нужно переправить в другую страну? Страшно сказать, но
если надежды мои несбыточны, дело еще может обернуться виселицей для нас
обоих. Я расхаживал взад и вперед по улице и ловил на себе косые взгляды
из окошек, встречные либо ухмылялись, либо, подтолкнув друг друга лок-
тем, о чем-то переговаривались, и к моим опасениям прибавилось еще одно:
не только убедить стряпчего окажется непросто, но даже добиться разгово-
ра с ним будет, пожалуй, нелегкой задачей.
Хоть убей, не мог я набраться духу заговорить с кем-либо из этих сте-
пенных горожан; мне совестно было даже к ним подойти таким оборванным и
грязным; спросишь, где дом такой особы, как мистер Ранкилер, а тебе, че-
го доброго, рассмеются в лицо. Вот и мотался я из конца в конец улицы, с
одной стороны на другую, слонялся по гавани, словно пес, потерявший хо-
зяина, и, чувствуя, как у меня тоскливо сосет под ложечкой, время от
времени безнадежно махал рукой. День между тем вступил в свои права -
было, наверно, часов уж девять; измученный бесцельным блужданием, я
невзначай остановился у добротного дома на дальней от залива стороне;
дома с красивыми чистыми окнами, цветочными горшками на подоконниках и
свежеоштукатуренными стенами; на приступке, по-хозяйски развалясь, зева-
ла гончая собака. Признаться, я даже позавидовал этому бессловесному су-
ществу, как вдруг дверь распахнулась и вышел осанистый румяный мужчина в
пудреном парике и очках, с умным и благодушным лицом. Обличье мое было
столь неприглядным, что никто и головы не поворачивал в мою сторону, он
же задержал на мне свой взор и был, как я узнал потом, так поражен моею
жалкой наружностью, что сразу подошел ко мне и осведомился, зачем я тут.
Я сказал, что пришел в Куинсферри по делам, и, приободрясь немного,
спросил у него дорогу к дому мистера Ранкилера.
- Хм, - произнес он, - я только что вышел из его дома, и, по весьма
странному совпадению, я - он самый и есть.
- Тогда, сэр, я вас прошу об одолжении, - сказал я, - дозвольте мне с
вами поговорить.
- Мне неизвестно ваше имя, - возразил он, - и я впервые вас вижу.
- Имя мое - Дэвид Бэлфур, - сказал я.
- Дэвид Бэлфур? - довольно резко и словно бы в удивлении переспросил
он. - Откуда же вы изволили прибыть, мистер Дэвид Бэлфур? - прибавил он,
очень строго глядя мне в лицо.
- Я, сэр, изволил прибыть из множества самых разных мест, - сказал я,
- но думаю, мне лучше рассказать вам, как и что, в более уединенной обс-
тановке.
Он вроде как призадумался на мгновение, пощипывая себе губу и погля-
дывая то на меня, то на мощеную улицу.
- Да, - сказал он. - Так будет, разумеется, лучше.
И, пригласив меня следовать за ним, он вошел обратно в дом, крикнул
кому-то, кого мне было не видно, что будет занят все утро, и привел меня
в пыльную, тесную комнату, заполненную книгами и бумагами. Здесь он сел
и мне велел садиться, хотя, по-моему, не без грусти перевел глаза с чис-
тенького стула на мое затасканное рубище.
- Итак, если у вас ко мне есть дело, - промолвил он, - прошу быть
кратким и говорить по существу. Nec germino bellum. Trojanum orditur ab
ovo [7], - вы меня понимаете? - прибавил он с испытующим взглядом.
- Я внемлю совету Горация, сэр, - улыбаясь, ответил я, - и сразу вве-
ду вас in medias res [8].
Ранкилер с довольным выражением покивал головой; он для того и ввер-
нул латынь, чтобы меня проверить. Но хоть я видел, что он доволен, да и
вообще слегка воспрянул духом, кровь мне бросилась в лицо, когда я про-
говорил:
- Я имею основания полагать, что обладаю известными правами на по-
местье Шос.
Стряпчий вынул из ящика судейскую книгу и открыл ее перед собою.
- Да, и что же? - сказал он.
Но я, выпалив заветное, онемел.
- Нуте-ка, нуте-ка, мистер Бэлфур, - продолжал стряпчий, - теперь на-
добно договаривать. Где вы родились?
- В Эссендине, сэр, - сказал я. - Год тысяча семьсот тридцать третий,
марта двенадцатого дня.
Я видел, что он сверяется со своею книгой, но что это могло означать,
не понимал.
- Отец и мать? - спросил он.
- Отец мой был Александр Бэлфур, наставник эссендинской школы, - ска-
зал я, - а мать Грейс Питэрроу, семья ее, если не ошибаюсь, родом из Эн-
гуса.
- Есть ли у вас бумаги, удостоверяющие вашу личность? - спросил мис-
тер Ранкилер.
- Нет, сэр, - сказал я, - они у нашего священника мистера Кемпбелла и
могут быть представлены по первому требованию. Тот же мистер Кемпбелл
поручится вам за меня, да если на то пошло, и дядя мой, думаю, не отка-
жется опознать мою личность.
- Не о мистере ли Эбенезере Бэлфуре вы говорите? - спросил стряпчий.
- О нем самом, - сказал я.
- С которым вы имели случай свидеться?
- И которым был принят в собственном его доме, - ответил я.
- А не довелось ли вам повстречать человека, именуемого Хозисоном? -
спросил мистер Ранкилер.
- Довелось, сэр, на мою беду, - сказал я. - Ведь это по его милости,
хотя и по дядиному умыслу, я был похищен в двух шагах от этого самого
города, насильно взят в море, претерпел кораблекрушение и тысячу иных
невзгод, а теперь предстал пред вами таким оборванцем.
- Вы помянули, что попали в кораблекрушение, - сказал Ранкилер. - Где
это произошло?
- Подле южной оконечности острова Малла, - сказал я. - А выбросило
меня на островок по названию Иррейд.
- Э, да вы более меня смыслите в географии, - усмехаясь, сказал он. -
Ну что ж, пока, не скрою, все это в точности совпадает с теми сведения-
ми, которые я имею из других источников. Но вас, говорите, похитили? В
каком это смысле?
- Да в самом прямом, сэр, - сказал я. - По пути к вашему дому меня
