было поглощено одним-единственным чувством - обожанием мужа: так она те-
перь всегда из гордости называла Жюльена. И все честолюбие ее сосредото-
чивалось исключительно на том, чтобы добиться признания этого брака. Она
без конца превозносила высокое благоразумие, которое проявила, соединив
свою судьбу с таким выдающимся человеком. Личные достоинства - вот был
излюбленный довод, на который она неизменно опиралась.
Длительная разлука, множество всяких дел, редкие минуты, когда им
удавалось поговорить друг с другом о своей любви, - все это как нельзя
лучше помогало плодотворному действию мудрой политики, изобретенной в
свое время Жюльеном.
Наконец Матильда вышла из терпения и возмутилась, что ей приходится
урывками видеться с человеком, которого она теперь по-настоящему полюби-
ла.
В порыве этого возмущения она написала отцу, начав свое письмо, как
Отелло:
"То, что я предпочла Жюльена светским удовольствиям, которые общество
могло предоставить дочери господина де Ла-Моля, выбор мой доказывает
достаточно ясно. Все эти радости мелкого самолюбия и пустого тщеславия
для меня не существуют. Вот уже полтора месяца, как я живу в разлуке с
моим мужем. Этого довольно, чтобы засвидетельствовать мое уважение к
Вам. На будущей неделе, не позднее четверга, я покину родительский дом.
Ваши благодеяния обогатили нас. В тайну мою не посвящен никто, кроме
почтенного аббата Пирара. Я отправляюсь к нему, он нас обвенчает, а час
спустя мы уже будем на пути в Лангедок и не появимся в Париже впредь до
Вашего разрешения. Одно только заставляет сжиматься мое сердце - все это
станет пищей для пикантных анекдотов на мой счет и на Ваш. Остроты ка-
ких-нибудь глупцов, пожалуй, заставят нашего доблестного Норбера искать
ссоры с Жюльеном. А при таких обстоятельствах - я хорошо знаю его - я
буду бессильна оказать на Жюльена какое-либо воздействие: в нем загово-
рит дух восставшего плебея. Умоляю Вас на коленях, отец, придите на мое
венчание в церковь аббата Пирара в следующий четверг. Это обезвредит
ехидство светских пересудов и отвратит опасность, угрожающую жизни Ваше-
го единственного сына и жизни моего мужа... ", и так далее, и так далее.
Это письмо повергло маркиза в необыкновенное смятение. Итак, значит,
необходимо в конце концов принять какое-то решение. Все его правила, все
привычные дружеские связи утратили для него всякое значение.
В этих исключительных обстоятельствах в нем властно заговорили все
истинно значительные черты его характера, выкованные великими потрясени-
ями, которые он пережил в юности. Невзгоды эмиграции сделали его фанта-
зером. После того как он на протяжении двух лет видел себя обладателем
громадного состояния, пожинал всякие отличия при дворе, 1790 год внезап-
но вверг его в ужасную нищету эмиграции. Эта суровая школа перекроила
душу двадцатидвухлетнего юноши. Он, в сущности, чувствовал себя как бы
завоевателем, раскинувшим лагерь среди всего своего богатства; оно от-
нюдь не порабощало его. Но это же самое воображение, которое уберегло
его душу от губительной отравы золота, сделало его жертвой безумной
страсти - добиться во что бы то ни стало для своей дочери громкого титу-
ла.
В продолжение последних полутора месяцев маркиз, повинуясь внезапному
капризу, вдруг решал обогатить Жюльена, бедность которого казалась ему
чем-то унизительным, позорным для него самого, маркиза де ЛаМоля, чем-то
немыслимым для супруга его дочери. Он швырял деньгами. На другой день
его воображение кидалось в другую сторону: ему казалось, что Жюльен пой-
мет этот немой язык расточительной щедрости, переменит имя, уедет в Аме-
рику и оттуда напишет Матильде, что он для нее больше не существует. Г-н
де ЛаМоль уже представлял себе это письмо написанным, стараясь угадать,
какое действие может оно оказать на его дочь.
Когда все эти юношеские мечты были разрушены подлинным письмом Ма-
тильды, маркиз после долгих раздумий о том, как бы ему убить Жюльена или
заставить его исчезнуть, вдруг неожиданно загорелся желанием создать ему
блестящее положение. Он даст ему имя одного из своих владений. Почему бы
не передать ему и титул? Герцог де Шон, его тесть, после того как
единственный сын его был убит в Испании, не раз уже говаривал маркизу,
что он думает передать свой титул Норберу...
"Нельзя отказать Жюльену в исключительных деловых способностях, в
редкой отваге, пожалуй, даже и в некотором блеске... - рассуждал сам с
собой маркиз. - Но в глубине этой натуры есть что-то пугающее. И такое
впечатление он производит решительно на всех, значит, действительно
что-то есть. (И чем труднее было определить это "что-то", тем больше пу-
гало оно пылкое воображение старого маркиза.)
Моя дочь очень тонко выразила это как-то на днях (в письме, которого
мы не приводим): "Жюльен не пристал ни к одному салону, ни к какой кли-
ке". Он не заручился против меня ни малейшей поддержкой, если я от него
откажусь, он останется без всего... Но что это - просто его неведение
современного состояния общества? Я два или три раза говорил ему: до-
биться какого-нибудь положения, выдвинуться можно только при помощи са-
лонов...
Нет, у него нет ловкости и хитрости какого-нибудь проныры, который не
упустит ни удобной минуты, ни благоприятного случая... Это характер от-
нюдь не в духе Людовика XI. А с другой стороны, я вижу, что он руково-
дится отнюдь не возвышенными правилами. Для меня это что-то непонят-
ное... Может быть, он внушил себе все эти правила, чтобы не давать воли
своим чувствам?
В одном можно не сомневаться: он не выносит презрения, и этим-то я и
держу его.
У него нет преклонения перед знатностью, по правде сказать, нет ника-
кого врожденного уважения к нам. В этом его недостаток. Но семинарская
душонка может чувствовать себя неудовлетворенной только от отсутствия
денег и жизненных благ. У него совсем другое: он ни за что в мире не
позволит, чтобы его презирали".
Прижатый к стене письмом дочери, г-н де Ла-Моль понимал, что надо на
что-то решиться. Так вот, прежде всего надо выяснить самое главное: "Не
объясняется ли дерзость Жюльена, побудившая его ухаживать за моей до-
черью, тем, что он знал, что я люблю ее больше всего на свете и что у
меня сто тысяч экю ренты?
Матильда уверяет меня в противном... Нет, дорогой господин Жюльен, я
хочу, чтобы у меня на этот счет не было ни малейшего сомнения.
Что это: настоящая любовь, неудержимая и внезапная? Или низкое домо-
гательство, желание подняться повыше, создать себе блестящее положение?
Матильда весьма прозорлива, она сразу почувствовала, что это соображение
может погубить его в моих глазах, отсюда, разумеется, и это признание:
она, видите ли, полюбила его первая.
Девушка с таким гордым характером - и поверить, что она забылась до
того, чтобы делать ему откровенные авансы? Пожимать ему руку вечером в
саду, - какой ужас! Будто у нее не было сотни иных, менее непристойных
способов дать ему понять, что она его отличает?
Кто оправдывается, тот сам себя выдает; я не верю Матильде..." В этот
вечер рассуждения маркиза были много более решительны и последовательны,
чем обычно. Однако привычка взяла свое: он решил выиграть еще немного
времени и написать дочери, ибо у них теперь завязалась переписка из од-
ной комнаты особняка в другую. Г-н де Ла-Моль не решался спорить с Ма-
тильдой и переубеждать ее. Он боялся, как бы это не кончилось внезапной
уступкой с его стороны.
Письмо:
"Остерегайтесь совершить еще новые глупости; вот Вам патент гусарско-
го поручика на имя шевалье Жюльена Сореля де Ла-Верне. Вы видите, чего я
только не делаю для него. Не спорьте со мной, не спрашивайте меня. Пусть
изволит в течение двадцати четырех часов явиться в Страсбург, где стоит
его полк. Вот вексельное письмо моему банкиру; повиноваться беспрекос-
ловно".
Любовь и радость Матильды были безграничны, она решила воспользо-
ваться победой и написала тотчас же:
"Господин де Ла-Верне бросился бы к Вашим ногам, не помня себя от
благодарности, если бы он только знал, что Вы для него делаете. Но при
всем своем великодушии отец мой забывает обо мне - честь Вашей дочери
под угрозой. Малейшая нескромность может запятнать ее навеки, и тогда уж
и двадцать тысяч экю ренты не смоют этого позора. Я пошлю патент госпо-
дину де Ла-Верне только в том случае, если Вы мне дадите слово, что в
течение следующего месяца моя свадьба состоится публично в Вилькье.
Вскоре после этого срока, который умоляю Вас не пропустить. Ваша дочь не
сможет появляться на людях иначе, как под именем госпожи де Ла-Верне.
Как я благодарна Вам, милый папа, что Вы избавили меня от этого имени -
Сорель... ", и так далее, и так далее.
Ответ оказался неожиданным.
"Повинуйтесь, или я беру все назад. Трепещите, юная сумасбродка. Сам
я еще не имею представления, что такое Ваш Жюльен, а Вы и того меньше.
Пусть отправляется в Страсбург и ведет себя как следует. Я сообщу о моем
решении через две недели".
Этот решительный ответ весьма удивил Матильду. "Я не знаю, что такое
Ваш Жюльена - эти слова захватили ее воображение, и ей тут же стали ри-
соваться самые увлекательные возможности, которые она уже принимала за
истину. "Ум моего Жюльена не подгоняется к тесному покрою пошлого салон-
ного образца, и именно это доказательство его исключительной натуры вну-
шает недоверие отцу.
Однако, если я не послушаюсь его каприза, дело может дойти до публич-
ного скандала, а огласка, конечно, весьма дурно повлияет на мое положе-
ние в свете и, быть может, даже несколько охладит ко мне Жюльена. А уж
после такой огласки... жалкое существование по крайней мере лет на де-
сять. А безумство выбрать себе мужа за его личные достоинства не грозит
сделать тебя посмешищем только тогда, когда ты располагаешь громадным
состоянием. Если я буду жить вдалеке от отца, то он, в его возрасте,
легко может позабыть обо мне... Норбер женится на какой-нибудь обая-
тельной ловкой женщине. Ведь сумела же герцогиня Бургундская обольстить
старого Людовика XIV".
Она решила покориться, но остереглась показать отцовское письмо
Жюльену. Зная его неистовый характер, она опасалась какой-нибудь безум-
ной выходки.
Когда вечером она рассказала Жюльену, что он теперь гусарский пору-
чик, радость его не знала границ. Можно себе представить эту радость,
зная честолюбивые мечты всей его жизни и эту его новую страсть к своему
сыну. Перемена имени совершенно ошеломила его.
"Итак, - сказал он себе, - роман мой в конце концов завершился, и я
обязан этим только самому себе. Я сумел заставить полюбить себя эту чу-
довищную гордячку, - думал он, поглядывая на Матильду, - отец ее не мо-
жет жить без нее, а она без меня".
XXXV
ГРОЗА
Даруй мне, господи, посредственность
Мирабо
Душа его упивалась, он едва отвечал на пылкую нежность Матильды Он
был мрачен и молчалив. Никогда еще он не казался Матильде столь необык-
новенным, и никогда еще она так не боготворила его Она дрожала от стра-
ха, как бы его чрезмерно чувствительная гордость не испортила дело.
Она видела, что аббат Пирар является в особняк чуть ли не каждый
день. Может быть, Жюльен через него узнал что-нибудь о намерениях ее от-
ца? Или, может быть, поддавшись минутной прихоти, маркиз сам написал
ему? Чем объяснить этот суровый вид Жюльена после такой счастливой нео-
жиданности? Спросить его она не осмеливалась.
Не осмеливалась! Она, Матильда! И вот с этой минуты в ее чувство к
Жюльену прокралось что-то смутное, безотчетное, что-то похожее на ужас.
Эта черствая душа познала в своей любви все, что только доступно челове-
ческому существу, взлелеянному среди излишеств цивилизации, которыми
восхищается Париж.
На другой день, на рассвете, Жюльен явился к аббату Пирару. За ним
