заподозрил, и он преспокойно мог бы убить эту женщину, которую приревно-
вал.
Это рассуждение, по всей видимости, столь правильное, совершенно
расстроило Матильду; она потеряла всякую власть над собой. Гордой душе,
но уже успевшей впитать в себя все то черствое благоразумие, которое в
большом свете стремится искусно подражать человеческому сердцу, не
так-то легко постигнуть, какую радость доставляет человеку пренебречь
всяким благоразумием и как сильно может быть такое чувство в пылкой ду-
ше. В высших слоях парижского света, где протекала жизнь Матильды, ника-
кое чувство, за очень редким исключением, не способно отрешиться от бла-
горазумия, - ведь из окна бросаются только с шестого этажа.
Наконец аббат Фрилер убедился в том, что он держит Матильду в руках.
Он дал ей понять (разумеется, он лгал), что у него есть возможность воз-
действовать на прокурора, который будет выступать обвинителем Жюльена.
А когда будут назначены тридцать шесть присяжных судебной сессии, он
самолично поговорит по крайней мере с тридцатью из них.
Если бы Матильда не показалась г-ну де Фрилеру такой обворожительной,
ей бы пришлось ходить к нему раз пять или шесть, прежде чем он снизошел
бы до столь откровенного разговора.
XXXIX
ИНТРИГА
Кастр, 1676. В соседнем доме брат убил сестру; сей дворянин уже и ра-
нее был повинен в убийстве. Отец его роздал тайно пятьсот экю советникам
и этим спас ему жизнь.
Локк, "Путешествие во Францию".
Выйдя из епископского подворья, Матильда, не задумываясь, послала на-
рочного к г-же де Фервак; боязнь скомпрометировать себя не остановила ее
ни на секунду. Она умоляла соперницу заручиться от монсиньора епископа
написанным им собственноручно письмом на имя аббата де Фрилера. Она дош-
ла до того, что умоляла ее самое приехать в Безансон - поступок поистине
героический для этой ревнивой и гордой души.
По совету Фуке она остереглась рассказывать о своих хлопотах Жюльену.
Ее присутствие и без того доставляло ему немало беспокойства. Близость
смерти сделала его таким щепетильным, каким он никогда не был в жизни, и
его теперь мучили угрызения совести не только по отношению к г-ну де
Ла-Молю, но и по отношению к самой Матильде.
"Да как же это так! - говорил он себе. - Я ловлю себя на том, что
невнимателен к ней и даже скучаю, когда она здесь. Она губит себя ради
меня, и вот как я отплачиваю ей! Неужели я просто злой человек?" Этот
вопрос очень мало занимал его, когда он был честолюбцем: не добиться ус-
пеха - вот единственное, что считалось тогда постыдным в его глазах.
Тягостная неловкость, которую он испытывал в присутствии Матильды,
усугублялась еще и тем, что она сейчас пылала к нему какой-то необычай-
ной, неистовой любовью. Она только и говорила, что о всяких невообрази-
мых жертвах, на которые она пойдет для того, чтобы его спасти.
Воодушевленная чувством, которое наполняло ее гордостью и подавляло
все ее природное высокомерие, она стремилась наполнить каждое мгновение
своей жизни каким-нибудь необыкновенным поступком. Все ее долгие разго-
воры с Жюльеном были сплошь посвящены самым невероятным и как нельзя бо-
лее рискованным для нее проектам. Тюремщики, которым она щедро платила,
предоставляли ей полновластно всем распоряжаться в тюрьме. Фантазии Ма-
тильды не ограничивались тем, что она жертвовала своей репутацией; пусть
ее история станет известна всему свету, - ей было все равно. Вымолить на
коленях помилование Жюльену, бросившись перед мчащейся во весь опор ка-
ретой короля, привлечь внимание монарха, рискуя тысячу раз быть раздав-
ленной, - это была одна из наименее сумасшедших выдумок, которыми увле-
калось ее безудержное, пылкое воображение. Она не сомневалась, что с по-
мощью своих друзей, состоявших при особе короля, она сможет проникнуть в
запретную часть парка Сен-Клу.
Жюльен чувствовал себя недостойным такой самоотверженной привязаннос-
ти, и, по правде сказать, ему было невмоготу от всего этого героизма.
Будь это простая нежность, наивная, почти боязливая, она бы нашла у него
отклик, тогда как здесь было как раз наоборот: надменной душе Матильды
воображение всегда рисовало аудиторию, посторонних...
Среди всех ее мучительных волнений и страхов за жизнь своего возлюб-
ленного, которого она не мыслила пережить, Жюльен угадывал в ней тайную
потребность поразить мир своей необыкновенной любовью, величием своих
поступков.
Жюльен негодовал на себя за то, что его совсем не трогает весь этот
героизм. Что было бы, если бы он узнал о всех безумствах, которыми Ма-
тильда донимала преданного, но весьма рассудительного и трезвого добряка
Фуке.
Тот и сам не понимал, что, собственно, его раздражает в этой предан-
ности Матильды; потому что ведь и он тоже готов был пожертвовать всем
своим состоянием и пойти на любую опасность, лишь бы спасти Жюльена. Он
был совершенно потрясен огромным количеством золота, которое разбрасыва-
ла Матильда. В первые дни эти столь щедро расточаемые суммы внушали не-
вольное уважение Фуке, который относился к деньгам со всем благоговением
провинциала.
Наконец он сделал открытие, что проекты м-ль де Ла-Моль меняются что
ни день, и, к великому своему облегчению, нашел словцо для порицания
этого столь обременительного для него характера: она была непоседа. А от
этого эпитета до репутации шалая - хуже этого прозвища в провинции нет -
всего один шаг.
"Как странно, - говорил себе однажды Жюльен после ухода Матильды, -
что такая пылкая любовь, предметом которой я являюсь, оставляет меня до
такой степени безразличным. Я не раз читал, что с приближением смерти
человек теряет интерес ко всему; но как ужасно чувствовать себя неблаго-
дарным и не быть в состоянии перемениться! Значит, я эгоист?" И он осы-
пал себя самыми жестокими упреками.
Честолюбие умерло в его сердце, и из праха его появилось новое
чувство; он называл его раскаянием в том, что он пытался убить г-жу де
Реналь.
На самом же деле он был в нее без памяти влюблен. Его охватывало не-
изъяснимое чувство, когда, оставшись один и не опасаясь, что ему помеша-
ют, он всей душой погружался в воспоминания о счастливых днях, которые
он пережил в Верьере или в Вержи. Все самые маленькие происшествия той
поры, которая промелькнула так быстро, дышали для него свежестью и оча-
рованием. Он никогда не вспоминал о своих успехах в Париже, ему скучно
было думать об этом.
Это его душевное состояние, усиливавшееся с каждым днем, было до не-
которой степени вызвано ревностью Матильды. Она видела, что ей приходит-
ся бороться с его стремлением к одиночеству. Иногда она с ужасом произ-
носила имя г-жи де Реналь. Она замечала, как Жюльен вздрагивал. И ее
страстное чувство к нему разгоралось сильней, для него уже не существо-
вало пределов.
"Если он умрет, я умру вслед за ним, - говорила она себе с полным
убеждением. - Что сказали бы в парижских гостиных, если бы увидели, что
девушка моего круга до такой степени боготворит своего возлюбленного,
осужденного на смерть? Только в героические времена можно найти подобные
чувства. Да, такой вот любовью пылали сердца во времена Карла IX и Ген-
риха III.
В минуты самой пылкой нежности, прижимая к груди своей голову
Жюльена, она с ужасом говорила себе: "Как! Эта прелестная голова обрече-
на пасть? Ну что ж! - прибавляла она, пылая героизмом, не лишенным ра-
дости. - Если так, то не пройдет и суток - и мои губы, что прижимаются
сейчас к этим красивым кудрям, остынут навеки".
Воспоминания об этих порывах героизма и исступленной страсти держали
ее в каком-то неодолимом плену. Мысль о самоубийстве, столь заманчивая
сама по себе, но доныне неведомая этой высокомерной душе, теперь проник-
ла в нее, завладев ею безраздельно.
"Нет, кровь моих предков не охладела во мне", - с гордостью говорила
себе Матильда.
- У меня есть к вам просьба, - сказал однажды ее возлюбленный, - от-
дайте вашего ребенка какой-нибудь кормилице в Верьере, а госпожа де Ре-
наль присмотрит за кормилицей.
- Как это жестоко, то, что вы мне говорите... - Матильда побледнела.
- Да, правда, прости меня, я бесконечно виноват перед тобой! - воск-
ликнул Жюльен, очнувшись от забытья и сжимая Матильду в объятиях.
Но после того, как ему удалось успокоить ее и она перестала плакать,
он снова вернулся к той же мысли, но на этот раз более осмотрительно. Он
заговорил с оттенком философической грусти. Он говорил о будущем, кото-
рое вот-вот должно было оборваться для него.
- Надо сознаться, дорогая, что любовь - это просто случайность в жиз-
ни, но такая случайность возможна только для высокой души. Смерть моего
сына была бы, в сущности, счастьем для вашей фамильной гордости, и вся
ваша челядь отлично это поймет. Всеобщее пренебрежение - вот участь, ко-
торая ожидает этого ребенка, плод несчастья и позора... Я надеюсь, что
придет время, - не берусь предсказывать, когда это произойдет, но му-
жество мое это предвидит, - вы исполните мою последнюю волю и выйдете
замуж за маркиза де Круазенуа.
- Как! Я, обесчещенная?
- Клеймо бесчестия не пристанет к такому имени, как ваше. Вы будете
вдовой, и вдовой безумца, вот и все. Я даже скажу больше: мое преступле-
ние, в котором отнюдь не замешаны денежные расчеты, не будет считаться
столь уж позорным. Быть может, к тому времени какой-нибудь философ-зако-
нодатель добьется, вопреки предрассудкам своих современников, отмены
смертной казни. И вот тогда какой-нибудь дружеский голос при случае ска-
жет: "А помните, первый супруг мадемуазель де Ла-Моль?.. Конечно, он был
безумец, но он вовсе не был злодеем или извергом. Поистине это была не-
лепость - отрубить ему голову..." И тогда память обо мне совсем не будет
позорной, по крайней мере через некоторое время... Ваше положение в све-
те, ваше состояние и - позвольте вам это сказать - ваш ум дадут возмож-
ность господину де Круазенуа, если он станет вашим супругом, играть та-
кую роль, какой он никогда бы не добился сам. Ведь, кроме знатного про-
исхождения и храбрости, он ничем не отличается, а эти качества, с кото-
рыми можно было преуспевать в тысяча семьсот двадцать девятом году - ибо
тогда это было все, - теперь, век спустя, считаются просто анахронизмом
и толь" ко побуждают человека ко всяческим надеждам. Надо иметь еще
кое-что за душой, чтобы стоять во главе французской молодежи.
Вы, с вашим предприимчивым и твердым характером, будете оказывать
поддержку той политической партии, в которую заставите войти вашего суп-
руга. Вы сможете стать достойной преемницей госпожи де Шеврез или госпо-
жи де Лонгвиль, что действовали во времена Фронды... Но к тому времени,
дорогая моя, божественный пыл, который сейчас одушевляет вас, несколько
охладеет.
- Позвольте мне сказать вам, - прибавил он после целого ряда разных
подготовительных фраз, - что пройдет пятнадцать лет, и эта любовь, кото-
рую вы сейчас питаете ко мне, будет казаться вам сумасбродством, прости-
тельным, быть может, но все же сумасбродством.
Он вдруг замолчал и задумался. Им снова завладела та же мысль, кото-
рая так возмутила Матильду: "Пройдет пятнадцать лет, и госпожа де Реналь
будет обожать моего сына, а вы его забудете".
XL
СПОКОЙСТВИЕ
Вот потому-то, что я тогда был безумцем, я стал мудрым ныне. О ты,
философ, не умеющий видеть ничего за пределами мгновенья, сколь беден
твой кругозор! Глаз твой не способен наблюдать сокровенную работу незри-
мых человеческих страстей.
Гете.
Этот разговор был прерван допросом и тотчас же вслед за ним беседой с
адвокатом, которому была поручена защита. Эти моменты были единственной
неприятностью в жизни Жюльена, полной беспечности и нежных воспоминаний.
- Это убийство, и убийство с заранее обдуманным намерением, - повто-
