раз встречал его имя в "Мемориале Святой Елены" и в исторических запис-
ках, продиктованных Наполеоном. Граф Шальве выражался кратко; его остро-
ты были как молнии - точные, пронзительные, глубокие. Если он вел ка-
кой-нибудь деловой разговор, вы сразу видели, что дело двигается вперед.
Он тотчас же приводил факты; слушать его было одно удовольствие. Что же
касается политики, то в ней он был совершенно бесстыдным циником.
- Я, видите ли, человек независимый, - говорил граф Шальве господину
с тремя звездами, над которым он явно подсмеивался. - Почему от меня
требуют, чтобы я сегодня думал то же самое, что я думал полтора месяца
тому назад? Если бы это было так, мое мнение было бы моим тираном.
Четверо серьезных молодых людей, которые стояли вокруг него, поморщи-
лись: эти господа не любят шуток. Граф заметил, что хватил через край. К
счастью, он увидел честнейшего г-на Баллана, истинного Тартюфа честнос-
ти. Граф заговорил с ним, их тотчас же обступили, - всем было ясно, что
беднягу Баллана сейчас сотрут в порошок. С помощью своей высокой
нравственности и нравоучительности и несмотря на свою невообразимо гад-
кую внешность, г-н Баллан после первых шагов в свете, трудно поддающихся
описанию, женился на очень богатой особе, которая вскоре умерла; затем
он женился на второй, такой же богатой особе, которую никто никогда не
видел в обществе. Теперь со всем присущим ему смирением он наслаждался
шестидесятитысячной рентой и обзавелся собственными льстецами. Граф
Шальве заговорил с ним обо всем этом безо всякого сострадания. Вскоре
около них собралось уже человек тридцать. Все улыбались, даже серьезные
молодые люди - надежда века.
"И зачем он только ходит сюда, к господину де ЛаМолю, где он явно
служит для всех посмешищем", - подумал Жюльен. И он подошел к аббату Пи-
рару спросить об этом.
Г-н Баллан мигом улетучился.
- Чудно! - сказал Норбер. - Итак, один из шпионов отца уже исчез, и
теперь остался только этот кривоногий Напье.
"Не в этом ли разгадка? - подумал Жюльен. - Но зачем в таком случае
маркиз принимает господина Баллана?"
Суровый аббат Пирар хмурился в углу, слушая, как лакей называет имена
гостей.
- Это сущий вертеп! - восклицал он подобно Базилио. - Сюда приходят
только люди с запятнанной репутацией.
Дело в том, что суровый аббат просто не знал, что представляет собой
истинно светское общество. Но через своих друзей-янсенистов он распола-
гал весьма точными сведениями об этих людях, которые проникают в гости-
ные только благодаря своему исключительному умению угождать всем партиям
разом или благодаря богатству, нажитому сомнительным путем. Сегодня ве-
чером он от избытка чувств несколько минут подряд отвечал Жюльену на его
настойчивые вопросы, потом вдруг сразу остановился, сокрушенный тем, что
ему все время приходится говорить обо всех только дурное, и уже чуть ли
не каясь в своем грехе. Этот желчный янсенист, веривший в заповедь хрис-
тианского милосердия, вынужден был, живя в миру, непрестанно бороться с
собой.
- Ну и лицо у этого аббата Пирара! - сказала м-ль де Ла-Моль, когда
Жюльен вернулся к дивану.
Жюльен почувствовал негодование, хотя она, конечно, была права. Можно
было не сомневаться, что аббат Пирар был самым честным человеком в этой
гостиной, но его покрытое красной сыпью лицо, на котором отражались сей-
час терзания совести, было на редкость безобразно. "Вот и верь после
этого физиогномике, - подумал Жюльен. - Как раз сейчас аббат Пирар по
своей совестливости мучается из-за какого-то пустяка, и от этого у него
и вид такой ужасный, а вот на лице этого Напье, всем известного шпиона,
сияет чистая, безмятежная радость" Аббат все же пошел на большие уступки
ради интересов своих единомышленников - он завел себе слугу и стал пре-
восходно одеваться.
Жюльену вдруг показалось, что в гостиной происходит что-то странное:
все взоры устремились к дверям, разговоры затихли. Лакей произнес фами-
лию знаменитого барона де Толли, который обратил на себя всеобщее внима-
ние во время последних выборов. Жюльен подошел поближе, и ему удалось
как следует разглядеть его. Барон состоял председателем одной из избира-
тельных коллегий, и его осенила блестящая мысль - утаить все записочки,
поданные за одну из партий. Чтобы возместить недостачу, он заменял их
всякий раз другими записочками, на которых стояло некое более угодное
ему имя Однако этот смелый маневр был замечен коекем из избирателей, ко-
торые, разумеется, не преминули выразить свое громкое восхищение барону
де Толли Бедняга еще не совсем оправился после этой шумной истории, он
был несколько бледен. Злые языки поговаривали о галерах. Г-н де Ла-Моль
принял его весьма холодно. Бедный барон мигом исчез.
- Он, должно быть, торопится к господину Конту [25], потому он так
быстро и исчез, - сказал граф Шальве, и все засмеялись.
Среди этого блестящего общества безгласных сановников и всяческих
интриганов с сомнительной репутацией, но сверкающим остроумием, которыми
сегодня изобиловала гостиная г-на де Ла-Моля (его прочили в министры),
впервые подвизался юный Тамбо. Если ему еще не хватало тонкости сужде-
ний, то он старался возместить это, как мы увидим далее, чрезвычайной
энергичностью своих выражений.
- Почему бы не приговорить этого человека к десяти годам тюрьмы? -
разглагольствовал он в тот самый момент, когда Жюльен подошел к этой
группе. - Гадов следует держать в глубине подземелий, чтобы они там по-
дыхали во мраке, иначе они выделяют все больше яда и становятся еще
опаснее. Что проку приговаривать его к штрафу в тысячу экю? Он беден?
Положим, это так, тем лучше, но за него заплатит его клика. Нет, дать бы
ему штрафа пятьсот франков да десять лет подземной темницы.
"Боже милостивый! О каком это чудовище они говорят?" - подумал
Жюльен, пораженный исступленным тоном и судорожной жестикуляцией своего
коллеги Тощее, испитое личико племянника академика было в эту минуту по-
истине отвратительно.
Вскоре Жюльен понял, что речь идет о величайшем современном поэте.
"Ах, негодяй! - воскликнул Жюльен чуть не вслух, и глаза его увлажни-
лись горячими слезами негодования. - Ах, жалкая тварь! Погоди, я тебе
припомню эти слова!"
"Вот они, эти заблудшие чада той самой партии, во главе которой стоит
среди прочих и маркиз, - думал он - А этот великий человек, которого
здесь так порочат, - сколько ему надавали бы орденов и всяких синекур,
продайся он, уж я не говорю - этим бездарностям из министерства господи-
на Нерваля, но любому из его более или менее порядочных предшественни-
ков".
Аббат Пирар издали поманил Жюльена, с ним только что говорил о чем-то
г-н де Ла-Моль. Но Жюльен в эту минуту слушал, опустив глаза, сетования
некоего епископа, и когда тот, наконец, отпустил его и он мог подойти к
своему другу, аббата уже перехватил гнусный проныра Тамбо. Этот выродок
ненавидел аббата, считая его виновником особого положения Жюльена, и
именно потому он так перед ним лебезил.
- И когда же, наконец, смерть освободит нас от этой заразы? - В таких
выражениях, с истинно библейским пылом, говорил этот ничтожный писака о
почтенном лорде Голланде.
Следовало отдать ему должное: он превосходно знал биографии современ-
ных деятелей и только что сделал большой обзор всех, кто мог рассчиты-
вать на некоторое влияние под скипетром нового короля Англии.
Аббат Пирар прошел в соседнюю гостиную. Жюльен последовал за ним.
- Маркиз не любит бумагомарателей, предупреждаю вас. Это его
единственная антипатия. Можете знать латынь, греческий, коли вы на то
способны, историю египтян, персов и так далее, он будет вас почитать и
покровительствовать вам как ученому. Но сохрани вас боже написать хотя
бы одну страницу на французском языке, а тем паче о серьезных материях,
которые не соответствуют вам по вашему положению в свете, - он тотчас же
обзовет вас писакой, и вы попадете в немилость. Как же это вы, живя в
особняке вельможи, не знаете знаменитой фразы герцога де Кастри про
д'Аламбера и Руссо: "Обо всем рассуждать желают, а у самих нет даже ты-
сячи экю ренты".
"Итак, здесь все известно, - подумал Жюльен, - совсем как в семина-
рии!" Он как-то сочинил восемь или десять страничек в весьма приподнятом
стиле. Это было нечто вроде похвального слова старому штаб-лекарю, кото-
рый, как он говорил, сделал из него человека. "Но ведь эта тетрадка у
меня всегда под замком!" - воскликнул про себя Жюльен. Однако он тут же
пошел к себе, сжег рукопись и вернулся в гостиную. Блистательные прохо-
димцы уже исчезли, остались только особы, украшенные орденами.
Вокруг стола, который слуги внесли в гостиную уже накрытым, сидело
семь-восемь женщин, очень знатных, очень благочестивых, очень чванных, в
возрасте примерно от тридцати до тридцати пяти лет. Блистательная супру-
га маршала де Фервака вошла, прося извинить ее за столь поздний приход.
Было уже за полночь. Она села за стол рядом с маркизой. Жюльена охватило
чувство глубокого волнения: ее глаза и взгляд напомнили ему г-жу де Ре-
наль.
Кружок м-ль де Ла-Моль еще не разошелся. Она и ее друзья с увлечением
издевались над несчастным графом де Талером. Это был единственный сын
знаменитого еврея, прославившегося своим несметным богатством, которое
он нажил, ссужая деньги королям для войн с народами. Еврей только что
умер, оставив своему сынку сто тысяч экю месячной ренты и имя, увы,
пользовавшееся слишком громкой известностью.
При таком исключительно своеобразном положении человеку требуется ис-
тинное простосердечие или большая твердость и воля. Граф, на свою беду,
был простачком, но с массой всяких претензий, подсказанных ему льстеца-
ми.
Господин де Келюс уверял, что ему подсказали возыметь желание просить
руки м-ль де Ла-Моль, за которой ухаживал маркиз де Круазенуа, будущий
обладатель герцогского титула и ста тысяч ливров ренты.
- Ах, не обвиняйте его в том, что он возымел желание, - сострада-
тельно сказал Норбер.
Несчастному графу де Талеру, пожалуй, и впрямь всего больше не хвата-
ло способности желать. В силу этой черты своего характера он поистине
заслуживал королевского трона. Он советовался со всеми на свете, но у
него всегда недоставало мужества последовать до конца хотя бы одному из
полученных советов.
- Одной его физиономии достаточно, чтобы заставить меня хохотать до
упаду, - заявила м-ль де ЛаМоль.
Это была престранная смесь беспокойства и разочарования, сквозь кото-
рые временами внезапно прорывались потуги важности и властной реши-
тельности, подобающие самому богатому человеку во Франции, особенно, ес-
ли он недурен собой и ему еще нет тридцати шести лет. "Робкий наглец", -
говорил про него г-н де Круазенуа. Граф де Келюс, Норбер и еще двое-трое
молодых людей с усиками досыта поиздевались над ним, чего он, разумеет-
ся, не понял и, наконец, выпроводили его, когда пробило час.
- Неужели это ваши знаменитые арабские лошади дожидаются вас у
подъезда в такую погоду? - сказал ему Норбер.
- Нет, это другая упряжка, гораздо менее ценная, - отвечал г-н де Та-
лер. - Левая лошадь стоила мне пять тысяч франков, а правая всего лишь
сто луидоров, но, уверяю вас, ее только ночью и запрягают Дело в том,
что у нее в точности такой же шаг, как у той.
Замечание Норбера навело графа на мысль о том, что такому человеку,
как он, вполне приличествует иметь страсть к лошадям и что ему не следу-
ет держать их под дождем. Он ушел, а молодые люди вышли минуту спустя,
не переставая насмехаться над ним.
"Вот, - думал Жюльен, слушая, как они смеются на лестнице, - сегодня
мне привелось увидеть человека, который по своему положению представляет
собою полную противоположность мне. У меня нет и двадцати луидоров в
