следом во двор въехали почтовые лошади, запряженные в старую разбитую
колымагу, нанятую на соседнем почтовом дворе.
- Такой экипаж вам теперь не годится, - брюзгливым тоном сказал ему
суровый аббат. - Вот вам двадцать тысяч франков, подарок господина де
Ла-Моля; вам рекомендуется истратить их за год, но постараться, нас-
колько возможно, не давать повода для насмешек. (Бросить на расточение
молодому человеку такую огромную сумму, с точки зрения священника, озна-
чало толкнуть его на грех.)
Маркиз добавляет: господин Жюльен де Ла-Верне должен считать, что он
получил эти деньги от своего отца, называть коего нет надобности Госпо-
дин де ЛаВерне, быть может, найдет уместным сделать подарок господину
Сорелю, плотнику в Верьере, который заботился о нем в детстве...
- Я могу взять на себя эту часть его поручений, - добавил аббат, - я,
наконец, убедил господина де ЛаМоля пойти на мировую с этим иезуитом,
аббатом Фрилером. Его влияние, разумеется, намного превышает наше. Так
вот, этот человек, который, в сущности, управляет всем Безансоном, дол-
жен признать ваше высокое происхождение - это будет одним из негласных
условий мирного соглашения.
Жюльен не мог совладать со своими чувствами и бросился аббату на шею.
Ему уже казалось, что его признали.
- Что это? - сказал аббат Пирар, отталкивая его, - что говорит в вас,
светское тщеславие?.. Так вот, что касается Сореля и его сыновей, - я
предложу им от своего имени пенсию в пятьсот франков, которая будет им
выплачиваться ежегодно, покуда я буду доволен их поведением.
Жюльен уже снова был холоден и высокомерен. Он поблагодарил, но в вы-
ражениях крайне неопределенных и ни к чему не обязывающих. "А ведь впол-
не возможно, что я побочный сын какого-нибудь видного сановника, сослан-
ного грозным Наполеоном в наши горы!" С каждой минутой эта мысль каза-
лась ему все менее и менее невероятной. "Моя ненависть к отцу явилась бы
в таком случае прямым доказательством... Значит, я, вовсе не такой уж
изверг!"
Спустя несколько дней после этого монолога Пятнадцатый гусарский
полк, один из самых блестящих полков французской армии, стоял в боевом
порядке на плацу города Страсбурга. Шевалье де Ла-Верне гарцевал на пре-
восходном эльзасском жеребце, который обошелся ему в шесть тысяч фран-
ков. Он был зачислен в полк в чине поручика, никогда не числившись под-
поручиком, разве что в именных списках какого-нибудь полка, о котором он
никогда не слыхал.
Его бесстрастный вид, суровый и чуть ли не злой взгляд, бледность и
неизменное хладнокровие - все это заставило заговорить о нем с первого
же дня. Очень скоро его безукоризненная и весьма сдержанная учтивость,
ловкость в стрельбе и в фехтовании, обнаруженные им безо всякого бах-
вальства, отняли охоту у остряков громко подшучивать над ним. Поколебав-
шись пять-шесть дней, общественное мнение полка высказалось в его
пользу. "В этом молодом человеке, - говорили старые полковые зубоскалы,
- все есть, не хватает только одного - молодости".
Из Страсбурга Жюльен написал г-ну Шелану, бывшему верьерскому кюре,
который теперь был уже в весьма преклонных летах:
"Не сомневаюсь, что Вы с радостью узнали о важных событиях, которые
побудили моих родных обогатить меня. Прилагаю пятьсот франков и прошу
Вас раздать их негласно, не называя моего имени, несчастным, которые об-
ретаются ныне в такой же бедности, в какой когда-то пребывал я, и кото-
рым Вы, конечно, помогаете, как когда-то помогали мне..."
Жюльена обуревало честолюбие, но отнюдь не тщеславие; однако это не
мешало ему уделять очень много внимания своей внешности. Его лошади, его
мундир, ливреи его слуг - все было в безукоризненном порядке, который
поддерживался с пунктуальностью, способной сделать честь английскому ми-
лорду. Став чуть ли не вчера поручиком по протекции, он уже рассчитывал,
что для того, чтобы в тридцать лет, никак не позже, стать командиром
полка по примеру всех великих генералов, надо уже в двадцать три года
быть чином выше поручика Он только и думал, что о славе и о своем сыне.
И вот в разгаре этих честолюбивых мечтаний, которым он предавался с
неудержимым пылом, его неожиданно вернул к действительности молодой ла-
кей из особняка де Ла-Моль, прискакавший к нему нарочным.
"Все пропало, - писала ему Матильда, - приезжайте как можно скорее,
бросайте все. Дезертируйте, если нельзя иначе. Как только приедете, ожи-
дайте меня в наемной карете у маленькой калитки в сад возле дома N... по
улице... Я выйду поговорить с Вами; быть может, удастся провести Вас в
сад. Все погибло, и боюсь, безвозвратно; не сомневайтесь во мне, я буду
тверда и предана Вам во всех невзгодах. Я люблю Вас".
Через несколько минут, получив от полковника отпуск, Жюльен сломя го-
лову мчался из Страсбурга; но ужасное беспокойство, глодавшее его, лиша-
ло его сил, и, доскакав до Меца, он оказался не в состоянии продолжать
верхом свое путешествие. Он вскочил в почтовую карету и с почти неверо-
ятной быстротой примчался в указанное место, к садовой калитке особняка
де ЛаМоль. Калитка открылась, и в тот же миг Матильда, пренебрегая всеми
людскими толками, бросилась к нему на грудь. К счастью, было всего
только пять часов утра, и на улице не было ни души.
- Все кончено! Отец, опасаясь моих слез, уехал в ночь на четверг. Ку-
да? Никто понятия не имеет. Вот его письмо, читайте! - И она вскочила в
экипаж к Жюльену.
"Я мог бы простить все, кроме заранее обдуманного намерения соблаз-
нить Вас только потому, что Вы богаты. Вот, несчастная дочь, вот Вам
страшная правда. Даю Вам честное мое слово, что я никогда не соглашусь
на Ваш брак с этим человеком. Ему будет обеспечено десять тысяч ливров
ренты, если он уберется куда-нибудь подальше за пределы Франции, лучше
всего - в Америку. Прочтите письмо, которое было получено мною в ответ
на мою просьбу сообщить о нем какие-нибудь сведения. Этот наглец сам
предложил мне написать госпоже де Реналь. Ни одной строки от Вас с упо-
минанием об этом человеке я больше не стану читать. Мне опротивели и Па-
риж и Вы. Настоятельно советую Вам хранить в глубочайшей тайне то, что
должно произойти. Отрекитесь чистосердечно от этого подлого человека, и
Вы снова обретете отца".
- Где письмо госпожи де Реналь? - холодно спросил Жюльен.
- Вот оно. Я не хотела тебе показывать его сразу, пока не подготовила
тебя.
Письмо:
"Долг мой перед священными заветами религии и нравственностью вынуж-
дает меня, сударь, исполнить эту тягостную обязанность по отношению к
Вам; нерушимый закон повелевает мне в эту минуту причинить вред моему
ближнему, но лишь затем, чтобы предотвратить еще худший соблазн. Скорбь,
которую я испытываю, должна быть преодолена чувством долга. Нет сомне-
ний, сударь, что поведение особы, о которой Вы меня спрашиваете и о ко-
торой Вы желаете знать всю правду, может показаться необъяснимым или да-
же порядочным. От Вас сочли нужным утаить долю правды, а возможно, даже
представить кое-что в ином свете, руководствуясь требованиями осторож-
ности, а также и религиозными убеждениями. Но поведение, которым Вы ин-
тересуетесь, заслуживает величайшего осуждения и даже более, чем я сумею
Вам высказать. Бедность и жадность побудили этого человека, способного
на невероятное лицемерие, совратить слабую и несчастную женщину и таким
путем создать себе некоторое положение и выбиться в люди. Мой тягостный
долг заставляет меня при этом добавить, что господин Ж... не признает
никаких законов религии. Сказать по совести, я вынуждена думать, что од-
ним из способов достигнуть успеха является для него обольщение женщины,
которая пользуется в доме наибольшим влиянием. Прикидываясь как нельзя
более бескорыстным и прикрываясь всякими фразами из романов, он ставит
себе единственной целью сделаться полновластным господином и захватить в
свои руки хозяина дома и его состояние. Он сеет несчастья и вечные сожа-
ления... ", и так далее, и так далее.
Это письмо, неимоверно длинное и наполовину размытое слезами, было,
несомненно, написано рукой г-жи де Реналь, и даже написано более тща-
тельно, чем обычно.
- Я не смею осуждать господина де Ла-Моля, - произнес Жюльен, дочитав
до конца. - Он поступил правильно и разумно. Какой отец согласится от-
дать свою любимую дочь такому человеку? Прощайте!
Жюльен выскочил из экипажа и побежал к почтовой карете, дожидавшейся
его в конце улицы. Матильда, о которой он как будто совершенно забыл,
бросилась за ним, но она сделала всего несколько шагов, - взгляды при-
казчиков, хорошо знавших ее и теперь с любопытством высовывавшихся из-за
дверей своих лавок, заставили ее поспешно скрыться в сад.
Жюльен помчался в Верьер. Во время этой головоломной скачки он не мог
написать Матильде, как намеревался, рука его выводила на бумаге какие-то
непонятные каракули.
Он приехал в Верьер в воскресенье утром. Он вошел в лавку к оружейни-
ку, который тотчас же бросился поздравлять его с неожиданно доставшимся
ему богатством. Весь город был взбудоражен этой новостью.
Жюльену стоило немалых трудов растолковать ему, что он хочет купить
пистолеты. По его просьбе оружейник зарядил их.
Колокол прогудел трижды; во французских деревнях этот хорошо знакомый
благовест после многозвучных утренних перезвонов возвещает, что сейчас
же вслед за ним начинается богослужение.
Жюльен вошел в новую верьерскую церковь. Все высокие окна храма были
затянуты темно-красными занавесями. Жюльен остановился позади скамьи
г-жи де Реналь, в нескольких шагах от нее. Ему казалось, что она усердно
молится. При виде этой женщины, которая его так любила, рука Жюльена
задрожала, и он не в состоянии был выполнить свое намерение. "Не могу, -
говорил он себе, - не в силах, не могу".
В этот миг служка, прислуживавший во время богослужений, позвонил в
колокольчик, как делается перед выносом святых даров. Г-жа де Реналь
опустила голову, которая почти совсем потонула в складках ее шали. Те-
перь уже Жюльен не так ясно ощущал, что это она. Он выстрелил и промах-
нулся; он выстрелил еще раз - она упала.
XXXVI
НЕВЕСЕЛЫЕ ПОДРОБНОСТИ
Не думайте, я не проявлю малодушия: я отомстил за себя. Я заслуживаю
смерти, вот я, берите меня. Молитесь о моей душе.
Шиллер.
Жюльен стоял не двигаясь; он ничего не видел. Когда он немного пришел
в себя, то заметил, что прихожане бегут вон из церкви; священник покинул
алтарь. Жюльен медленно двинулся вслед за какими-то женщинами, которые
бежали с криками. Одна из них, рванувшись вперед, сильно толкнула его, и
он упал. Ноги ему придавило стулом, опрокинутым толпой; поднимаясь, он
почувствовал, что его держат за ворот, - это был жандарм в полной форме
Жюльен машинально взялся было за свои маленькие пистолеты, но другой
жандарм в это время схватил его за локоть.
Его повели в тюрьму. Ввели в какую-то комнату, надели на него наруч-
ники и оставили одного; дверь захлопнулась, и ключ в замке щелкнул дваж-
ды. Все это произошло очень быстро, и он при этом ровно ничего не ощу-
щал.
- Ну вот, можно сказать, все кончено, - громко произнес он, приходя в
себя. - Значит, через две недели гильотина... или покончить с собой до
тех пор.
Мысли его не шли дальше этого; ему казалось, точно кто-то изо всех
сил сжимает ему голову. Он обернулся, чтобы посмотреть, не держит ли его
кто-нибудь. Через несколько секунд он спал мертвым сном.
Госпожа де Реналь не была смертельно ранена. Первая пуля пробила ее
шляпку; едва она обернулась, грянул второй выстрел. Пуля попала ей в
плечо и - удивительная вещь! - отскочила от плечевой кости, переломив
ее, и ударилась о готический пилон, отколов от него здоровенный кусок.
Когда, после долгой и мучительной перевязки, хирург, человек серьез-
