"Понимаю, - подумал Жюльен, - он ничего не имел бы против, если бы я
избавил его лакея от необходимости прикончить меня... Нет, пусть убьет,
пожалуйста, это удовлетворение, которое я ему предлагаю... Но я-то, черт
возьми, я люблю жизнь... Я должен жить для моего сына".
Эта мысль, которая впервые с такой ясностью представилась его вообра-
жению, поглотила его всего целиком, после того как он в течение нес-
кольких минут бродил по саду, охваченный острым чувством грозившей ему
опасности.
Эта столь новая для него забота сделала его осмотрительным. "Надо с
кем-нибудь посоветоваться, как мне вести себя с этим неистовым челове-
ком... Он сейчас просто лишился рассудка, он на все способен. Фуке от
меня слишком далеко, да и где ему понять, что делается в душе такого че-
ловека, как маркиз?
Граф Альтамира... А можно ли поручиться, что он будет молчать об этом
до могилы? Надо подумать о том, чтобы моя попытка посоветоваться с
кем-то не привела к каким-нибудь последствиям и не осложнила еще больше
моего положения! Увы! У меня, кажется, никого не остается, кроме мрачно-
го аббата Пирара... Но при этой его янсенистской узости взглядов... Ка-
койнибудь пройдоха-иезуит, который знает свет, мог бы мне быть гораздо
полезней... Пирар, да он способен прибить меня, едва только я заикнусь о
моем преступлении!"
Дух Тартюфа явился Жюльену на помощь. "Вот что! Пойду к нему на испо-
ведь!" На этом решении, после двухчасовой прогулки по саду, он и остано-
вился. Он уже больше не думал о том, что его вот-вот настигнет ружейная
пуля; его непреодолимо клонило ко сну.
На другой день рано утром Жюльен уже был за много лье от Парижа и
стучался у двери сурового янсениста. К своему великому удивлению, он об-
наружил, что исповедь его отнюдь не оказалась такой уж неожиданностью
для аббата.
"Пожалуй, мне следует винить самого себя", - говорил себе аббат, и
видно было, что он не столько рассержен, сколько озабочен.
- Я почти догадывался об этой любовной истории. Но из расположения к
вам, несчастный юноша, я не захотел намекнуть об этом отцу...
- Но что он, по-вашему, сделает? - нетерпеливо спросил Жюльен.
В эту минуту он чувствовал привязанность к аббату, и резкое объясне-
ние с ним было бы для него чрезвычайно тягостно.
- Мне представляется, что у него есть три возможности, - продолжал
Жюльен. - Во-первых, господин де Ла-Моль может меня прикончить, - и он
рассказал аббату про предсмертную записку самоубийцы, которую он оставил
маркизу. - Во-вторых, он может поручить это дело графу Норберу, и тот
вызовет меня на дуэль.
- И вы примете такой вызов? - в негодовании вскричал аббат, вскакивая
с места.
- Вы не даете мне договорить. Разумеется, я бы никогда не стал стре-
лять в сына моего благодетеля. В-третьих, он может удалить меня отсюда.
Если он скажет мне: поезжайте в Эдинбург или в Нью-Йорк, я послушаюсь. В
таком случае положение мадемуазель де Ла-Моль можно будет скрыть, но я
ни за что не допущу, чтобы они умертвили моего сына.
- Не сомневайтесь, это первое, что придет в голову этому развращенно-
му человеку...
Между тем Матильда в Париже сходила с ума от отчаяния. Она виделась с
отцом около семи часов утра. Он показал ей записку Жюльена, и с тех пор
она себе места не находила; ее преследовала ужасная мысль: не решил ли
Жюльен, что для него самое благородное - покончить с собой?" И даже не
сказав мне", - говорила она себе с горестным возмущением.
- Если он умрет, я умру тоже, - говорила она отцу. - И это вы будете
виновны в его смерти... Быть может, вы будете даже очень довольны
этим... но клянусь памятью его, что я, во-первых, надену траур и объявлю
всем, что я вдова Сорель, и с этой надписью разошлю уведомления о похо-
ронах, имейте это в виду... Ни трусить, ни прятаться я не стану.
Любовь ее доходила до помешательства. Теперь уже сам маркиз растерял-
ся.
Он начинал смотреть на совершившееся более трезво. За завтраком Ма-
тильда не показалась. Маркиз почувствовал громадное облегчение, а глав-
ное, он был польщен тем, что она, как выяснилось, ни словом не обмолви-
лась обо всем этом матери.
Жюльен только успел соскочить с лошади, как Матильда уже прислала за
ним и бросилась ему на шею почти на глазах у своей горничной. Жюльен был
не слишком признателен ей за этот порыв; долгое совещание с аббатом Пи-
раром настроило его весьма дипломатично и расчетливо. Перечисление и
подсчет всяких возможностей охладили его воображение. Матильда со слеза-
ми на глазах рассказала ему, что она видела его записку о том, что он
покончит с собой.
- Отец может передумать. Сделайте мне одолжение, уезжайте сейчас же в
Вилькье, садитесь на лошадь и уезжайте, пока наши не встали из-за стола.
И, видя, что Жюльен не двигается и смотрит на нее удивленным и холод-
ным взглядом, она расплакалась.
- Предоставь мне вести все наши дела! - воскликнула она, бросаясь к
нему на грудь и сжимая его в своих объятиях. - Ты ведь знаешь, что я
только поневоле расстаюсь с тобой. Пиши на имя моей горничной, только
адрес пусть будет написан чужой рукой, а уж я буду писать тебе целые то-
ма. Прощай! Беги!
Это последнее слово задело Жюльена, но он все же повиновался. "Как
это так неизбежно случается, - подумал он, - что даже в самые лучшие их
минуты эти люди всегда ухитряются чем-нибудь да задеть меня".
Матильда решительно отклонила все благоразумные планы своего отца.
Она не желала вступать ни в какие соглашения иначе, как на следующих ус-
ловиях: она будет госпожой Сорель и будет скромно существовать со своим
мужем в Швейцарии либо останется с ним у отца в Париже. Она и слушать не
хотела о тайных родах.
- Вот тут-то и пойдет всякая клевета, и тогда уж не спасешься от по-
зора. Через два месяца после свадьбы мы с мужем отправимся путешество-
вать, и тогда нам будет очень легко представить дело так, что никто не
усомнится в том, что сын мой появился на свет в надлежащее время.
Это упорство сначала приводило маркиза в бешенство, но под конец зас-
тавило его поколебаться.
Как-то раз он смягчился.
- На, возьми, - сказал он дочери, - вот тебе дарственная на десять
тысяч ренты, отошли ее твоему Жюльену, и пусть он примет меры, да поско-
рей отошли, чтобы я не мог отобрать ее, если передумаю.
Зная страсть Матильды командовать, Жюльен, только для того, чтобы ус-
тупить ей, проскакал неизвестно зачем сорок лье: он был в Вилькье и про-
верял там счета фермеров; благодеяние маркиза явилось для него предлогом
вернуться. Он отправился искать приюта у аббата Пирара, который к этому
времени сделался самым полезным союзником Матильды. Каждый раз, как
только маркиз обращался к нему за советом, он доказывал ему, что всякий
иной выход, кроме законного брака, был бы преступлением перед богом.
- И к счастью, - добавлял аббат, - житейская мудрость в данном случае
на стороне религии. Можно ли хоть на минуту предположить, что мадемуа-
зель де Ла-Моль при ее неукротимом характере будет хранить в тайне то,
что сама она не желает скрывать? А если вы не согласитесь на то, чтобы
свадьба состоялась открыто, как полагается, в обществе гораздо дольше
будут заниматься этим загадочным неравным браком. Надо все объявить ра-
зом, чтобы не оставалось ничего неясного, ни тени тайны.
- Это правда, - задумчиво согласился маркиза - В наше время разговоры
об этом браке уже через три дня покажутся пережевыванием старого, скуч-
ной болтовней, которой занимаются никчемные люди. Хорошо бы воспользо-
ваться каким-нибудь крупным правительственным мероприятием против яко-
бинцев и тут же, под шумок, все это и уладить.
Двое или трое из числа друзей г-на де Ла-Моля держались того же мне-
ния, что и аббат Пирар. Они тоже считали, что решительный характер Ма-
тильды является главным препятствием для каких бы то ни было иных воз-
можностей. Но и после всех этих прекрасных рассуждений маркиз в глубине
души никак не мог свыкнуться с мыслью, что надо навсегда расстаться с
надеждой на табурет для своей дочери.
Его память, его воображение были насыщены всевозможными похождениями
и разными ловкими проделками, которые были еще возможны в дни его юнос-
ти. Уступать необходимости, опасаться закона казалось ему просто нелепым
и недостойным для человека его положения. Как дорого приходилось ему те-
перь расплачиваться за все те обольстительные мечты о будущности дочери,
которыми он тешил себя в течение десяти лет!
"И кто бы мог это предвидеть? - мысленно восклицал он. - Девушка с
таким надменным характером, с таким замечательным умом! И ведь она
больше меня гордилась именем, которое она носит! Еще когда она была ре-
бенком, самые знатные люди Франции просили у меня ее руки.
Да, надо забыть о всяком благоразумии! Уж таково наше время, все ле-
тит вверх тормашками. Мы катимся к полному хаосу".
XXXIV
ЧЕЛОВЕК С ГОЛОВОЙ
Префект ехал верхом и рассуждал сам с собой?" Почему бы мне не стать
министром, председателем сове та, герцогом? Войну я бы стал вести вот
каким образом!.. А вот как бы я расправился и заковал в кандалы всяких
охотников до нововведений!"
"Глоб"
Никакие доводы рассудка не в состоянии уничтожить могущественной
власти целого десятилетия сладостных грез. Маркиз соглашался, что сер-
диться неблагоразумно, но не мог решиться простить. "Если бы этот Жюльен
погиб как-нибудь неожиданно, от несчастного случая!.." - думал он иног-
да. Так его удрученное воображение пыталось утешить себя самыми неверо-
ятными фантазиями. И это парализовало влияние всех мудрых доводов аббата
Пирара. Прошел месяц, и разговоры о том, как прийти к соглашению, не
подвинулись ни на шаг.
В этом семейном деле совершенно так же, как и в делах политических,
маркиза вдруг осеняли блестящие идеи и воодушевляли его дня на три. И
тогда всякий другой план действий, исходивший из трезвых рассуждений,
отвергался им, ибо трезвые рассуждения только тогда имели силу в его
глазах, когда они поддерживали его излюбленный план. В течение трех дней
он со всем пылом и воодушевлением истинного поэта трудился над тем, что-
бы повернуть дело так, как ему хотелось; но проходил еще день, и он уже
не думал об этом.
Сначала Жюльен недоумевал - его сбивала с толку медлительность марки-
за, но когда прошло несколько недель, он стал догадываться, что г-н де
Ла-Моль просто не знает, на что решиться.
Госпожа де Ла-Моль и все в доме были уверены, что Жюльен уехал в про-
винцию по делам управления их поместьями. Он скрывался в доме аббата Пи-
рара и почти каждый день виделся с Матильдой; каждое утро она приходила
к отцу и проводила с ним час; но иногда они по целым неделям не разгова-
ривали о том, чем были поглощены все их мысли.
- Я знать не хочу, где он, этот человек, - сказал ей однажды маркиз.
- Пошлите ему это письмо.
Матильда прочла:
"Лангедокские земли приносят 20 600 франков. Даю 10600 франков моей
дочери и 10000 франков господину Жюльену Сорелю. Отдаю, разумеется, и,
земли также. Скажите нотариусу, чтобы приготовил две отдельные дарствен-
ные и пусть принесет мне их завтра; после этого все отношения между нами
порваны. Ах, сударь! Мог ли я ожидать от вас всего этого?
Маркиз де Ла-Моль.
- Благодарю от всей души, - весело сказала Матильда. - Мы поселимся в
замке д'Эгийон, поблизости от Ажена и Марманды. Говорят, это очень живо-
писные места, настоящая Италия.
Этот дар чрезвычайно удивил Жюльена. Теперь это был уже не тот неп-
реклонный, холодный человек, каким мы его знали. Судьба сына заранее
поглощала все его мысли. Это неожиданное и довольно солидное для такого
бедного человека состояние сделало его честолюбцем. Теперь у него с же-
ной было 36 000 франков ренты. Что касается Матильды, все существо ее
