необъяснимой. Из шести тысяч кулей контрабанда хранилась только в двад-
цати; в каждом оказалось тоже примерно по двенадцати фунтов опиума - в
общей сложности двести сорок фунтов. В Сан-Франциско опиум стоил немно-
гим дороже двадцати долларов за фунт, хотя в Гонолулу, где продажа его
была запрещена, за тот же фунт можно было выручить до сорока долларов.
Таким образом, по ценам Гонолулу стоимость опиума на борту "Летящего по
ветру" не достигала и десяти тысяч долларов, а по ценам Сан-Франциско -
даже пяти. Мы с Джимом заплатили за него пятьдесят тысяч долларов. А
Бэллерс готов был торговаться и дальше.
Я отказывался что-нибудь понимать. Можно было возразить, что не все
потеряно, что нам просто предстоит отыскать еще один тайник, и, разуме-
ется, мы так и подумали. Вряд ли какой-нибудь другой корабль обыскивался
с таким тщанием. Была осмотрена каждая балка. Были испробованы все
средства. День за днем, все больше отчаиваясь, мы продолжали терзать
бриг, подбадривая матросов обещаниями и подарками. Вечер за вечером мы с
Нейрсом сидели вдвоем в маленькой каюте, тщетно стараясь сообразить, не
просмотрели ли мы какую-нибудь возможность. И я готов отвечать головой,
что на всем корабле не осталось ничего ценного, кроме дерева, из которо-
го он был построен, и медных гвоздей. Таким образом, сомнений не остава-
лось: мы уплатили пятьдесят тысяч долларов, оплатили фрахт шхуны и вып-
латили чудовищные проценты в надежде, что нам удастся получить тысяч во-
семь чистой прибыли. Теперь же мы оказались банкротами и к тому же попа-
ли в чрезвычайно глупое положение. Нам предстояло стать всеобщим посме-
шищем. Надеюсь, я сумел сохранить внешнее спокойствие. Собственно гово-
ря, с того дня, когда мы нашли опиум, я ни на что больше не рассчитывал,
но мысль о Джиме и Мэйми терзала и жгла меня, и я замкнулся в себе, из-
бегая разговоров и выражений сочувствия.
Вот в каком настроении я был, когда капитан предложил мне прогуляться
по острову. Я понял, что он хочет о чем-то со мной поговорить, и, хотя
опасался, что последуют дружеские советы и утешения, вынужден был согла-
ситься.
Некоторое время мы молча шли вдоль берега. Над песком дрожало жаркое
марево. От блеска воды у нас начинали болеть глаза. Крики птиц и рев
прибоя сливались в одну дикую симфонию.
- Я думаю, мне не надо объяснять вам, что больше искать нечего? -
спросил Нейрс.
- Да, - сказал я.
- Я собираюсь завтра выйти в море, - продолжал он.
- Это самое лучшее, что вы можете сделать, - тил я.
- Возьмем курс на Гонолулу? - спросил он.
- Конечно, не будем отступать от намеченного плана! - воскликнул я. -
Гонолулу так Гонолулу...
Мы помолчали, а потом Нейрс откашлялся и начал снова:
- Мы с вами стали неплохими друзьями, мистер Додд. Мы прошли через
испытания, в которых проверяется человек. Нам пришлось много работать в
самых тяжелых условиях, и мы ничего не сумели добиться. И за все это
время мы ни разу не повздорили. Я говорю это не для того, чтобы хвалить
себя: это моя обязанность, за то мне платят, для того я и пошел в море,
но вы - дело другое; для вас это было все внове, и мне очень нравилось,
как вы до самого конца не падали духом, трудились наравне со всеми и так
прекрасно сумели справиться со своим разочарованием. Ведь мы же все по-
нимаем, каково у вас сейчас на душе. И позвольте сказать мне вам, мистер
Додд, что во всем этом деле вы показали себя настоящим человеком и что
все вам сочувствуют и вами восхищаются. И еще хочу вам сказать, что я
принял это дело к сердцу не меньше, чем вы сами. Меня досада душит, ког-
да я думаю, что мы оказались побитыми. Да если б я думал, что от ожида-
ния будет какой-нибудь толк, я бы остался на этом острове, пока мы все
не перемерли бы с голоду.
Я попытался было поблагодарить его за добрые чувства, но он не дал
мне сказать ни слова.
- Я пригласил вас на берег не для того, чтобы говорить комплименты.
Теперь мы понимаем друг друга, вот и все. Я думаю, что вы можете мне до-
верять. А поговорить с вами я хотел о более важном деле: что мы будем
делать с "Летящим по ветру" и со всеми этими грошовыми тайнами?
- По правде говоря, я об этом не думал, - ответил я. - Но вряд ли я
это так оставлю. И, если этот самозваный капитан Трент еще жив, я его
отыщу, где бы он ни прятался.
- Для этого вам достаточно только рассказать всю историю, - сказал
Нейрс. - Она будет иметь большой успех. Не так-то часто репортерам уда-
ется наткнуться на что-нибудь подобнее. И я скажу вам, что будет дальше,
мистер Додд. Ее передадут по телеграфу, напечатают на первой странице
под огромными заголовками, власти придут в бешенство и дадут опроверже-
ние, и она сразит самозваного капитана Трента в каком-нибудь мексиканс-
ком кабаке и уничтожит самозваного Годдедааля в каком-нибудь портовом
ресторанчике на Балтике, и прихлопнет Харди и Брауна в каком-нибудь мат-
росском притоне в Гриноке. Нет никаких сомнений, что вы можете поднять
шум до небес. Вопрос только в том, хотите ли вы этого.
- Ну, - ответил я, - я твердо знаю, что не хочу одного: я не хочу
выставлять на всеобщее посмешище себя и Пинкертона. Мы ведь такие чест-
ные, что готовы торговать контрабандным опиумом; такие умные, что запла-
тили пятьдесят тысяч долларов за кота в мешке.
- Да, эта история может повредить вам в делах, и я рад, что вы приня-
ли такое решение, потому что мне не по нутру было бы устраивать шум. Ко-
нечно, здесь не все чисто, но, если бы мы попробовали что-нибудь предп-
ринять, главные участники преспокойно улизнули бы с добычей, а нам в ру-
ки попали бы только бедняги, которые толком ничего и не знали. Вам из-
вестно, что я не слишком-то уважаю матросов торгового флота, но ведь им,
беднягам, приходится выполнять приказы, а если вы попробуете поднять
шум, десять против одного, что отвечать должен будет именно такой ни в
чем не повинный олух. Другое дело, если бы мы точно знали, что здесь
произошло. А раз не знаем, то лучше промолчать.
- Вы говорите так, словно это зависит от нас, - возразил я.
- А от кого же? - спросил он.
- Есть же и другие, - заметил я. - Матросам известно слишком много, и
вы не можете помешать им рассказывать все, что они знают.
- Не могу? - переспросил Нейрс. - Ну, это еще мы посмотрим. Когда они
сойдут на берег, то будут сильно на взводе, к вечеру совсем напьются, а
на другой день все уже окажутся на разных кораблях и поплывут в разные
стороны. Может быть, я и не могу помешать им рассказывать, но, во всяком
случае, рассказывать они будут поодиночке. Если разом будет говорить вся
команда, к ней могут и прислушаться, но если это будет один матрос, то
кого заинтересует его вранье? И, во всяком случае, прежде чем они начнут
рассказывать, пройдет не меньше шести месяцев, а если нам повезет и мы
подыщем для них китобойные суда, то и три года. А к тому времени, мистер
Додд, много воды утечет.
- Если не ошибаюсь, это называется насильственной вербовкой? - осве-
домился я. - А мне казалось, что такие вещи бывают только в грошовых ро-
манах.
- Ну, грошовым романам тоже можно верить, - возразил капитан, -
только там одновременно происходит куда больше событий, чем в настоящей
жизни. И перевирают все, что касается кораблевождения.
- Так что, по-вашему, мы можем скрыть это дело? - задумчиво произнес
я.
- Правда, еще кое-кто может проговориться, - заметил капитан, - хотя
ей, пожалуй, сказать уже нечего.
- А кто же это? - спросил я.
- Вон эта посудина, - ответил он, указывая на бриг. - Я знаю, что на
ней ничего не осталось, ну, а вдруг все-таки кто-нибудь другой попадет
на этот забытый богом остров, отправится осмотреть бриг, который мы весь
ободрали, и наткнется на то самое, чего мы не заметили и из чего можно
понять всю историю? Конечно, это маловероятно. Только почему-то малове-
роятное случается очень часто. Вы можете еще спросить, почему вдруг мне
стало жаль этих мошенников? Они разорили вас и мистера Пинкертона, они
своими загадками заставили меня поседеть, они наверняка замешаны в ка-
кой-то темной истории, и больше мне о них ничего не известно. В том-то
все и дело, что я не знаю ничего определенного. Неизвестно, к чему может
привести наше вмешательство и кто от него пострадает. Так что позвольте
мне разделаться с бригом на свой манер.
- Конечно... Делайте с ним что хотите, - рассеянно ответил я, потому
что мне вдруг в голову пришла новая мысль, заставившая меня затем воск-
ликнуть: - Капитан! Вы ошибаетесь. Мы не можем этого замять. Вы забыли
об одном обстоятельстве.
- О каком же? - спросил он.
- Самозваный капитан Трент, самозваный Годдедааль, самозваная команда
- все отправились к себе на родину, - сказал я. - Если мы правы, никто
из них туда не попадет. И, по-вашему, подобное обстоятельство пройдет
незамеченным?
- Это же моряки, - сказал капитан, - всего только моряки. Если бы они
все были из одного города, я бы этого не сказал. Но ведь один из Гулля,
другой из Швеции, третий с Клайда, четвертый с Темзы. Ну, и в каждом от-
дельном месте что будет? Ничего особенного. Просто еще один моряк пропал
без вести: перепился до смерти, или утонул, или был брошен в каком-то
дальнем порту - обычный конец моряка.
Горечь, звучавшая в его словах, сильно на меня подействовала.
- Не знаю, - воскликнул я, вскакивая на ноги (мы уже некоторое время
сидели на земле), - не знаю, как я смогу теперь вернуться к Джиму...
- Вот что, - сказал Нейрс, проявляя неожиданный такт, - мне пора на
шхуну. Джонсон на бриге укладывает последние паруса, а перед выходом в
море "Нору" надо привести в порядок. Может быть, вы хотите пока побыть
на этом птичьем дворе? Перед ужином я пришлю за вами лодку.
Его предложение меня обрадовало. В эту минуту мне больше всего хоте-
лось побыть одному - настолько, что меня не пугала возможность получить
солнечный удар или ослепнуть от блеска песка и воды. Мне трудно пере-
дать, о чем я думал: о Джиме, о Мэйми, о нашем разорении, об утраченных
мною надеждах, о судьбе, которая ожидала меня, - скучная и однообразная
работа, не приносящая ни славы, ни радости, от которой меня избавит
только смерть. Во всяком случае, я был так погружен в свои грустные раз-
мышления, что совершенно не обращал внимания, куда иду. И какимто обра-
зом оказался в самой высокой части островка, до которой добрался по той
части кустарника, где почти не гнездились птицы. И тут, очнувшись, я
сделал свое последнее открытие.
С того места, где я стоял, передо мной открывался широкий вид на ла-
гуну, на окаймлявший ее риф, на безграничный простор океана за ним. В
лагуне я увидел соседний островок, бриг, "Нору Крейн" и шлюпку с "Норы",
которая направлялась к островку, где я, находился, - солнце уже почти
касалось краем моря, и над камбузом шхуны вился дымок, возвещавший ужин.
Таким образом, хотя мое открытие было и поразительным и многозначи-
тельным, у меня не было времени подробно его рассмотреть. Увидел же я
черные угли большого костра. Судя по всему, он горел несколько дней и
пламя достигало огромной высоты. Взглянув на полуобугленную балку, ле-
жавшую на самом краю кострища, я догадался, что костер этот поддерживали
валявшимися на берегу обломками кораблей и что поддерживал его не один
человек. И я понял, что несколько несчастных, потерпевших крушение, доб-
рались до этого клочка суши, затерянного в океане, и жгли здесь свой
сигнальный костер. В следующее мгновение до меня донесся оклик - шлюпка
пристала к берегу; и я, вспугивая птиц, пошел напролом через кусты, что-
бы навсегда, как я надеялся, расстаться с этим унылым островком.
ГЛАВА XVI,
В КОТОРОЙ Я СТАНОВЛЮСЬ КОНТРАБАНДИСТОМ, А КАПИТАН ЗАНИМАЕТСЯ КАЗУИС-
ТИКОЙ
